— Доброе утро, Гораций Осипович, — кивнул я поклонившимся гостям. — Петр Николаевич, у вас ко мне какое-то срочное дело по полицейской части?

«Крыша» без тени смущения на лице ответила:

— Никак нет, Ваше Императорское Высочество. У Горация Осиповича много врагов, которое могли предоставить Вашему Императорскому Высочеству не совсем верные сведения о предприятиях Гинцбургов. Мы с Горацием Осиповичем имеем честь быть старыми приятелями, и я прошу у вас возможности поприсутствовать, дабы прояснить возможные недоразумения, Ваше Императорское Высочество.

— Присаживайтесь, — пожал я плечами.

Тоже мне «прояснятель».

— Прошу вас, Гораций Осипович, — выдал слово банкиру.

— Благодарю, Ваше Императорское Высочество. Наша семья — верные подданные Российской Империи. Когда наши враги пытались взять Севастополь, мой достопочтенный батюшка поставлял доблестным защитникам крепости лучшее вино по ценам, кои были даже ниже цен мирного времени. Город он оставил в последний момент — вместе с командиром гарнизона.

Слова Горация невольно трансформировались в моей голове в характерный одесский говорок: «Вы спросите — хто продавал винишко героям Севастополя? А я отвечу — старик-Евзель!». Улыбнувшись, я кивнул — продолжай.

— Когда Империи понадобился Сибирский Торговый Банк, наша семья сразу же откликнулась на этот призыв, став одними из семи его основателей.

Вот это облагодетельствовал! Одергиваем.

— Это было хорошее вложение — ныне, насколько мне известно, сей банк щедро кредитует ваши прискорбно-убыточные золотодобывающие предприятия.

Убыточность земель Гинцбургов совершенно ужасная, потому что при таком богатстве тамошних приисков объяснить убытки можно только чудовищных размеров махинациями.

— Убытки совсем невелики, Ваше Императорское Высочество, — подсуетился Дурново.

— Семья Гинцбургов исправно платит по своим долгам, — добавил Гораций.

— Не сомневаюсь, — покивал я. — Я некоторым образом увлекаюсь геологией, а потому не могу не спросить — с чем связана убыточность предприятий в бассейне реки Лены?

— Большими вложениями, Ваше Императорское Высочество, — ответил банкир. — Места там, как вам без сомнения известно, глухие. Потребовалось проложить сначала «конку», затем — узкоколейку…

— В 61 и 65 годах соответственно, — заметил я. — И сии расходы легли на плечи ваших предшественников.

— Так, Ваше Императорское Высочество, — подтвердил Гинцбург. — И мы выкупили их долги по честной цене.

— Продолжайте.

— Издержки в тех краях очень велики. Рабочим приходится вгрызаться в вечную мерзлоту на десятки метров. Шахты все время затапливает, а закупка и обслуживание насосов для откачки воды требует изрядных вложений. Також из-за сложности условий в тех краях, приходится платить рабочим большое жалованье, налаживать горячее питание и строить теплые бараки.

— Секунду, — я повернулся к шкафу и вынул папочку с зашифрованным названием «Конкуренты. Золото».

Нельзя просто так взять и не собрать инфу о нынешнем состоянии золотодобычи в стране. Конкурентов мне хочется иметь как можно меньше. На долгой дистанции желательно получить две-три, для имитации конкуренции, госкорпорации вместо нынешнего хаоса. Под напряженными взглядами собеседников я пролистал папочку и достал листочек:

— Отчет о положении рабочих на золотых приисках, принадлежащих баронам Гинцбургам и их партнерам, — огласил я заголовок. — Составлен коллежским асессором… Имя опустим… в марте-апреле 1891 года. Считай — почти свежий, а потому актуален. С вашего позволения, господа, зачитаю избранные фрагменты. 'Согласно инструкциям, третьего марта я прибыл в контору по найму и под видом чернорабочего завербовался на прииск, получив двадцать рублей аванса и веление обождать под присмотром полицейского.

Я перевел дыхание, и Петр Николаевич воспользовался моментом «прояснить»:

— Так сбегут с авансом-то, как без полицейского? Края суровые, каторжников да ссыльных много — поди-пойми, что у него на уме?

— Это понятно, — отмахнулся я. — Далее. По прибытии на прииск, мы, казалось, попали на каторгу — повсюду высокие заборы и люди с ружьями. Ежедневно и еженощно работники компании проводят переклички. С воровством золота здесь строго — старателей придирчиво и умело обыскивают. Это тоже понятно, — улыбнулся я напрягшимся собеседникам. — Человек слаб, и лучше не доводить до момента, когда он своей слабости проиграет. Читаем далее. Бараки для рабочих изобилуют щелями, вшами и крысами. Рабочие вынуждены сами заделывать щели мхом и покупать дрова на свои деньги — того, что выделяет компания, решительно недостаточно. В промозглые шахты рабочим приходится спускаться по обледеневшим лестницам и нередко работать по колено в ледяной воде. Господь наградил меня отменным здоровьем, но за два тяжелейших месяца моей секретной работы на благо Империи на моих глазах от тяжелейшей чахотки померло три десятка рабочих. Медицинская помощь оказывается никудышная — на одного доктора приходится больше тысячи рабочих. Состояние госпиталя в своей плачевности сопоставимо с бараками, и толку от лечения в нем нет. Також вносят свою лепту в тяжелое положение рабочих большие расстояния — выбравшись из ледяной шахты, мокрый и озябший рабочий порою вынужден своими ногами проходить от пяти до пятнадцати верст до барака. По рассказам старожилов, коим хватило здоровья продержаться на приисках дольше года, обычно рабочий «сгорает» за три-четыре месяца. После этого он либо становится непригодным к дальнейшей работе калекой, либо попросту умирает от чахотки — настоящего бича здешних краев. Это такие у вас большие накладные расходы на рабочих, Гораций Осипович? — придавил я коммерса взглядом.

— Никто никого силком не тащит, Ваше Императорское Высочество, — парировал он. — И мы платим рабочим столько, сколько в тех краях не платит никто!

— Де-юре здесь мне нечего вам предъявить, — кивнул я. — Но позволю себе зачитать еще фрагмент. 'Первое мое жалование, после вычетов за аванс, выданную мне в пользование кирку и дырявую, снятую с умершего прямо в шахте бедолаги, робу, составило тринадцать рублей, кои были мною почти полностью истрачены за апрель на покупку дополнительного питания, дров, более качественной рабочей одежды и починку сломавшегося от ветхости черенка кирки. На момент получения второго жалования, в моем кармане оставалось пятнадцать копеек. К немалому моему удивлению и, признаюсь честно, жестокой обиде, второе жалование составило одиннадцать рублей — за мною, как оказалось, числились некоторые прегрешения, за которые компания беспощадно штрафует рабочих. Безусловно, я не являюсь опытным шахтером, но рубил камень как положено, четырнадцать часов в сутки с коротким перерывом на скудный обед. Поговорив с более опытными рабочими, я узнал, что даже жалование в двадцать рублей при обещаниях рекрутеров в сорок рублей, является недостижимой мечтой — система штрафов и дороговизна товаров в лавках не позволяют рабочим скопить достаточное для покидания приисков состояние. Работа здесь — верный способ утратить здоровье за гроши.

— Ныне штрафы устранены, Ваше Императорское Высочество, — подсуетился Гинцбург. — А цены в лавках обоснованы расстояниями, кои приходится преодолевать купцам с их товарами.

— Зачем вы врете, Гораций Осипович? — спросил я.

— Да как можно, Ваше Императорское Высочество? — с видом оскорбленной гордости ответил он вопросом на вопрос. — За всю свою историю семья Гинцбургов не опускалась до вранья! Особенно — вранья наследнику Российского Престола!

— Ваше Императорское Высочество, ежели на то будет ваша воля, я в кратчайшее время предоставлю отчеты о том, что на приисках баронов Гинцбургов осуществлены все необходимые для соблюдения закона о штрафах и лавках изменения, — вступился за протеже «маленький» Дурново.

— Две минуты, Петр Николаевич, — обозначил я сроки.

Директор департамента ракетой вылетел из кабинета, и я воспользовался возможностью пообщаться менее формально: