Я была не в ответе за его чувства, но не смогла сказать ему об этом. Так и лежала, глядя перед собой широко распахнутыми глазами.

— Моё мнение не учитывается?

— Ты не хочешь, чтобы я тебя отпускал, иначе бы даже не разговаривала со мной, — мягкий поцелуй коснулся плеча. — Расскажи мне о том, что тебя пугает и смущает, мы придумаем решение.

— Ты меня пугаешь и смущаешь, — прорычала, очень стараясь призвать мысли к порядку.

— Мне казалось, ты меня больше не боишься. И мы уже видели друг друга обнажёнными. Что тебя смущает?

— Видели, но это было так давно, что всё забылось, — я подползла к краю кровати. К счастью, Адам не удерживал. — Тоже приму душ.

И сбежала, на этот раз в купальню, но прежде чем успела закрыть дверь, меня догнали его слова:

— Я воспринимаю отсутствие возражений согласием.

Полотенце сползло с его бёдер, демонстрируя, что он неравнодушен ко мне и в другом смысле. Адам был безупречен в своей суровой красоте. Потому я так и не нашлась что сказать, просто захлопнула дверь. Ночь в одной постели действительно стала ошибкой, во мне больше нет прошлой решимости, лишь замешательство и подавленность. Я снова ощущала беспомощность и невозможность на что-то повлиять, как в дни отсутствия Адама. Не так мне хотелось ощущать себя в браке…

В душе я провела больше времени, чем обычно, очень долго стояла под струями воды, пытаясь напитаться силой у родной стихии. Потом неторопливо просушивала и укладывала волосы. И когда уже собиралась одеваться, заметила стопку вещей у двери. Похоже, Адам всё же заглядывал, позаботился о чистой одежде для меня, но не стал беспокоить. Мне подготовили новое бельё и простое платье. Но всё лучше пропахшей потом полевой формы. Тем более, дворец должны открыть, я смогу вернуться в академию.

Адам ожидал меня в гостиной за накрытым столом. Предстал не по форме, как обычно, а был облачён в белоснежную рубашку свободного кроя и серые брюки. Лазурный взгляд заскользил по моему телу, так явственно, что я невольно обняла себя руками, ощутив дрожь на коже. Отсутствие защиты противозачаточной настойки тоже пугало.

— Я распорядился о завтраке, хотя уже обед.

— Мог бы пообедать без меня. Я собиралась сразу уехать.

— Побудь со мной, Элиза, — попросил он, протягивая мне руку.

Вздохнув обречённо, я проигнорировала его жест и прошла к столу. Чем быстрее поем, тем быстрее уеду.

Адам не стал ничего говорить и невозмутимо опустил руку. Мы одновременно сняли блюда с тарелок. Носа коснулся аромат мясного бульона. Желудок яростно взревел. Я только сейчас осознала, насколько голодная. Адам улыбнулся, но снова промолчал. Мы приступили к еде, если сначала мне казалось, начнётся прессинг, аргументированный разговор, то вскоре стало ясно, что мои ожидания не оправдаются.

— Давно Шейн и Виктория женаты? — он решил поговорить о наших общих знакомых.

— Виктория была в сложном положении после смерти Итана. Ей нужна была поддержка сильного рода.

— Логично, — хмыкнул он. — Вы общаетесь? Шейн её не обижает?

— Редко общаемся. Она не выглядела несчастной и пахла им. Их сложности заключаются только в неодобрении Итана.

— Он успокоится, — уверенно заявил Адам.

Лишь передёрнула плечами, меня это не касалось. Почти… Виктория тоже вынужденно вышла замуж, но у неё всё сложилось иначе. Грант взял её с собой на эту сложную миссию, не пытался задвинуть, слышал её мнение, во всём оберегал, пока мы продвигались к тайному лагерю оппозиции. Я... завидовала.

— Мой отец мало времени уделял семье, постоянно находился на передовой. Мать не выдержала, как ты, потребовала развода. Уехала в Тринату, видимо, чтобы прийти в себя, и там застряла из-за закрытия границ.

— Да, я слышала. Мне жаль, — всё же оторвала взгляд от тарелки и мельком посмотрела на Адама. Он кивнул, но оставался невозмутим. — Я тоже, можно сказать, росла без родителей, поэтому понимаю.

— Я считал, что не стану таким, как мой отец, а теперь осознаю, что повторяю его ошибки. У меня нет опыта долговременных отношений и брака тем более. Мне казалось, главное, защитить тебя, уберечь, и остальное неважно, даже если лишусь твоего общества. А теперь понимаю, насколько обидел тебя.

— Думаешь, дело в обидах? На что мне обижаться? На то, какой ты есть? Я приняла и следовала той роли, которую ты мне выделил, молчала, поддерживала тебя, держала лицо за нас обоих, но больше не могу и не хочу. Мне стоит радоваться, что обстоятельства сложились так, что продемонстрировали сразу острые углы брака с тобой, — покачала головой, вновь опуская взгляд. Кажется, весь наш брак состоит из острых углов. — Понимаешь, у меня уже есть отец, который говорит, что мне делать. И есть раздающие приказы преподаватели. А в любовнике я никогда не нуждалась. Мне нужен был муж и друг.

— Я могу им стать.

— Ты сам в это веришь, Адам?

— Дай нашим отношениям шанс, я смогу убедить тебя.

Медленно выдохнув, я вновь подняла взгляд и смогла только кивнуть. Быть может, совершаю ошибку и потом станет ещё больнее, но, глядя в его полные решимости глаза, сама хочу верить в то, что мы сможем достигнуть счастья.

— Спасибо, — Адам расплылся в улыбке облегчения, напряжённые плечи расслабились. — После завтрака я могу отвезти тебя. Куда ты хочешь?

— В академию. Хорошо, отвези.

Адам потянулся ко мне через стол и сжал мою руку. Горячее прикосновение пронеслось волной мурашек по телу. Он продолжал улыбаться.

— Отлично.

Я вновь опустила голову. Лицо почему-то горело, и хотелось улыбнуться в ответ, просто так, потому что он счастлив. Не думала, что моё согласие настолько его обрадует.

/Адам/

Всю дорогу до академии Элиза сидела с прямой спиной и смотрела в окно. Попытки заговорить наталкивались на односложные ответы, либо неопределённое хмыканье. И это не демонстративное игнорирование, ей будто действительно было всё равно. А я больше не мог поддеть её за молчание. Путь к возвращению жены проходил по тонкому льду остатков её веры в меня, который мог треснуть от любого неверного действия или слова. И я не был уверен, что у меня получится, но намеревался сделать всё возможное, чтобы восстановить наши отношения, которые сам же разрушил.

Элиза с самого начала хотела присоединиться ко мне, просила взять её с собой, но я каждый раз отказывал. Нам приходилось терпеть множество неудобств: перемещаться тайно, постоянно опасаться удара, временами спать на полу без горячей еды и возможности помыться. И меня грела мысль, что хоть Элиза спит в удобной постели, сыто питается и не опасается поимки. Риски, конечно же, были, но Лукас тщательно следил за безопасностью дочери. Я знал, что, даже если нас ждёт неудача, мои промахи ударят по ней с минимальной отдачей. По крайней мере, её не посадят в тюрьму и не убьют. Я уверял себя, что сохранение её жизни и свободы важнее наших отношений, что выдержу её потерю, но не смерть. Только оказался совершенно не готов к требованию о разводе.

Элиза призналась в фальши и попросила свободы от меня. И как же легко она поставила подпись в брачный контракт, будто этот момент не вызывал в ней никаких эмоций. Будто она ничего ко мне не чувствует. Будто никогда ничего ко мне не чувствовала. Больнее она сделать не могла. И теперь я уверял себя в другом. Что она устала от ожидания, вымотана сложным днём переворота, отдохнёт, придёт в себя и передумает. А что мне ещё оставалось? Отпустить её, когда только к ней и стремился все эти сложные недели? Наверное, это было бы правильно и благородно по отношению к ней. Только я уже не мог от неё отказаться. Это было физически больно.

И вот я добился шанса для нас. Только чудилось, она согласилась из-за усталости, а для себя всё уже решила.

— В последний раз я видел тебя в платье в день заключения брачного контракта, — отметил, усилием подавив желание протянуть к Элизе руку.

В простом воздушном одеянии с распущенными волосами она казалась прекрасным видением, мечтой. Такой юной, хрупкой и нежной. Но лёгкие наполнял штормовой аромат, а на лице девушки отпечаталось такое равнодушие, что приходилось помнить о характере своей жены и отказывать себе в излишних порывах. Хотя хотелось просто обнять её и дышать ей настолько долго, насколько вообще возможно.