— Ну, у тебя его нет. Я нервничаю, — пробормотала она.

Я вскидываю бровь.

— Чего тебе нервничать? Это не ты нарушаешь священные клятвы, которые, по мнению некоторых, нельзя нарушить.

— Все будут ненавидеть меня.

— Нет, не возненавидят. — Я сжимаю в ладонях ее щеки. — Если кто-то будет плохо к тебе относиться, я убью его.

— Надеюсь, ты не это имеешь в виду.

Я рычу, звук раздается из моей груди, когда я притягиваю ее ближе, наши тела прижимаются друг к другу.

— Мэдисон, — говорю я, мой голос напряжен, — я готов убить за тебя. Никогда не забывай об этом. — Я сжимаю челюсти. — Я убил ради тебя прошлой ночью. Ради нас.

Ее взгляд останавливается на мне.

— Я знаю, Данте… Я знаю, — пробормотала она, ее нежные пальцы успокаивающе обводят контуры моего лица.

Я прижимаюсь лбом к ее лбу, и эта интимная близость успокаивает меня.

— Давай собираться.

Она спрыгивает с моих коленей и идет в ванную, чтобы принять душ, а я следую за ней, умываясь и одеваясь как можно быстрее, поскольку времени у нас немного.

Когда все готово, я отвожу нас от ее коттеджа к церкви. Мы подъезжаем к церкви, и над нами нависает грозная фигура. Когда мы входим в тяжелые деревянные двери, наступает тишина. По толпе проносится ропот, прихожане смотрят на нас с тяжелым осуждением за то, что мы приехали поздно и вместе. Но Мэдисон стоит рядом со мной, ее рука крепко сжимает мою.

— У меня есть объявление, — начинаю я, и мой голос эхом отдается в величии святого места. Шепот прекращается. Сердце колотится в груди, но я продолжаю. — Сегодня не будет проповеди, потому что вчера вечером я отрекся от одежды и попросил, чтобы меня лаицизировали.

По церкви прокатывается эхо вздохов, все выглядят потрясенными.

— Потому что я влюблен. — Тишина оглушительная, шок ощутимый. Но именно следующие слова приводят к хаосу. — Я влюблен в Мэдисон. — Я сжимаю ее руку.

Это имя повисает в воздухе, точно шторм, который вот-вот разразится. Все взгляды падают на Мэдисон, но я делаю шаг к ней.

— Никто, — добавляю я, и от нахлынувших эмоций мой голос превращается в громовой раскат, — не смеет винить ее. Это я. Вините меня. — Я встречаюсь взглядом с несколькими людьми в толпе, включая Элейн, которая выглядит разъяренной. — Это я не смогла удержаться. — Я смотрю на Мэдисон, и мой взгляд смягчается. — Потому что я люблю ее.

В ответ раздается слабый ропот, перерастающий в крещендо неодобрения. Голос Элейн пробивается сквозь какофонию, ее ханжеский тон пропитан ядом.

— Она грешница! — выплевывает она. — Очевидно, она заманила его в ловушку!

Несколько человек соглашаются и кричат то же самое.

Но с меня хватит.

— Все вы можете отвалить. Мне плевать, что вы думаете, — говорю я, и слова прорываются сквозь напряжение.

Раздается коллективный вздох. Комната затихает, потрясенная грубыми словами их вежливого, мягко воспитанного бывшего священника. Я обвожу комнату взглядом, не решаясь заговорить. Но они молчат, в воздухе висит тяжелый гул шока.

Я притягиваю Мэдисон ближе и поворачиваюсь, чтобы уйти.

— Пойдем, малышка.

Я вытаскиваю ее из церкви, и слезы заливают ее щеки.

— Все меня ненавидят.

Мэдисон. Прихожане. Скандал. Я все еще слышу шепот и вижу отвращение в их глазах. И Мэдисон не заслуживает ничего из этого. Ничего из этого. Я чувствую жгучий узел вины в своем нутре.

Я сжимаю ее щеки в ладонях.

— Нет, в общине в основном пожилые жители Фордхерста. Уверен, большинству горожан будет все равно, что между нами произошло. — Я целую ее. — Мне нужно забрать свои вещи, и мы вернемся к тебе домой. В наш дом.

Мы выходим из церкви и идем к дому, в котором я живу уже четыре года. У меня не так много вещей, и я укладываю их в несколько чемоданов. А когда все готово, Мэдисон помогает мне затащить их в машину.

— А как же твой мотоцикл? — спрашивает она.

— Я вернусь за ним позже. Спешить некуда.

Она кивает, и когда мы садимся в машину, несколько прихожан все еще крутятся вокруг, бросая на нас грязные взгляды.

— Надеюсь, они быстро придут в себя, иначе мне придется хоронить много трупов.

Мэдисон задыхается.

— Ты не можешь убить полгорода.

Я смотрю на нее.

— Что я тебе говорил об этом слове?

Она смотрит на меня.

— Тебе может не нравиться это слово, но это правда. Тебя бы посадили на всю жизнь.

Как сильно она меня недооценивает.

— У меня талант выходить сухим из воды, Мэдисон. Тебя это удивляет?

Она прикусила губу.

— Теперь, когда я знаю, чем ты занимался до того, как стал священником, — нет. — Она наклоняет голову. — Ты забываешь, что я из того же поганого мира, что и ты.

— Твои родители, они будут искать тебя? — спрашиваю я.

В ее красивых голубых глазах появляется грусть. — Нет. Им все равно, что со мной будет.

— Ты уверена? — Я сжимаю ее руку. — Ты их дочь.

— В день свадьбы с Эриком знаешь, что сказала моя мама, когда я сказала ей, что не хочу выходить за него замуж?

— Она посмотрела мне прямо в глаза и сказала: "Хорошо. Теперь ты его проблема". Как будто я была не более чем обузой, которую нужно было передать по наследству, — отвечает Мэдисон, ее голос захлебывается от болезненных воспоминаний. — Нет, Данте, они не будут искать меня. Им наплевать.

Ее слова повисают в машине, напоминая о жестоком мире, из которого мы оба родом.

О преступном мире я узнал с раннего детства, когда увидел, как моих родителей застрелили в возрасте семи лет, потому что отец был связан с преступным миром, а потом меня засунули в приют и я сбежал, чтобы жить на улице. По крайней мере, мы оба нашли в себе силы покинуть эту жизнь. Вместе мы чувствуем, что свобода для нас возможна.

Я крепче сжимаю ее руку, безмолвно поклявшись оградить ее от этого мира настолько, насколько это возможно.

— Пойдем позавтракаем, хорошо? — Я включаю двигатель и перевожу машину в режим "драйв". Мы отъезжаем от церкви, оставляя позади осуждающие взгляды.

Мэдисон слегка кивает, вытирая остатки слез. Пока я везу нас к центру города, новый день освещает машину мягким, теплым светом. Это новое начало в нашей хаотичной жизни, момент спокойствия среди бури.

19

Мэдисон

Я опускаю голову, когда иду по главной улице Фордхерста, замечая суровые взгляды и шепот, которые следуют за мной. Я слышала слухи и имена, которыми меня называют.

Шлюха, грешница, блудница… Данте велит мне не обращать на них внимания, и я не рассказываю ему и половины того, что слышу, боясь, что он выйдет из себя и убьет полгорода. Прошла неделя с момента объявления.

Друг Данте получил сотовый телефон Эрика и телефоны его людей в Мексике и заставил их пуститься в погоню по Лондону следу, посылая отцу то тут, то там свежие новости, чтобы все выглядело убедительно. Они планируют отправить мобильные телефоны своему знакомому в мексиканской банде, чтобы все выглядело так, будто они попали не на ту сторону мафии.

— Эй, Мэдисон. Подожди!

Ева окликает меня, когда я иду по улице.

Я останавливаюсь и поворачиваюсь к ней лицом, чувствуя себя неловко.

— Привет, Ева. Прости, что не отвечала на твои сообщения, я была…

— Не волнуйся об этом. Я хотела проверить, в порядке ли ты. Как ты?

Я тяжело сглатываю, удивляясь, почему она такая милая, когда все в этом городе относятся ко мне как к мусору.

— Не очень. Я не была готова к тому, что произойдет.

Она машет рукой.

— Не обращай на них внимания. Это в основном пожилые люди. Многие из нас не религиозны и считают, что это здорово, что тебе удалось поймать татуированного священника. — Она хихикает. — Тесса не хочет молчать о том, какая ты легенда.

— О, — говорю я, и легкая улыбка кривит мои губы. — Я рада, что вы не думаете обо мне плохо.