– Пусти, – прохрипел Игорь. – Да пусти же!

– Если ищешь – то сейчас найдешь… Схлопочешь…

И в ту же секунду – откуда-то сбоку – услышал Игорь пронзительный вопль!

– Вот ты как! Вот как, значит… Ну, держись!

Он уловил краем глаза щуплую фигуру Копыта; тот приближался, держа бутылку за горлышко – заводя для удара руку… И, поняв, что дело серьезное, Игорь мгновенно, рывком, вывернулся из цепких пальцев.

«Надо спасаться, – подумал он, – надо уходить отсюда. Не дай Бог – вмешаются посторонние. Тогда будет совсем худо…»

И он, пригнувшись, торопливо нашарил за голенищем сапога шершавую рукоятку ножа.

А в это время, на другом краю города (в высоком угловом доме, на восьмом этаже) происходил такой разговор:

– Послушай, что ты мне сказки рассказываешь? За кого ты меня принимаешь?

– Но – что такого? Я не пойму… Я тебе все рассказала, как было.

– Ты меня, наверно, за дурака считаешь. Где ж это видано, чтоб исчезнувший чемодан отыскался – так легко и столь странным образом!

– Что ж тут странного? Игорек объяснил…

– Игорек!

Человек, произнесший это, хмыкнул усмешливо. Полное бледное лицо его наморщилось, потемнело.

– Этот твой Игорек – судя по всему – первостатейный жулик.

– С чего ты это взял, Сергей? – возмущенно перебила его Наташа. – Человек меня выручил, помог… Мы его благодарить должны.

– Благодарить? – Сергей пожал плечами. – За что?

– За чемодан.

– Да ведь, чудачка, пойми: наверняка он сам же его украл! Упер, понимаешь ли, а потом вернул почему-то…

Во время всего этого разговора Сергей расхаживал по комнате – кружил из угла в угол. Теперь он вдруг остановился. Снял очки – протер их. Моргнул медленно.

– А кстати, – почему? Почему он его вернул?

– Ну, не знаю… – Она помолчала в растерянности. – Во-первых, ты, по-моему, не прав. Где у тебя доказательство, что украл именно он? А во-вторых – даже если и так – то что ж… Мы ведь с ним были друзьями. Росли вместе. Знаем друг друга давно и близко.

– Близко, говоришь? – сощурился Сергей. – Насколько же – близко? Как это понять? Хотя, в общем-то, понятно…

– Перестань, – гневно сказала Наташа. – Не смей!

– Может быть, это как раз он – тот самый? – словно бы не слыша ее, пробормотал Сергей. – Тот самый, первый… А? Или – какой?

И он, подойдя к чемодану, яростно пнул его ногой.

– Подношение от старого друга… О, проклятье! Сколько их вообще, было тут у тебя? И сколько еще имеется?

Держа нож в согнутой руке – на уровне пояса – Игорь говорил, обводя блатных настороженным взором:

– Что ж, ребята, толковать больше не о чем. И в драке я щадить не умею… Учтите: каждый, кто сунется – попадет на это вот перо. Получит вентиляцию в шкуре… Так что замрите, голуби, не вибрируйте, не делайте лишних движений!

Все это он говорил, постепенно отходя, отступая к двери и угрожающе поигрывая сверкающим узким лезвием. На пороге он остановился. Подбросил нож и поймал его в подставленную ладонь. И потом – вполоборота – приподняв занавеску:

– Как бы то ни было, можете быть уверенными: свою долю вы получите. Этот должок я вам, так или иначе, верну. Расквитаюсь полностью. И быстро…

Занавеска упала. Игорь исчез. Копыто сказал, отдуваясь и густо сопя:

– Вывернулся, проклятый. Ушел…

Он круто повернулся к товарищу – оттопырил губу:

– Чего ж ты его выпустил? Эх, ты!

– А что я должен был делать? – развел руками Малыш. – На нож лезть? Да и вообще, к чему затевать свару? Он, я верю, не обманывает. Так все, видать, и было. Интеллигент – одно слово! Конечно, он нахамил, заигрался… Но может, и вправду – расквитается? Вернет нашу долю?

– Жди… Как же! – процедил Копыто. И, размяв прыгающими пальцами папиросу, закурил, затянулся с жадностью. – А впрочем – посмотрим. Там видно будет… Когда он, кстати, собирается это сделать – вот, о чем его надо было бы спросить!

Он заторопился, ринулся к дверям.

– А ну-ка, пойдем, посмотрим… Может, Интеллигент еще здесь – не ушел?

Малина шумела… Народу за это время прибавилось. Гитариста окружала уже немалая толпа. В противоположном конце комнаты (там, где давеча – за бутылкой водки – шел спор и поминались обиды) помещались теперь три вокзальные проститутки; они только что пришли с работы и пересчитывали выручку. Одна из них – чем-то огорченная – всхлипывала, размазывая слезы по сухому, костлявому, перекошенному лицу.

Тут же вертелась хозяйка. Друзья поинтересовались: где Игорь? Она сказала, махнув татуированной пухлой ручкой:

– Этот ваш тип какой-то странный, ей Богу. Псих он, что ли? Выскочил – и никому ни слова не говоря, – шасть к выходу. Я ему: погоди, побудь. Выпьем вместе. Куда там! Убег, как с цепи сорвался…

Она хотела добавить что-то – и застыла, с полуоткрытым ртом. Плоский лоб ее взялся складками, глаза вышли из орбит.

Двери притона распахнулись. Ворвался взъерошенный, тяжело дышащий человек; прислонился к притолоке, глотнул воздух. И сорванным, хриплым голосом крикнул:

– Облава!

И тотчас малина затихла. И в разразившейся этой тишине отчетливо прозвучали слова Копыта:

– Ах он, сука! Так вот, значит, как он расквитался с нами! Пообещал – быстро… Что ж, действительно. Все сделано без задержки… Ах, негодяй.

Беспечно посвистывая, шагал по сонному городу Костя Хмырь. Он только что расстался с подружкой своей Сонькой, – и еще не остыл после нее, не отдышался; шел, весь распаренный, на хмельных веселых ногах.

Время было уже позднее: без четверти два. Костя спешил. Сутуловатый, жилистый, с сухим и острым лицом, он попеременно то хмурился, то улыбался своим мыслям. Улыбался он машинально, невольно – не в силах отогнать от себя видения, связанные с нынешним ночным свиданьем. Хмурился же оттого, что усердно клял себя за забывчивость… Сегодня вечером – с киевским десятичасовым – должен был прибыть в город Игорь. Телеграмму об этом Костя получил от него еще загодя – с дороги. И сразу же, с ходу, начал действовать: подыскал удобную комнату для Игоря и его партнеров, договорился с хозяйкой притона, Розой, о том, чтобы она получше приняла, приветила гостей. Все подготовил – и вот, забыл обо всем, застрял допоздна у девчонки…

«Игорь сейчас удивляется, наверно, – думал он, подходя к базару, – досадует… А впрочем (тут опять, мельком, возникли перед ним смеющиеся – щелочками – влажные сонькины глаза), впрочем – что ж… Ну, задержался – с кем не бывает! Его там и без меня, должны принять, как надо. Роза пообещала. А она дело знает!»

До малины оставалось теперь минут пять ходьбы – не более того. Костя обогнул базарные, залитые луною, ларьки. Свет и тень чередовались здесь ровными полосками. Он уже собирался было свернуть в переулок – ступил на искрящийся под луною, словно бы посыпанный серою солью, тротуар, как вдруг уловил поодаль, в тени, какое-то смутное движение. Он остановился. И тотчас ему послышался шепот. Кто-то звал его негромко, окликал по имени… Настороженно вглядываясь во тьму, Костя пошел на зов; приблизился к угловому ларьку и увидел маячивший там женский силуэт.

Это была Роза. Вид ее удивил Хмыря. Прямые рыжие патлы, обрамлявшие ее лицо, были взлохмачены, на щеках виднелись мутные подтеки, рот был сложен в кривую, жалкую гримасу. Торопливо – запинаясь и всхлипывая – она сообщила Косте о последних событиях: о внезапной милицейской облаве и разгроме малины.

– Замели всю кодлу подчистую, – добавила она затем, – приехали на трех машинах. Ох, ты не представляешь, что было! Ворвались с наганами…

– Постой. Как так? – Костя захлебнулся дымом, закашлялся. Выронил папиросу. – Неужели посадили всех, кто был? На каком же основании?

– Нет… Просто – привезли в отделение, проверили документы, составили протокол. А потом наших, местных, выпустили.

– Местных? – нахмурясь, повторил Костя. – Так… А – залетных?

– Ты имеешь в виду этих – с востока?

– Да, да.

– Ну, так их обоих – и Малыша и Копыто – сразу в наручники заковали и увели отдельно. За ними-то, видать, и охотились. Больше их никто не видел.