Как-то она сказала ему: «Неужели ты думаешь, что я не научила бы тебя, если бы сама понимала, как это происходит?»

Что ж, может быть, и научила бы, а может быть и нет. Всё-таки он был монстром, и кто знает, что бы из этого вышло, получи он такую силу. Уж наверно ничего хорошего. Сейчас, проскакав по холмам Вирджинии и въехав в Теннесси, Майки вынужденно признался себе в том, в чём избегал признаваться за всё время их совместных странствий: монстром он был просто великолепным, а вот бойфрендом — так себе, в лучшем случае — заурядным.

Как это частенько бывает в жизни, догадка Майки о том, что Алли сейчас где-то далеко, попала прямо в цель. Так оно и было. Её мысли всё время возвращались к тому городку, который они только что покинули, а потом — к тому, что был до него, и ещё дальше назад, и ещё… Алли рада была сбежать от цивилизации, но всё же никак не могла запретить себе думать о том, чтó оставила позади. Слишком силён был этот вкус — соблазнительный вкус жизни. Алли терзал глубокий, всепожирающий внутренний голод. Она чувствовала, будто превращается во что-то наподобие вампира, только её едой была не кровь, а телесные, физические переживания: непередаваемое ощущение живой плоти, аромат чужой жизни… Даже сейчас, сидя на лошади, она всей душой желала вновь оказаться внутри чьего-нибудь тела. Вот только ей нельзя поделиться этими мыслями и чаяниями с Майки — он не поймёт. Сопереживание не относится к числу его сильных сторон. Даже природа его собственных чувств была для него пока тайной за семью печатями — где же ему понять Алли?! И несмотря на то, что она крепко обнимала юношу, прижавшись к его спине, между ними словно выросла стена.

Алли держала свою жажду плоти за семью печатями, она была уверена, что сможет совладать с нею… Но тут пошёл дождь.

В своей земной жизни Алли всегда любила дождь. Когда другие тепло кутались и раскрывали зонтики, она наслаждалась чудесным ощущением дождевых капель на лице, на волосах… Мама всегда твердила ей: «Вот простудишься и умрёшь!». Маме и в голову не приходило, что смерть придёт к её дочери совсем в другом обличье.

Но дождь в Междумире — это совсем другое дело. Он льёт не на тебя, а прямо сквозь тебя, щекочет внутренности — так и хочется почесаться, а не можешь. Противное ощущение, к которому Алли никак не могла привыкнуть.

Лёгкая изморось превратилась в нормальный дождь, а тот перешёл в ливень. «Я хочу чувствовать воду на коже, а не под ней!» — в тоске думала Алли. Ей хотелось вымокнуть так, чтобы единственным средством от простуды смог стать только жарко пылающий камин.

Они с Майки всегда отдавали предпочтение сельским дорогам перед большими шоссе. Сейчас дорога привела их к озеру — здесь она разветвлялась и огибала его с обеих сторон. Ребята на минутку приостановились. Дождь припустил ещё сильней.

— Куда едем? — спросил Майки.

Проверять карты и прокладывать маршрут было обязанностью Алли во время скинджекинга. И хотя она знала, куда им поворачивать, она всё же сказала:

— Не знаю… Надо бы проверить.

Майки досадливо фыркнул — опять скинджекинг?! Но Алли проигнорировала его недовольство и спешилась. Перед ними находилась небольшая лодочная станция, а в нескольких сотнях ярдов — бензоколонка и магазин. Стоит ли упоминать, что у Алли не было ни малейших намерений изучать карты? Она отправилась на скинджекинг по совершенно другим причинам и с совершенно другими целями; торопясь к магазину, она надеялась только на то, что дождь будет лить ещё какое-то время.

В магазине какой-то мужик, весь покрытый татуировками, покупал пиво. Можно было влезть в него, но это — на крайний случай. Кассирша — усталая старушка, у которой наверняка уже все суставы ноют — куда ещё тащить этот божий одуванчик под дождь… Алли уже начала опасаться, что придётся остановить выбор на мистере Наколке, но тут в магазин влетела женщина в жутком дождевике цвета дорожных конусов.

— Промокла, Ванда? — спросила старушка за кассой.

— Нормально, бывало и похуже.

— И не говори.

Алли не имела понятия, что погнало Ванду в этакую погодку в магазин, да ей, если честно, это было безразлично. Ни секунды не колеблясь, она лёгким движением скользнула в женщину.

— крутятся крутятся — и сколько они уже крутятся эти сосиски — долго кажется сейчас слюнками истеку — или ещё что похуже — мне нельзя даже близко подходить к таким вещам нет сэр —

Алли испытала состояние дезориентации, наполненное беспорядочным шумом мыслей Ванды, и врубила ментальный выключатель, пославший сознание женщины в глубокую спячку. Алли мгновенно стало ясно, зачем Ванда пришла в магазин на заправке — она была зверски голодна. Похоже, тушки всё время хотят есть! Алли обожала это ощущение. Теперь, получив полный контроль над своей хозяйкой, она взглянула на хот-доги, крутящиеся на стальных трубках большого гриля. Ну… Ванда же уже думала про эти хот-доги, ведь так?..

— Чиз-дог,[59] пожалуйста, — попросила Алли.

Старушка, казалось, была рада услужить.

— Как там Сэм поживает?

— Ничего, ничего, — ответила Алли и, набравшись наглости, добавила: — Вы же знаете Сэма — от телевизора не оторвёшь.

Старушка рассмеялась:

— Так он теперь пристрастился к телевизору?

— Э… ну да. В основном по выходным, правда. Ну, там, игры всякие…

Старушка закатилась ещё громче:

— Вот это да! Где такое слыхано, чтобы собака спорт смотрела!

Алли почувствовала, как вспыхнуло её заимствованное лицо, и решила, что с разговорами в живом мире надо поосторожнее — чем меньше трепать языком, тем лучше. Она заплатила чужими деньгами из чужого кошелька, поблагодарила кассиршу и в три укуса расправилась с сосиской, после чего устремилась наружу — там её ждало главное блюдо в сегодняшнем меню.

Дождь!

Капли стучали по её полиэтиленовому дождевику, дразнили, подначивали стянуть с головы капюшон, и она уступила им, закрыла глаза и подставила лицо под струи дождя. В одно мгновение волосы промокли, и по щекам побежали ручьи. В точности так, как ей помнилось! Алли открыла рот и почувствовала капли на языке, но и этого ей было мало: она стащила с себя накидку, подставив дождю цветастую блузку. Промокла, чуть-чуть подмёрзла — и это было просто прекрасно! В этот бесподобный момент она забыла о всякой осторожности, ей было плевать на то, что кто-нибудь может увидеть её, что она вымокла до нитки… Ванда не умрёт от простуды; она, конечно, будет недоумевать, как это её угораздило так промокнуть, но, в конце-то концов, у неё будет перед Алли колоссальное преимущество: Ванда придёт домой, усядется перед горящим камином, и они вместе с высокоинтеллектуальным псом Сэмом будут смотреть телевизор…

Алли засмеялась и затанцевала под дождём, словно в экстазе… Но тут дождь начал затихать, и к девушке вернулось знакомое чувство вины. Она использовала Ванду, чтобы удовлетворить собственные эгоистические потребности. Как она могла?! Нужно немедленно прекратить это и вернуться к Майки!

Во время своего танца дождя она уронила накидку, и ту отнесло ветром к ногам работника заправки. Заправщик поднял её и направился к Алли.

— Похоже, вы уронили это, — сказал он.

— О, извините, — откликнулась Алли. — Кажется, я слишком увлеклась.

— Ничего страшного. Нет-нет, ничего, ничего.

Он протянул ей дождевик и улыбнулся кривой улыбкой, которую — Алли могла бы поклясться — она уже где-то видела.

— Издалёка, да? — спросил он.

Только сейчас Алли заметила, что этот тип точно так же вымок под дождём, как и она сама, и, похоже, точно так же не придавал этому значения.

— Нет, я здешняя, — возразила она, догадавшись, что Ванда, конечно же, живёт где-то по соседству.

Его улыбка стала ещё шире и ещё кривее.

— Ну да, ну да. Но я не про тушку говорю. Я про тебя саму говорю.

Он молниеносно выбросил вперёд руку и схватил её за запястье — очень крепко, так, что ей даже стало больно. Алли остро почувствовала эту боль, наверно, потому, что ей уже давно не доводилось испытывать вообще никакой боли. ««Тушка»? Он сказал — «тушка»? Но ведь это значит…» Она вырвалась из его хватки и развернулась, чтобы удрать, но налетела прямиком на какого-то мужчину в деловом костюме — мужчину с глазами холоднее ливня.