— Я думал, они были шокированы моей красотой.

— Скорее, потрясены твоим нежелательным вниманием. У нас в Лондоне так не принято.

— Ладно, лондонский парень. Похоже, все здесь такие же снобы, как и ты.

— Мы не снобы. Мы просто большие сторонники уважения к личному пространству и приватности других людей.

— С тобой я особо не обращаю на это внимания.

— Разве я не в курсе? — он берет меня за руку. — Итак. Куда хочешь пойти?

— Ты уже удовлетворил мои желания. Сегодня мы можем делать то, что ты хочешь. Прогуляться по парку или весь день смотреть на уток. Мне все равно.

— Ты впервые в Лондоне. Я хочу, чтобы у тебя остались все возможные впечатления, включая банальные фотографии перед красными телефонными будками.

— Это не первая моя поездка в Лондон. Я уже бывал здесь с родителями и сестрами, а также пару раз с папой, чтобы встретиться с его крестным отцом, который живет здесь.

— О. Тогда почему ты говорил так, будто это твой первый раз?

Я пожимаю плечом.

— Я хотел пережить это с тобой. Как в первый раз. Не мог упустить такой шанс, когда ты сказал, что пригласишь меня на свидание.

— Ты невыносим.

— Я знаю, что ты любишь меня. А теперь говори. Что ты хочешь сделать?

— Я все равно отведу тебя в эти пекарни. Мы должны удовлетворить сахарного монстра, живущего в твоем желудке на правах аренды. А потом… — он протягивает руку назад, и я напрягаюсь, ожидая, что он потянет себя за волосы, но он просто поглаживает свой затылок. — Ты не против снова поработать для меня моделью?

— Ни капельки, — я широко улыбаюсь и целую его в щеку. — Мне нравится раздеваться для тебя.

— Ты любишь раздеваться для всех.

— Нет. Только для тебя, малыш, — мой голос понижается. — Я не могу дождаться, когда зарою свой член в твою попку, и ты будешь умолять и извиваться подо мной.

— Хватит болтать, — шипит он под нос, но я вижу, что он борется с улыбкой и эрекцией.

Последние несколько дней я торчал в его студии в одних шортах, пока он работал над своими картинами.

В это время я размышлял о том, как лучше разбить скульптуры Лэндона на куски, не будучи отмененным¹⁸ Брэном быстрее, чем шоу девяностых.

Представьте мое удивление, когда он подошел ко мне с кистью и начал рисовать на моей груди, а потом спустил мои шорты и продолжил. Лучшая прелюдия в истории.

Не стоит и говорить, что сразу после этого я трахнул его на полу. С тех пор он спрашивал, не могу ли я поработать для него моделью, и я с радостью соглашался.

Судя по наброскам, которые я мельком видел, он копирует мои татуировки, и это хороший знак, как мне кажется. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ему смириться с тем, что он не может рисовать людей.

Астрид показала мне много его картин, когда он был моложе, и стало ясно, что у него талант от Бога. Он рисовал людей с душой и настолько детально, что это заворожило бы любого — даже такого неграмотного в искусстве, как я. Этой души трагически не хватает в пейзажах, которые он пишет сейчас.

Брэн уже собирается что-то сказать, когда перед ним останавливается маленькая девочка со смуглой кожей и волосами, перевязанными разноцветными лентами, и протягивает ему маргаритку.

— Это тебе.

Он улыбается, опускается перед ней на колени и смело принимает цветок.

— Спасибо. Ты заблудилась?

— Нет, просто мама очень медленная.

Он смеется, звук похож на густой мед.

И не я его причина.

Неужели я сейчас думаю о том, чтобы бросить девочку в воду за компанию к этим гребаным уткам?

Да, думаю.

Должно быть, она чувствует мой взгляд, потому что поднимает голову и смотрит в ответ. Эта маленькая дрянь не боится меня, в то время как большинство людей, очевидно, боятся. Скажем так, во время наших прогулок я нравлюсь собакам, а их хозяевам — нет. Впрочем, и собаки, и люди любят Брэна.

Не то чтобы меня это волновало или что-то в этом роде.

За исключением моего свирепого взгляда на любого, кто хлопает перед ним ресницами. Брэн не замечает их внимания, но он также слишком вежлив, на мой взгляд, и участвует в любом разговоре. Почему он не может просто сказать «отвали», как это принято у меня?

Потому что он весь из себя такой прекрасный принц, вот почему. Мне приходится взять себя в руки, чтобы не быть убийцей и не думать о похищении, когда я вижу, как он обменивается любезностями с другими.

А вот с этой девочкой все по-другому. Тем более что она невосприимчива к моим высокомерным взглядам.

Она наклоняется, чтобы шепнуть Брэну что-то на ухо, и он внимательно слушает, прежде чем шепнуть что-то в ответ.

Девочка раздраженно вздыхает.

— Но почему? Ты как сказочный принц.

— Правда?

— Абсолютно.

Ладно, хватит.

— Эй, малышка, — я подтягиваю Брэна к себе и обхватываю его за талию. — Он мой принц. Отвали.

— Николай! — он толкает меня локтем. — Ты ее напугаешь. Прекрати.

— Кыш, — я отмахиваюсь от нее.

— Николай!

— Хм, — она упирает руки в боки. — Когда я вырасту, то выйду за него замуж.

— Мечтай.

Брэн уже пробил дыру в моем боку.

— Нур! — зовет пожилая женщина, которая спешит к нам, запыхавшись. — Что я говорила о твоих побегах…?

Она останавливается перед нами и пристально смотрит на нас, в отличие от всех драгоценных лондонцев Брэна. Он отстраняется, и, хотя и незаметно, мне это не нравится. Но, с другой стороны, многие люди — гомофобные засранцы, хотя здесь я с этим не сталкивался и благодарен за это, но не ради себя, а ради Брэна. Мне плевать, что думают люди, а ему — нет.

Хотя он, кажется, не возражал, когда поцеловал меня на людях вчера или позавчера.

Я ожидаю, что он отдалится от меня, но он переплетает свои пальцы с моими.

Черт возьми.

Может быть, ему действительно уже все равно. Тот факт, что он держит меня за руку, не испытывая ни капли стыда — а он и не должен испытывать — заставляет меня хотеть поцеловать его.

— Послушай, мамочка. Я нашла сказочного принца и его слугу.

— Это не его слуга, Нур, — она виновато улыбается. — Мне очень жаль. Она любит убегать.

— Не беспокойтесь, — Брэн улыбается. — Она очаровательная.

— О, спасибо, — женщина хватает дочь за руку и начинает тащить ее прочь.

У ребенка хватает смелости сказать Брэну:

— Дождись меня. Я вернусь за тобой, когда вырасту.

Ее мама снова извиняется, смеется и уводит девочку, пока я не бросил ее в озеро в стиле серийного убийцы.

— Перестань пялиться, Николай.

— Сколько наглости у этой маленькой засранки, — я выхватываю цветок, который она ему подарила, и бросаю на землю.

— Ты серьезно ругаешься на ребенка?

— Что она тебе шепнула?

— Тебе нужна помощь, сказочный принц?

— Эта чертова…

— Я имею в виду, от тебя исходят страшные флюиды.

— И что ты ей сказал?

— Это секрет.

— Что ты имеешь в виду? Не говори мне, что ты принимаешь сторону гребаного ребенка, а не мою?

— Не говори мне, что ты действительно ревнуешь к ребенку?

— А что, если да?

— Ты серьезно? У меня никогда не было настоящих отношений до тебя, никогда не было близости с кем-то, мне никогда не нравился кто-то несмотря на то, что я не люблю большинство вещей, которые он делает, как это происходит в случае с тобой. Как ты можешь ревновать?

Я стараюсь не улыбаться, а потом задираю нос.

— Не знаю. Ты явно был влюблен. Ты и принцем его называл. Джейден Адлер. Штаб-квартира НАСА. Вашингтон.

— Прекрати говорить это таким монотонным голосом. Ты действительно звучишь так, будто ставишь мишень на его спину.

— Может, и так.

— Николай!

— Да, малыш?

Он сверлит меня своим мрачным взглядом, который, как я узнал, передается по наследству. От дедушки к отцу, дяде и даже брату-психопату.

— Ты не причинишь вреда Джею. Он не имеет к этому никакого отношения.