Притворяюсь, что все в порядке.

Глава 20

Николай

— Давайте начнем гребаную войну!

Так я кричал сегодня утром, на что все закатили глаза, как будто я был неразумен, хотя на самом деле войну надо было начинать еще две недели назад, после того как эти долбаные Змеи решили, что напасть на наш дом — хорошая идея.

Но я спокоен. Я могу смириться с этим.

Врешь, гребаный лжец.

Если не считать небольшого поджога и сбрасывания одной из их машин с обрыва, я мало что сделал. Ну и ладно. Джер дал мне несколько целей для устранения, и я хожу в бойцовский клуб так часто, будто от этого зависит моя жизнь.

Но ничего из этого не достаточно для военной машины, зарождающейся внутри меня.

Возможно, это связано и с другими специфическими обстоятельствами, которые я, похоже, ни хрена не могу понять.

Вместо того чтобы дать нам то, что нам всем нужно, — войну, — Джер велел мне успокоиться, а Килл сказал, что будет лучше, если он возьмет меня на прогулку, на что я ответил, что я не его гребаная собака.

И все же мы идем по мощеным улочкам острова, по старому городу, привлекая к себе больше внимания, чем нужно. Или, скорее, я, хотя и надел рубашку, черт возьми.

— Тебе нужно перестать пялиться на всех, кто на тебя смотрит, — говорит Килл со своим обычным спокойствием, выглядя при этом показательным джентльменом, которым он определенно не является.

— Может, им нужно перестать пялиться на меня? — я злюсь на женщину, которая продолжает идти и оглядываться.

Она забегает в один из магазинов, как будто ее задница горит.

— Боже, Нико. Ты пугаешь местных.

— Это глупо. Пойдем в бойцовский клуб, где я смогу избить тебя нахрен.

— Пас. Я встречаюсь с моей Глин и не могу страдать от синяка под глазом.

Я смотрю на него с насмешливым недоверием.

— Ты хочешь сказать, что твоя девушка важнее меня? Твоего кузена, с которым ты вырос?

— Что это за вопрос? Конечно, важнее.

— Килл, ты, мать твою…

— О, умоляю. Хватит драматизировать. У тебя тоже есть кое-кто, кто важнее нас.

Я делаю паузу и прищуриваюсь.

— О чем ты, блять, говоришь?

— О твоих неудачных попытках сбегать по ночам и на рассвете. Не хочешь поделиться, куда ты ходишь?

— Отвали.

— О? Не знал, что ты умеешь быть таким скрытным, дорогой кузен. Боже, Боже. Я официально заинтригован.

— Не интригуй себя.

— Это не то слово. Хм. Это не могут быть твои приятели по сексу, поскольку ты не стеснялся демонстрировать их и беспокоить нас своими чрезмерными порнопоказами и экстравагантными оргиями. Тот факт, что от них и след простыл, а ты велел охранникам вышвыривать их, когда бы они ни появлялись в особняке, означает только одно.

— Что именно?

— У тебя действительно импотенция.

— Только не заставляй меня прилюдно тебя бить, а то я точно это сделаю.

— Здесь куча ханжей, Нико. Ты окажешься в тюрьме.

— Мне, блять, все равно.

— Если это не импотенция, то единственный другой вариант… ты встречаешься с кем-то.

Гребаному Киллиану и его психопату должно быть запрещено находиться рядом со мной. Я и так борюсь и едва сдерживаюсь, чтобы не кричать каждую ночь «Я иду трахать свой цветок лотоса» и каждый день «Я собираюсь поцеловать свой цветок лотоса этим добрым утром».

Абсолютное кощунство, что от меня ждут каких-то секретов. Я мускулистый парень, который предпочитает говорить кулаками. Все остальное может пойти на хуй.

Я не люблю сложностей. Я не делаю сложных вещей.

Любой, кто доверит мне свои секреты, — дурак. Брэн — гребаный дурак. Но он верит в мое благоразумие, поэтому я не могу просто афишировать все эти неортодоксальные отношения.

Хотя он бы сошел с ума, если бы я назвал это отношениями.

Это случайный роман.

В лучшем случае сделка, в худшем — сексуальный контракт.

Иногда это похоже на отношения. Особенно после пожара. Он стал приходить в пентхаус чаще, чем обычно, а когда не может, присылает мне сообщения типа:

Брэн: Моя кузина и братья тащат меня на вечеринку. Если я уйду, это будет подозрительно. Мне очень жаль. Увидимся завтра утром?

Брэн: Девочки пригласили меня к себе домой, и на этот раз я не могу придумать отговорку. Глин спрашивает, все ли со мной в порядке, потому что она все больше беспокоится, а я не хочу взваливать на нее это бремя. Мне очень жаль. Мы сможем увидеться утром?

Да, в первый раз, когда он не пришел в пентхаус, я проигнорировал его следующим утром, но не мог продолжать это делать, когда он извинялся и практически умолял меня встретиться с ним для наших пробежек.

Он такой чертовски очаровательный. Хотя я не стал бы говорить ему об этом вслух, иначе это его напугало бы. Он начинает нервничать, когда я обращаюсь с ним нежно вне секса.

Как будто его пугает перспектива того, что мы станем ближе, или что-то в этом роде. И при этом именно он ходит за продуктами и готовит для меня.

Я не помню, как называются все эти причудливые блюда, и уверен, что ем их не так, как надо, учитывая, как он качает головой в знак неодобрения, но вкус у них потрясающий. В этом и заключается весь смысл еды, если хотите знать мое мнение.

Каждый вечер он остается все дольше, как будто ему все труднее уходить. Он придумывает отговорки про уборку и готовку или про то, что хочет досмотреть тайну убийства, но я знаю, что это потому, что он любит меня и хочет быть со мной еще больше.

Ладно, не совсем любит. Но я ему очень нравлюсь.

Я ловлю его на том, что он улыбается моим выходкам, и теперь он делает это чаще. Улыбается, я имею в виду.

Он также больше терпит мой флирт и своевременно отвечает на мои сообщения. Мне кажется, теперь ему даже нравятся грязные переписки. Он также стал фанатом фотографий моего члена, хотя часто просит меня прекратить их отправлять.

Иногда я вижу, что он смотрит на меня с таким загадочным выражением лица, когда я смотрю его скучные фильмы.

В других случаях он смотрит на меня так, будто я инопланетянин, что обычно является сигналом к тому, что он собирается уйти. Иной раз он запирается в ванной более чем на полчаса и выходит оттуда в смятении, его истинное выражение лица скрыто за тревожным контролем, которым он так хорошо владеет.

Не помогает и то, что всякий раз, когда я спрашиваю его, все ли в порядке, он лжет сквозь зубы с фальшивой улыбкой и произносит слово, которое я ненавижу больше всего на свете. В порядке.

Он не в порядке, но я не знаю, как заставить его говорить. Если, конечно, я должен это делать, когда у нас нет отношений.

Брэн — крепость. Сколько бы я ни стучал по поверхности, она никогда не трескается. Он всегда, без сомнения, ускользает за стальные стены и закрывается от меня.

Похлопывание по плечу возвращает меня в настоящее, и я вижу, что на меня смотрит мой кузен.

— Ты думаешь о них? О мужчине? О женщине? О них обоих?

— Отвали, Килл.

— Честно говоря, я не могу представить тебя в отношениях.

— Почему, блять, нет? — огрызаюсь я.

Он делает паузу, приподнимая бровь.

— Ты слишком непостоянен. Кроме того, ты сказал, что тебе не нужен партнер. Никогда. Поскольку ты свободная душа и не хочешь быть привязанным к кому-то.

Верно. Я так и сказал.

Блять. Я совсем забыл, что не так и давно думал именно так. Что такого в Брэне, что заставляет меня хотеть привязать его к себе?

Это завоевание, верно?

Просто потому, что у меня есть его тело, но нет души, и я на грани, потому что мне нужно все.

Как только он отдаст это, я выброшу его.

Верно?

— И что? — Килл толкает меня плечом. — Кто изменил твой драгоценный свод антимоногамных правил? Можешь сказать мне. Должно быть, тебя убивает, что ты держишь все в себе.