Глава третья
Винсент сказал, что это будет пир в честь гостей Дома Ночи перед началом турнира. Очень скромное определение. Это был не столько «пир», сколько проявление бесстыдного буйного чревоугодия.
Ну так и не зря же. Кеджари проводился только раз в сто лет, и принимать его – величайшая честь для Дома Ночи. Во время поединка Сивринаж приглашал гостей со всех уголков Обитр, от всех трех домов. Это было значимое дипломатическое событие, особенно для благородных граждан из Дома Ночи и Дома Тени. Только представители Дома Крови особо не торопились нанести визит – и была причина, по которой ни одного из кроверожденных не пригласили на торжество. Но Винсент никогда не упускал возможности покрасоваться перед остальной частью вампирского высшего общества.
Я так редко заходила в эту часть замка, что забыла, насколько она впечатляющая. Потолок был высоким витражным куполом, и по его небесной синеве разбросаны золотые звезды. Льющийся сверху лунный свет вихрями танцевал по толпе. На пяти длинных столах сейчас были жалкие остатки того, что несколько часов назад, без сомнения, представляло собой невероятное застолье. Вампиры любили всевозможную еду для удовольствия, хотя для поддержания жизни им была необходима кровь – людей, вампиров или животных. Давно остывшие яства еще украшали столы, а тарелки и скатерти были испещрены высыхающими потеками и каплями алого цвета.
Я вспомнила раны на горле и запястье Иланы и подумала, что какие-то пятна здесь – ее.
– Все уже поели.
Винсент подал мне руку, и я оперлась на нее. Он встал так, чтобы я оказалась между ним и стеной. Его облик был сама холодная небрежность, но я знала, что это осознанный выбор: и рука, и то, как он меня поставил. Рука напоминала всем остальным, что я – его дочь. Мое расположение физически защищало меня от любого, кто, одержимый жаждой крови, совершил бы импульсивное движение, о котором бы пожалел.
Обычно Винсент на подобные события меня не брал – по очевидным причинам. Мы с ним оба понимали, что находиться человеку в помещении, набитом голодными вампирами, – плохая идея для всех участников. В тех редких случаях, когда я все же выходила к вампирскому высшему обществу, я привлекала непристойно бурное внимание. Сегодняшнее мое появление не было исключением. Как только Винсент вошел, все взгляды устремились на него. А потом – на меня.
Я стиснула зубы и сжалась.
Все как-то не так, как надо. Слишком напоказ… Столько потенциальных опасностей, за которыми надо следить.
Закончив ужин, большинство переместились в танцевальный зал, где толклись уже десятки гостей. Они танцевали, смеялись и сплетничали, попивая из бокалов красное вино – или кровь. Я узнала знакомые лица придворных Винсента, но было и много иностранцев. Представители Дома Тени пришли в тяжелых облегающих одеждах: женщины щеголяли в узких бархатных платьях с корсетами, мужчины надели простые плотные камзолы – составлявшие резкий контраст со струящимися шелками Дома Ночи. Увидела я и несколько незнакомых лиц из дальних пределов Дома Ночи – тех, кто жил не во внутреннем городе, а владел землями далеко к западу от пустынь или на островных территориях в Костяном море.
– Я выискиваю повязки, – сказал Винсент, склонившись к моему уху, так тихо, чтобы никто больше не услышал. – Кто-то уже принес дар крови.
Принес дар Ниаксии – заявить о своем участии в Кеджари. Мои соперники.
– Лорд Равинт, – кивнул Винсент на мужчину с пепельными волосами, поглощенного оживленной беседой на другом конце зала.
Тот сделал какой-то жест, и я мельком заметила на его руке что-то белое – испачканную кровью ткань, закрывающую рану.
– Когда-то давно я с ним бился, – сказал Винсент. – У него правое колено никуда не годится. Умело это скрывает, но оно причиняет ему нешуточную боль.
Я кивнула и тщательно закрепила эти факты в памяти, а Винсент тем временем продолжал вести меня по залу. Кому-то невнимательному, кто не следил за происходящим, могло показаться, что мы просто вальяжно прогуливаемся. Но на каждом шагу он показывал мне других участников и сообщал все, что знал об их происхождении или слабостях.
Хрупкая светловолосая женщина с острыми чертами, тенерожденная.
– Киретта Танн. Мы когда-то давно встречались. Слаба в бою на мечах, но сильна в магии. Береги от нее свои мысли.
Полный высокий мужчина, чей взгляд нашел меня сразу, как только мы вошли в зал.
– Бирон Иманти. Охоч до крови, как никто. – Винсент брезгливо поднял губу. – Попробует тебя преследовать, но станет делать это так глупо, что ты легко обратишь это против него.
Мы завершили один круг по залу и начали следующий.
– Я видел еще нескольких. Ибрихим Кейн. И…
– Ибрихим?! – удивилась я.
У Винсента дернулась бровь.
– Многие участвуют в Кеджари лишь потому, что не видят для себя иных возможностей.
Я нашла глазами Ибрихима. Молодой вампир, едва ли старше меня, держался удивительно скромно. Словно почувствовав мой взгляд, он стрельнул в меня глазами из-под шапки вьющихся черных волос и вяло мне улыбнулся, обнажив ошеломляюще изуродованные челюсти без клыков. Рядом стояла его мать, женщина настолько брутальная и агрессивная, насколько тихим был ее сын, – виновница его увечий.
История слишком банальная, чтобы казаться трагичной. Лет десять назад, когда Ибрихим еще только вступал во взрослую жизнь, родители насильно удалили ему зубы и покалечили левую ногу. Мне тогда было лет тринадцать. Лицо Ибрихима в тот момент представляло собой распухшую, покрытую синяками массу. Неузнаваемую. Я пугалась и не понимала, почему не пугается Винсент.
Не понимала я тогда одну вещь: вампиры постоянно опасаются собственной семьи. Из-за бессмертия вступление в права наследства стало делом очень и очень кровавым. Даже Винсент убил родителей – а заодно и трех братьев и сестер, – чтобы заполучить свой титул. Вампиры убивали родителей ради власти, потом калечили собственных детей, чтобы те не совершили то же самое. Это тешило их самолюбие в настоящем и обеспечивало будущее. Их род продолжался… но только когда они были на это согласны, и ни секундой раньше.
По крайней мере, Кеджари даст Ибрихиму шанс вернуть чувство собственного достоинства или умереть, пытаясь его обрести. Но все равно…
– Неужели он надеется выиграть… – пробормотала я.
Винсент покосился на меня:
– По-моему, все здесь думают примерно то же самое и о тебе.
Он не ошибался.
Нас окутало густое облако аромата сирени.
– Вот вы где, сир. Исчезли куда-то. Я начала беспокоиться!
Мы с Винсентом обернулись. К нам подошла Джесмин, аккуратно забросив волну гладких пепельно-каштановых волос на голое плечо. Простое по крою пурпурное платье подчеркивало ее пышные формы. В отличие от большинства присутствующих хиажей, она оставила свои грифельно-серые крылья на виду. Платье ныряло по спине вниз глубоким вырезом, и они оказывались обрамлены живописными алыми складками. Декольте нескромно обнажало ложбинку груди и не скрывало неровный белый шрам посередине грудины.
Джесмин не стеснялась демонстрировать ни одно, ни другое – ни ложбинку, ни шрам. И я бы ее осуждать не стала. Ложбинка и впрямь была впечатляющей, а шрам… ходили слухи, что Джесмин осталась в живых после наказания колом. Произошло бы такое со мной, я бы эту отметину каждый день выставляла напоказ.
У Винсента дернулся уголок рта.
– Работа никогда не кончается. Как вы знаете.
Джесмин подняла темно-красный бокал и промурлыкала:
– Еще как знаю.
Ох ты ж разрази меня солнце.
Я бы не смогла ответить, как отношусь к недавно назначенной главе охраны Винсента. Женщины в Доме Ночи редко добивались такого ранга. За последнюю тысячу лет на этой должности служили всего три женщины – и потому я не могла не уважать Джесмин. Но меня всю жизнь учили никому не доверять. Предыдущий начальник охраны Винсента находился на посту двести лет. Это был неопрятный, покрытый шрамами мужчина по имени Тион. Он мне не нравился, но я знала, что он предан Винсенту. Но когда Тион заболел и умер, при выборе его преемника выбор как само собой разумеющееся пал на его первую подчиненную, Джесмин. Я ничего против не имела, но я ее не знала и, естественно, не доверяла ей.