– Ну что, партизаны, заварили кашу. Теперь, считай, мою докторскую ставите под сомнение… Ну, ладно! Живите, ваше все впереди…

…И вот сейчас сижу на границе и жду разрешения посетить места моей археологической молодости. Листаю электронную версию монографии этого профессора, где он, будучи давно гражданином западной страны, пытается доказать, что претензии восточных славян на более раннюю, сознательно-созидательную историю беспочвенны.

Бедные мои поросята! Справки, выданные серьезным НИИ, свидетельствующие о вашем древнем, славянском, вполне законном происхождении, вызывают сомнения у серьезных дядей западных. И некому вас защитить и вернуть из вашего незаконного силиконового бытия…

Бог, а вернее, История, что в общем-то одно и то же, нас рассудит… Ведь прошло всего сорок три года – мгновение…

Меня, конечно, не пустили, ведь там, в местах моих археологических открытий, где чудный Северский Донец и романтическое Усово озеро, идет военная операция…

Мимо Василия мелькали привычные уже окрестности заброшенного края, поэтому он не сразу обратил внимание на покосившийся столб с еле прорисовывающимся названием деревни – «Трасовка». И только через несколько сот метров его вдруг осенило. Визг тормозов на этой разбитой дороге привлек внимание пастуха, дремавшего невдалеке, и он начал всматриваться в не столь привычную в этих краях иномарку, сложив ладонями домик. Василий из открытого окна примирительно помахал рукой и даже крикнул: «Порядок!» Тут же лихорадочно вытащил синюю тетрадь, нашел нужную страницу: «Когда неожиданно моя бывшая однокурсница вышла замуж за офицера и уехала с ним, то меня попросили поработать в дальней деревне Трасовке, пока найдут замену».

Василий удивленно хмыкнул: «Трасовка все-таки! Как это я раньше не обратил внимания на отсутствие одной буквы, из-за чего вынужден был колесить по пыльным дорогам, нарезая круги в поисках Тарасовки. А их, оказывается, почти полтора десятка!» Нужную строку детально просмотрел при помощи увеличительной функции телефона, чтобы окончательно убедиться в правильном названии нужной деревни. Нет, буква не затерлась за десятки лет – ее не было изначально!

Василий вполне осознал свою ошибку, которая привела к бесполезным поездкам по Украине в поисках Тарасовки, хотя ему нужна была Трасовка, но не сразу удалось оторваться от маминого дневника, который достался ему после ее недавней смерти. Когда стал перебирать ее обширную библиотеку, то внимание привлекла эта зеленая тетрадь с надписью наискосок: «Мысли для себя». Василий попытался, словно жаждущий в пустыне, сразу охватить глазами несколько фрагментов в этих записях, представляющих собой то ли дневник, то ли мемуары. «Может, настала пора рассказать. Сегодня пыталась, однако не хотелось твое, сын, явно праздничное настроение портить. Не знаю, как отважиться… Наверное, отец там обидится, но ведь потом он так вас с сестрой любил…»

В стоявшей наискосок на обочине автомашине он продолжал вникать в мамин ровный почерк, опасаясь пропустить еще какой-то важный факт. «Приехав туда, я вскоре узнала, что беременна. Поскольку мой избранник неожиданно уехал поступать в академию, я с трудом представляла свое будущее. Нет, он не собирался меня бросать, однако его постоянные поиски себя, а также мое настойчивое желание продолжать учебу вынудили меня задуматься об аборте. Однако я, молодой зоотехник, являлась слишком заметной фигурой в большом совхозе, включающем восемь деревень. Более того, мне пророчили карьерное повышение. Да и отец твой был партийным, а его родственников, как я понимала, не особо радовал тот факт, что наше потомство какое-то время будет находиться на их территории, где уже было несколько маленьких детишек…»

Развернувшись, Василий начал двигаться назад и вскоре нашел перекресток, где на покосившемся столбе можно было еще прочитать поржавевшую надпись «Трасовка». Он медленно поехал по колее, которая, видать, давно не принимала легковушек. Не сразу из-за плотных кустов начали показываться заколоченные избушки. Василий пытался отыскать жилье хоть с какими-то признаками жизни, поэтому автомобиль двигался медленно, пока чуть не уткнулся в прицеп с сеном, преградивший дорогу. Поскольку объехать препону не было никакой возможности, Василий обошел этот громадный стог и увидел мужика, распластавшегося возле переднего колеса допотопного трактора.

– Бог в помощь!

Мужик, хотя и вздрогнул от неожиданности, но приподнимался неспешно, прихватив разводной ключ. Прохладно-стальной взгляд и соответствующие наколки, выглядывающие из-под застиранной тельняшки, сразу же заставили Василия насторожиться. Однако мужик, отбросив ключ на кусок парусины с инструментами, вытер руки и только тогда произнес с кривоватой улыбкой:

– Коль церкви у нас нет, то и Бог вряд ли услышит, однако помощь не помешала бы.

– Да, я тут человека ищу, полагаю, что вашего односельчанина. Аркадием зовут, а фамилии не знаю. Не подскажете?

Мужик заглянул за прицеп, хмыкнул, вероятно, оценивая автомобиль, и только тогда ответил:

– Ну, Аркадий – не Иван! Один он в наших краях. В самом конце улицы, вернее, того, что он нее осталось. Только в толк не возьму, зачем этот спившийся полудурок понадобился городскому человеку, покрывшему такое расстояние! От нерадивого его сынка Кольки приветик, небось?!

Василий неопределенно хмыкнул.

Еще раз показав направление движения, мужик вдогонку проговорил:

– У нас тут остались только те, кто никому не нужен…

Избу Аркадия Василий нашел бы и без подсказок, поскольку возле нее виднелись свежие следы. Самого хозяина Василий не нашел, хотя его присутствие ощущалось повсюду. Решив подождать, Василий сел в автомобиль, включил кондиционер и вновь окунулся в мамину жизнь, запечатленную в зеленой тетради.

И опять большой промежуток в дневнике, где много говорилось о работе и родственниках. Через несколько десятков страниц он нашел продолжение сюжета: «Здоровье подсказывает, что необходимо высказаться. Часто думается: а нужно ли тайны уносить с собой? По-разному отвечают на этот вопрос психологи и мудрые люди. Не буду сегодня ни тем, ни другим».

Василию очень хотелось прочитать итоговые мысли, записанные уже совсем больной мамой, и сразу заглянуть за черту. И вместе с тем появилось понимание того факта, что это новое знание не позволит ему жить по-старому.

«Когда ты уже… получился, то я написала твоему отцу, однако ответа не получила. Но ты не думай плохо о своем отце, потому что письмо мое припрятала хозяйка квартиры, которая, видать, имела виды на него. Проплакав несколько ночей, я осторожно разведала у работниц фермы, кто может помочь избавиться от будущего ребенка. Осенним вечером, когда уже темнело, я приехала на дальний хутор, где жила баба Мелана. Ты ее должен знать, ведь потом она стала главным специалистом по вправлению костей многим страдальцам, причем далеко за пределами нашего региона.

Раньше несколько раз приходилось здесь бывать по работе, поэтому просьба отвезти в субботу на ферму, для того чтобы взять анализы у больных животных, не вызвала подозрения. Однако мне не повезло, потому что в одном из соседних домов была свадьба, поэтому пришлось затаиться в ближайших кустах, дожидаясь момента, когда гулянка перейдет в последнюю стадию. Было противно на душе: я, двадцатишестилетняя женщина, признанный, авторитетный специалист, должна прятаться в мокрых кустах, чтобы подчиненные не узнали о будущем внебрачном ребенке, потому что сразу же пойдут сплетни, от которых не отмыться, наверное, и за полжизни. Ближе к полуночи, когда я решилась выйти на дорогу, вдруг услышала шуршание и крик: «Куда лезешь, дура?!» Почти упершись передним колесом в мои ноги, стоял мужчина, поддерживая велосипед. Правда, можно было утверждать и обратное: велосипед поддерживает это изрядно пьяное существо. Обдав меня плотной смесью самогона с чесноком, мужик вдруг оправдательно зачастил: «Анна Игнатьевна, извините, ради Бога, – не узнал! А мы сегодня немного отпраздновали конец недели! А тут – темнота! Вы, наверное, помогали где-то кабанчика вычистить?! Ловко, говорят, это у вас получается! Вот что значит человек ученый, а то наши костоломы только портят скотину».