— Твои открылись? — неуверенно спросила Инна.

— Может быть, — отводя взгляд, пробормотал он и повторил: — Мне пора.

Инна смотрела ему вслед и понимала, что больше не будет этих внезапных, так раздражавших ее встреч: Артем потерян для нее навсегда.

«А ведь он и не был моим никогда. Чьим угодно, только не моим», — и стало так грустно!

— У меня все отлично, — повторила Инна уже сказанную ему ложь.

Она была для него открытой книгой, только он не знал, что в щенячий восторг ее привела именно встреча с ним. Все отлично у нее стало, когда она услышала его голос, увидела заботу в чудесных голубых глазах и улыбнулась его улыбке.

На экскурсию Инна не поехала. Выходные она провела, бесцельно шатаясь по улице с Героем, в разговорах с сестрой, обреченной выслушивать ее размышления на тему странных отношений Инны с Артемом, и в думах о внезапно свалившемся на нее внимании директора. За эти два дня девушке никто не позвонил. Это настораживало. Пусть многие уехали на экскурсию, но кто-то же остался, и этот кто-то ей не позвонил. Хотелось в школу. Инна скучала и все чаще приходила к неутешительному выводу, что она вообще никому не нравится. Поэтому, как только в понедельник ее приветственно обнял Ваня, первое, о чем она у него спросила, было:

— Вань, я тебе нравлюсь?

Парень слегка опешил, но тут же попытался отшутиться:

— Само собой, котенок, ты — просто мечта.

— Я серьезно! — возмутилась Инна.

— Я тоже.

Она вздохнула.

— Врешь ты все…

— Это что за упадочнические настроения? Прекращай, а то налуплю сейчас!

— Меня бесит, — взорвалась она, — я никому…

— Что тебя бесит, Инна? — С улицы вошел Константин Викторович.

— Ее бесит, что она никому не нравится! — ответил за нее Ваня.

Появившаяся следом Кристина стряхнула с куртки снег и воскликнула:

— Ну, наконец-то до нее дошло! Давно пора!

Директор проводил озадаченным взглядом Кристину, продолжавшую бурчать что-то себе под нос, уже удалившись на приличное расстояние, и бодро заметил:

— Нравиться всем невозможно, но тебе, Инна, грех жаловаться, ведь ты нравишься подавляющему большинству наших учеников!

— Вот-вот, и я о том же, — закивал Ваня, — смотри, ты даже нравишься нашему директору, строящему из себя матушку Терезу!

Константин Викторович шутливо посмотрел по сторонам: никто не слышит — и прошептал:

— Вот-вот!

— Прекрасно, — воздел Ваня руки к потолку, — мы установили, ты всем нравишься, будем жить дальше!

Инне сегодня было не до его шуток. Ей вспомнилась девушка в рыжей шубке, и чуть поднявшееся было настроение опять упало ниже плинтуса.

— Всем нравиться невозможно, даже тем, кому хочется. — И она поплелась в гардероб, но успела услышать, как Ваня воскликнул:

— Господи, да кто ж теперь тебе нужен? Президент, может быть? Все, Константин Викторович, лафа кончилась, отправили вас на списание! Как старые лапти!

Инна не сдержала смешок из-за такой формулировки.

Константин Викторович, видимо, пребывал в прекрасном расположении духа, потому что с видом великомученика он ответил на это:

— Пойду в кабинет плакать!

Они все посмеялись и разбрелись кто куда.

День не предвещал ничего интересного, так и вышло. Три пятерки, нечетное количество комплиментов от обожателей, несколько замечаний от престарелых училок и одна угроза от молодой учительницы по музыке — обратить внимание директора на ее вызывающий внешний вид. Угрозы Инну не пугали, она сомневалась, что Константин Викторович имеет что-то против ее имиджа. Музыкантша попросту ревновала, на нее лапочка-директор не смотрел! А если и смотрел, то мешковатые шмотки училки скрывали очертания ее фигуры настолько, что его скучающий взгляд начинал искать пятый угол. Вот только учительница-то понимать этого не хотела, а после звонка с последнего урока они с Инной, как назло, вновь столкнулись на первом этаже.

— Что, интересно, думает мать о вашем одеянии? — словно невзначай бросила музыкантша. — Может, она и не в курсе?

Инна усмехнулась.

— Ну конечно, я это тщательно от нее скрываю.

— А дерзить, юная леди, я бы вам не советовала!

Учительница называла всех юными леди, старшеклассники посмеивались над ней. Их, подобно малышне, не пугал «неуд» по музыке, потому что этот предмет по ранжиру болтался где-то между детским садом и первыми возрастными прыщами.

— Может, где-то в Англии юные леди и дерзят, а я лишь скромно говорю то, что думаю.

— Если вам сие неизвестно, не все свои мысли следует озвучивать, а то в клиниках таких…

Инна нетерпеливо передернула плечами.

— Ну уж не знаю, как там в клиниках, — не бывала, надеюсь, и не придется!

Ваня по-джентльменски подал Инне шубку и совсем не по-джентльменски вмешался в разговор:

— А вот я бы в клиники запер всех уродин с плохим вкусом!

Инна заметила взгляд друга, брошенный им на серый в коричневую клетку наряд — то ли сарафан, то ли юбку с лямками — музыкантши, и хихикнула.

— А вам, Крапивин, с детства не привили хороших манер! — покраснев, выдохнула учительница.

— Снова этот Крапивин! — послышался голос Константина Викторовича.

Инна обернулась. Директор, держа в руках бутылку минералки, вышел из столовой и остановился.

— Что ты, Крапивин, на этот раз натворил?

— Ничего, — поспешила заверить директора музыкантша, покраснев еще сильнее под его любопытным взглядом.

Константин Викторович улыбнулся и пояснил:

— На него все жалуются последнее время, совсем от рук отбился.

— Конечно! — воскликнул Ваня. — Когда моих абсолютно здоровых подруг хотят отправить в клинику, я молчать не стану!

— Какие еще клиники? — не понял директор.

Музыкантша не дала ему ответить:

— Я лишь сказала…

— Ага, сказала, что Инну нужно в клинику отправить! — Не так-то легко было заткнуть Ване рот, точнее — невозможно.

— Зачем? — еще сильнее удивился Константин Викторович.

Учительница застонала:

— Вовсе не так я сказала! И вообще, — она с неподдельным страданием во взоре взглянула на директора, — такой внешний вид просто недопустим в стенах школы!

— Ах, вид, — протянул директор, — так ведь формы у нас нет.

— Может, и нет, но ведь есть какие-то общепринятые…

— Формы нет, — вконец обнаглев, оборвал ее Ваня, — каждый ходит, как ему нравится. Если бы все одевались, — он смерил ее насмешливым взглядом, — в монашеские рясы, человечество бы уже вымерло!

— Ваня, Ваня, — попытался утихомирить его директор, — что-то ты слишком уж разошелся.

— Школа — не то место, где занимаются спасением человечества от вымирания! — не успокаивалась музыкантша, ощущая себя под защитой директора.

Инна пихнула друга в бок, чтобы он прекратил болтать и можно было уже наконец пойти по домам.

— Я считаю… — приободренная всеобщим молчанием, начала было учительница, но Константин Викторович коснулся ее плеча:

— Галина Васильевна, одежда — это один из важнейших элементов самовыражения нынешней молодежи, я не стал бы так серьезно к этому относиться.

Инна поймала его взгляд — примерно в том районе, где заканчивалась ее юбка, и улыбнулась.

— До свидания, Константин Викторович, ваша политика управления школой очень продуктивна! Не замечать мелочей, а заниматься лишь чем-то глобальным — вот бы все брали с вас пример. — Инна покосилась на музыкантшу и под руку с Ваней, который впервые не добавил ни звука к ее словам, направилась к выходу.

Училка была повержена, но Инне это не доставляло радости. Страшненькая, не замужем, одевается хуже всех в школе… Инна могла понять ее чувства. Но уважать ее — никогда! Химичку Инна уважала. Та хоть и скрежетала зубами, но считала себя выше того, чтобы прицепиться к чьей-то короткой юбке или занижать из-за этого оценки. По-женски Светлана Юрьевна была образцом мудрости. Во всяком случае, на людях. Как она ведет себя наедине с возлюбленным — оставалось тайной. Раньше мысли об этом вызывали у Инны жгучую ревность, а сейчас почему-то они даже не задели ее.