Настоятеля монастыря Гуриар зовут Артуа Беролиан. Это мужчина за пятьдесят, крепкого телосложения около двух метров роста. Его выразительное худое лицо обрамляют длинные чёрные волосы, местами посеребренные проседью. Борода и усы срослись густой кучерявой зарослью. Голубые глубоко посаженные глаза, излучают спокойствие и доброжелательность. Нос с небольшой горбинкой, слегка вытянутой вперёд. Взглянув на руки Артуа легко можно понять, что этот человек никогда не брезговал трудом. Руки его грубы, жилисты, но при этом ухожены. Одет он всегда в подрясник кремового цвета и чёрный, расписанный золотыми символами саккос.

В монастыре он жил, сколько себя помнил. Мать отдала его на попечительство ещё младенцем. Смерть настигла его отца, когда Артуа было всего три года, поэтому в памяти сына его образ не сохранился. Мать же, почувствовала бессилие и обреченность. В виду своей болезни она не имела возможности зарабатывать на хлеб. Поэтому пришлось пойти на отчаянный шаг - единственное, что могло спасти самое дорогое в жизни. Монахи приняли Артуа радушно, а Гуа Терос, бывший в то время настоятелем, вырастил его как родного сына, которого, к слову, у него никогда не было. Окружённый заботой Артуа принял постриг в 18 лет. До сих пор в его памяти значимым событием запечатлён этот момент. Он стоял перед отцом на коленях. Вокруг царил полумрак, который своим теплом и светом наполняли сотни свечей. Воздух был насыщен ароматами ладана, исходящего от кадила. Счастье и радость царили в тот день, оставив за собой теплые воспоминания.

С тех пор прошло много лет, и в жизни Артуа тоже появился сын, которого ему так не хватало. Ему всего лишь 12 лет, но грёзы о будущем посвящении уже красочными картинами вырисовываются в его детских фантазиях. Беззащитный испуганный мальчик не помнил своего прошлого, хоть оно и оставило глубокий неизлечимый шрам в подсознании. Тяжёлый жизненный путь, который Артуа сопоставлял со своим, должен помочь ему достичь высот и составить достойную замену на посту.

Монастырская жизнь обыденна. Каждый день начинается с ранних пробуждений, влекущих за собой торопливые сборы на начинающиеся в шесть утра утренние богослужения. Далее следуют четыре часа чтением молитв, по окончании которых обитатели монастыря отправляются в трапезную для приёма пищи. Монастырская трапезная представляет из себя пристройку к церкви. Имея общую стену, она также служит источником тёплого воздуха, который прогревает помещение церкви. В просторном холле стоит восемь столов, расположенных в два ряда. Столы накрыты скатертями, простыми ежедневно и красочными в праздничные дни. Справа от входа расположен иконостас, у которого во время приема пищи служитель читает молитвы. Слева - вход в кухонное помещение. Освещают помещение только стоящие перед иконостасом свечи. Посуда на столах исключительно деревянная.

Прием пищи осуществляется в три этапа. Сначала высшее духовенство монастыря, затем монахи и иноки. В третий этап пищу принимают служащие кухни и рабочие, привлекаемые с соседних деревень для помощи по хозяйству. Во время трапезы запрещено разговаривать, смотреть по сторонам и веселиться. Иными словами, едим мы в полной тишине. Делиться друг с другом пищей, приносить её с собой или наоборот забирать так же под строжайшим запретом.

В сутки посещение трапезной осуществляется два раза, то есть подразумевается обед и ужин. В дни великих постов собираемся только на обед. Держать в кельях еду или питье нельзя. Если захотелось испить - попроси благословение настоятеля на стакан воды в трапезной. После обеда предоставляется возможность отдохнуть в течение часа, после чего наступает время послушания. Проще говоря, уборка территории и помещений, а также выполнение иных богоугодных дел. В четыре часа дня начинается вечерняя служба, по истечении которой, в восемь часов, всех собирают на ужин. Завершается день коротким отдыхом и келейной молитвой перед отходом ко сну.

Казалось бы, что такой распорядок в тягость, но живя им всю свою жизнь привыкаешь.

Устав у нашего монастыря не самый строгий. Мы всегда рады путнику, уставшему или заблудившемуся в пути. Несмотря на то, что наш монастырь мужской, приютить под своим кровом мы готовы и мужчину, и женщину. Для этого специально отведены паломнические комнаты. В количестве четырёх штук они располагаются в деревянной одноэтажной постройке, стоящей в отдалении от основного комплекса зданий. Не часто у нас бывают посетители, ведь до тракта далеко, а этот факт, как правило, исключает нашу обитель из возможных мест для приюта.

Если смотреть со стороны главных ворот, справа от церкви расположен братский корпус. Это двухэтажная постройка, в которой, словно ячейки сот, располагаются наши кельи. Слева - ряд хозяйственных построек. Монастырь имеет свой курятник и хлев, в котором содержится семнадцать голов крупного рогатого скота, пять лошадей, козы, овцы и свиньи. За стеной распростерлись поля, засеянные рожью и овсом. Вдоль правой стены течет широкая река Руяж, богатая рыбой разных видов, что позволяет монахам заниматься рыболовным промыслом.

После ухода настоятеля, когда чувство реальности ко мне вернулось окончательно, я начал собираться на утреннюю службу. Застелив кровать, надев чёрные холщовые брюки, серую льняную рубашку и чёрные ботинки, я вышел во двор. Первые годы моего пребывания в монастыре, как только я выходил на улицу многочисленные взгляды, тут же начинали прожигать затылок, пытаясь разгадать тайну необычного обитателя. Теперь же на меня не обращают особого внимания.

Мягкий свет весеннего солнца приятно грел. Свежий весенний ветер напоминал о приближающемся лете. Щебетание птиц, доносившиеся из хлева мычание коров и ржание лошадей действовали умиротворяюще. Шелест ветра манил, звал меня прогуляться босиком по траве, покрытой блестящими капельками росы, предлагал заглянуть в лес, вдохнуть хвойный аромат, исходящий от сосен, насладиться девственной своею чистотой. Ах, как мне хочется в такие моменты бросить все и уехать в дальние неизведанные края. Как стремится моё юношеское сердце к романтике. Как трепещет оно внутри. Как зовёт меня к приключениям.

Около года назад в поздний вечерний час в ворота монастыря постучался путник. Одет он был в синие штаны из парусного полотна и черный бострог, накинутый поверх серой рубахи. На ногах были надеты башмаки с пряжками. Под широкополой шляпой виднелись взлохмаченные давно не мытые волосы. С благословения настоятеля посетителя пустили и поселили в паломнической комнате.

Гость был настолько необычен, что я решил проигнорировать строжайшие запреты передвигаться по территории монастыря после келейных молитв. Под покровом темноты я подкрался к гостевому зданию с целью наблюдения за диковинным человеком.

Помещение комнаты, в которую поселили гостя, было немногим просторнее моей кельи. В дальнем правом от входа углу стояла деревянная кровать с резными ножками. Матрас был накрыт холщовым полотном. С противоположной стороны стоял стол, на котором одиноко горела свеча. За столом на единственном стуле сидел пришелец и при свете огонька, играющего от дующего в окно ветра, изучал какой-то документ.

- Разве можно подглядывать за людьми? - неожиданно спросил человек мощным басом.

Вопрос ввел меня в оцепенение. Не способный пошевелиться я смотрел на гостя круглыми от испуга глазами. В голове сразу же возникла мысль о бегстве, но здравый смысл подсказывал, что от наказания меня уже ничего не спасёт - настоятель обо всём узнает. Мгновение, прожитое после вопроса, растянулось в вечность. Испуг переходил в отчаянное самобичевание. Слёзы появились в уголках глаз.