Младшей дочери она говорила:

— Зося, лучше принять тяжёлые роды в дороге, чем дождаться неприятностей здесь, но разродиться без проблем.

Зеленская была уверена, что Марта уедет с ними, но в этом она ошиблась. Работая у Зеленских, Марта скопила достаточно, чтобы не особо заботиться о будущем. Не так давно она купила небольшой домик под Варшавой и надеялась, наконец, пожить для себя.

Марта внесла в гостиную поднос с кофе и снедью.

— Ставь всё здесь и можешь идти, — махнула рукой Зеленская, указав на обеденный стол. — Мы сами разберёмся.

Германов хмыкнул, но подошёл к столу и принялся разливать кофе по чашкам. Кофейник парил через носик, и приятно щекотал нервы ароматом свежесмолотых зёрен. Молочник оказался очень горячим, сверху застыла молочная пенка, Германов подцепил её ложкой и быстро съел.

— Я всё хорошо вижу, Германов. Что в молочнике можно найти такого, что нужно обязательно лезть туда ложкой?!

— Там была пенка, — сказал Германов. Он злился сам на себя — дал повод Зеленской отчитывать его как мальчишку.

— Теперь, как я понимаю, уже нету? Марта! — Зеленская орала на всю гостиную. — Марта, иди сюда! — Когда экономка вошла, Зеленская не дала ей и рта раскрыть, сразу начав выговаривать: — Я же просила не кипятить молоко. Это так сложно запомнить, что молоко нужно просто подогреть?!

Обычно Зеленская бывала бледна, сейчас лицо её покраснело, глаза выделялись нездоровым блеском, и походили на стеклянные. Германов даже подумал, что её хватит удар. Марта что-то объяснила о том, что не уследила, что молоко она не кипятила, но просто сильно разогрела. Она бы ещё долго объяснялась, но Зеленская отправила её вон.

— Марта, сходи и принеси свежей выпечки. Подавать кофе с сыром и ветчиной не очень хорошо, — Зеленская неожиданно успокоилась.

Она попросту придиралась. Германов это видел и молча пил кофе, который, к слову, был очень даже хорош. Подав чашку кофе и Зеленской, он смог насладиться тишиной. Она тихо цедила кофе и иногда тянула худую руку к блюду за сыром.

— Зельду можно заменить вашей дочерью, если совсем уж заартачится, — сказал вдруг Германов и долил себе кофе. — Кто там проверять станет. Да и на фотографии не разобрать, а Зося сейчас беременна — не будут придираться.

— Это крайний случай, — равнодушно ответила Зеленская, глядя в окно. — А документы?

— Для этого я имею на примете одного человека. Он, думаю, сможет помочь нам в этом вопросе.

— Думаешь, или он таки сможет помочь? — Зеленская обернулась и внимательно посмотрела на Германова.

Германов чуть не поперхнулся ветчиной. Ему всё более казалось непонятным, куда подевалась та пани Зеленская, которая, казалось, в него влюблена. И он ещё помнил те фильдеперсовые чулки, что она надевала явно для него…

— Посмотрим. Не люблю я загадывать на потом, — ответил Германов. Ощущение, что он совершенно не контролирует ситуацию, не покидало его, и всё больше прорисовывалось подозрение, что всё это время с ним играют как кошка с мышкой. Но нельзя сейчас бросить всё и гордо уйти. Кому нужна его гордость?! Зеленская подотрётся ею и найдёт другого исполнителя, и деньги получит кто-то другой, а не он, Германов. И всего-то требуется — ещё немного потерпеть чумную бабёнку.

На следующий день Германов ехал во Львов. Ему необходимо было срочно договориться с Мацеем Зинткевичем, на предмет новой встречи с Полем Мерсье. Существовала некая негласная договорённость, что Зинткевич за умеренную плату устроит встречу с кем нужно. Как он находил этих самых «нужных» людей, оставалось загадкой, но если Мацей брался за дело, то всё устраивал в лучшем виде.

Германов вошёл в аптеку, переливисто звякнул дверной колокольчик и из-за прилавка выглянул Зинткевич.

— Приветствую вас! Чего изволите? — заискивающе спросил Мацей.

— Доброго дня, пан аптекарь. Передо мной кривляться не надо. А у меня к вам дело и я буду вам сильно признателен, — с этими словами Германов похлопал себя по карману.

— Надеюсь, ваша признательность соизмерима с вашим делом? — пропел Зинткевич, перегнувшись через прилавок, и заправил пейсы за уши, словно собирался услышать что-то невероятно важное.

— Устрой мне встречу с Полем Мерсье, — тихо сказал ему Германов почти в самое ухо.

— А прошлая встреча разве не состоялась? — Мацей удивлённо вскинул брови.

— А что такое?

— Ничего, — пожал плечами аптекарь. — Это вообще не моё дело. Нужен вам Поль, значит будете иметь с ним встречу.

Зинткевич не подвёл. Вечером следующего дня, в тайной комнате аптеки «По венгерской короной» Поль Мерсье ждал Германова.

— Добрый вечер, — кивнул Германов.

— Приветствую пана, — ответил Поль.

— А поговаривали, что вы в Америке… — не то спросил, не то просто сказал Германов.

— Брешут, — пожал плечами Поль. — Нашим людям только дай язык об угол почесать, так и угла не будет. Где я и где Америка, пан Германов?

Поль Мерсье улыбался. Германов про себя отметил, что взгляд у этого парня цеплючий. Да и глаза у него не улыбаются. Сам он улыбается, а глаза нет. Прямо колючки в глазах этих. Ещё в первую встречу показалось, что молод он слишком для опытного человека. Хотя, как сейчас поймёшь? Такое время смутное. А дети так быстро растут…

Поль Мерсье и в самом деле выглядел довольно юно: ясные голубые глаза на слегка загорелом лице, губы с немного завёрнутыми вверх уголками (возможно, от того и казалось, что он всегда улыбается), красивая линия губ и очаровательные ямочки на щеках. А если ко всему добавить белокурые кудри, то чисто Купидон получается. Такой войдёт в доверие хоть к чёрту, а если не войдёт, то вотрётся. И ухо с ним держать надо востро, как бы чего не учудил. Похоже, что панянки от него с ума сходят.

— Чтобы не быть многословным, сразу перейду к делу, — Германов прервал свои размышления, решив поскорее закончить и обо всём договориться. — Требуется достать документы из дома некоего пана, который сейчас в отъезде.

— Вы, пан Германов, зря так много говорите, — прервал его Мерсье. — Конкретно: какие документы и точный адрес. А ваши личные коллизии и чувства меня не интересуют.

Германов даже успел разозлиться на этого Поля Мерсье. Так грубо прервать, так это нужно совсем не иметь воспитания. Но судя по всему воспитание у парня было, а вот страха не было совсем. Германов понял, что перед ним сидит человек, у которого нет ничего святого. Во всяком случае, он никогда не покажет того, к чему питает слабости или нежные чувства.

Германов из кармана пиджака достал блокнот и карандаш и, прислонившись к стене, стал писать. Написав адрес и название требуемых бумаг, он спрятал руки в карманы и принял важную позу.

— Прошу вас.

Поль Мерсье бегло прочитал с листа, потом изорвал его на мелкие клочки и с ехидством, а может быть и с некоторой долей презрения, спросил:

— Вы считали, что я этого не могу запомнить? Или были неуверенны, что правильно сообщите информацию без помощи бумаги и карандаша?

Германов крякнул и захотел курить. Такое с ним случалось крайне редко, чтоб он хотел курить из-за неприятного собеседника.

— Внешне я не смог ни по каким признакам определить ваши умственные способности. Если вы хотите ещё об этом поговорить, то я вынужден извиниться и откланяться. Дела.

Посчитав, что смог поставить мальчишку на место, Германов кивнул и вышел. За спиной раздалось не то потрескивание, не то кашель — Поль Мерсье смеялся над ним. Германов сначала немного притормозил, а потом пошёл к выходу ещё быстрее.

Мрозовский торопился. Гриша Бердник закончил шить костюм, и можно было хоть сегодня его забирать.

Костюм для Мрозовского значил очень много. Костюм — это лицо и характер, а ещё это статус. Выглядеть хорошо Мрозовский любил больше, чем работать.

— Хорошо сел, — удовлетворённо хмыкнул Гриша Бердник сквозь зажатые во рту булавки. — Эх, пан Мрозовский, мне бы вашу фигуру…

Насчёт фигуры он, конечно, льстил, но делал это совершенно искренне, ибо крупные мужчины внушали Грише не только уважение, но даже некий благоговейный трепет. Таким мужчинам Гриша шил костюмы очень аккуратно, чтоб ни к чему нельзя было придраться. Мрозовский и не придирался. Он с удовольствием позировал перед большим зеркалом, удовлетворённо рассматривая своё тело, упакованное в полосатый твид.