Воспоминания отхлынули так же внезапно, как и пришли. Сейчас она бережно спрятала брошку в косынку, завязала в узелок и засунула на самое дно чемодана. Прочие украшения хотя и не так волновали её девичье воображение, но находили своё место в подкладке чемодана.

Рузя глянула на часы и заторопилась. Ещё почти ничего не собрано, а нужно предупредить соседку, что она уезжает. Она вышла в парадное и постучала в соседскую дверь. Где-то в глубине квартиры послышалось шарканье по полу и сухой кашель.

— Кто там? — спросил неприятный старушечий голос.

— Пани Регина, это я! — крикнула Рузя почти в замочную скважину.

— Кто я?

— Рузя!

— Ефрозынья, зачем вы так орёте? Я же не глухая! — Дверь открылась и на пороге возникла дама преклонного возраста в шёлковом халате с большими красными цветами по подолу. Дама держала подбородок высоко поднятым, на пергидрольных волосах красовалась «холодная волна». — Добрый день.

— Здрасте! — кивнула Рузя. — Я вот попросить вас хотела… — замялась Рузя. Она всегда, когда видела пани Регину, впадала в ступор и начинала нервничать.

— Ну, проси, дитя моё, — позволила дама.

— Вы не могли бы присмотреть за моей квартирой, пока я буду в отъезде?

— За твоей квартирой? — скептически уточнила пани Регина. — Деточка, в этой квартире сорок лет жили Бжежинские.

— Но теперь здесь живу я и вполне на законных основаниях, — резко ответила Рузя, считая, что толку теперь не будет и квартиру она просто так закроет и уедет.

— Вот зря вы так. Я же не отказываюсь присмотреть. Вы даже можете мне ключи оставить, если нужно поливать цветы, — пожала полными плечами пани Регина.

Рузя подумала, что фикус, который она из лавки перетащила домой, у неё единственный цветок, но если завянет, будет жалко.

— Есть цветок. Один. Поливать его надо раз в неделю. Ключи я занесу рано утром.

Пани Регина вежливо попрощалась и захлопнула дверь. Она посчитала, что разговор окончен.

За окном быстро темнело и откуда-то пахло грозой. Об оконное стекло бил ветками каштан. Рузе казалось, что каштан желает счастливого пути и прощается. Она заварила чай, окинула взглядом сложенные в чемодане вещи и присела за стол.

Она мечтала, как они приедут на курорт, и как она там будет менять наряды, что ей купит Рафик, мечтала о том, как будут ехать через всю страну с открытым верхом авто и как панянки станут смотреть на неё, на Рузю, и завидовать. А она, как шикарная пани из кино, набросит на соломенную шляпку шелковый шарф, завяжет его под подбородком и будет безудержно хохотать на шутки Рафика. Почему Рафик должен шутить несколько часов пути, и хватит ли у неё сил так долго смеяться, она не задумывалась.

В дверь постучали и Рузя, прервав мечтания, отправилась открывать.

— Ты уж собралась? — В дверях стоял Рафик Гольдман собственной персоной.

Рузя кивнула и потянулась к Рафику за поцелуем.

— Рузя, девочка моя, не до церемоний сейчас, — отмахнулся Рафик и широким шагом прошел в комнату. — Это твои вещи? Те, что в дорогу? — спросил он, указывая на чемодан.

— Да, я уже всё-всё собрала, — ответила Рузя.

— Очень хорошо, — сказал Рафик и принялся закрывать чемодан. — Я вынесу вещи в авто, а ты бери редикюль и выходи за мной.

— А разве мы не утром поедем?!

— Нет. Выезжаем через… — Гольдман посмотрел на золотой Брегет, — пятнадцать минут. Поторопись.

Рузя посмотрела в спину выходящего из квартиры Гольдмана, вздохнула, переоделась, бросила в дамскую сумочку всякие мелочи, оделась, закрыла дверь и замерла на мгновенье. В это время суток пани Регина дверь не откроет, можно и не стучать. Это означало, что фикус засохнет. «У меня начинается новая жизнь, — подумала Рузя. — К черту фикус!»

«Horch-853» цвета слоновой кости стремительно нёсся по просёлочной дороге. Верх был поднят, за заднем сидении спала Рузя, обнимая рукой драгоценный чемодан. Гольдман уверенно вел свою красавицу, надеясь к утру добраться до места. Иногда в полнейшей темноте свет фар выхватывал ночных мотыльков, что тут же разбивались о лобовое стекло и становились мокрыми бесформенными пятнами. Один раз на обочину выскакивал заяц и нёсся потом в лучах света, убегая от авто. Гольдман смотрел на бегущего зайца и видел в нём себя. Последнее время сам он был как этот заяц: однажды попал в свет фар и бежал теперь, не останавливаясь и никуда не сворачивая. Страх подгонял его быстрее, чем что либо. Гольдман был уверен, кто-то идёт по их следу. Этот кто-то убил уже троих. Становиться четвертым нотариусу не хотелось.

Гольдман надеялся открыть нотариальную контору в другом городе, обосноваться там, сделать Рузе предложение и пусть она родит ему маленького пухлого мальчика с толстыми щёчками и кудрявыми пейсами. Конечно, ребёнок еврейским уже не получится, но главное — это наследник. А из Рузи должна получиться хорошая жена. Конечно, при условии, что муж станет её иногда баловать и дарить всякие безделушки (в праведность Рузи Гольдман не верил).

План его был прост: приехать в Закопане, провести там несколько дней, чтобы отдохнуть и осмотреться, а потом рвануть на Швейцарию через Чехословакию и Австрию с остановкой в Вене. В Швейцарии ждал дом, документы на который Гольдман предусмотрительно подготовил заранее в виде заверенных копий с Зельдиных бумаг. А ещё, там можно было спокойно выяснить состояние дел в Фонде, доверенным лицом учредителей которого Гольдман предусмотрительно назначил себя сам, заверив необходимые для этого бумаги. Если уж рисковать, так по-крупному.

Ехать через захваченные фашистской Германией территории было страшно, но и остаться в родном городе опасно. В Закопане надёжный человек ждал с новым паспортом на имя Збигнев Шиманский. Свою фотографию Рафик Гольдман отправил почтой ещё три месяца назад. С этим документом он надеялся проехать все границы на пути в Швейцарию.

Требовалось ещё каким-то образом объяснить Рузе необходимость такой метаморфозы, но Гольдман считал, что всему своё время и лучше об этом сказать в последний момент. Ещё у Гольдмана был план сделать её своей законной женой, когда они приедут в Закопане. Он не сомневался, что она не откажет, потому не особо задумывался. Небезосновательно считая, что красивое платье, шляпка и туфли, да и перчатки в придачу, решат вопрос положительно.

Колечко имелось то самое, которое он дарил покойной Фани. Оно являлось семейной реликвией, потому в гроб с женой не попало. На колечке имелся довольно крупный брильянт, окружённый россыпью более мелких. Гольдман даже улыбнулся, представив, как обрадуется Рузя подарку. Его нисколько не смущало, что будущая жена так меркантильна. В его представлении это означало только то, что она будет весьма рачительно обращаться со средствами.

Рузя заворочалась на заднем сидении, сказала сквозь сон что-то невнятное и затихла. Гольдман притормозил у обочины, достал из багажника плед и укрыл её. Он присел на обочину, закурил и посмотрел на звёзды. Когда-нибудь он будет видеть другое небо над головой, на небе будут другие звёзды. Он мечтал, что после того, как закончит все дела в Швейцарии, они уедут в Аргентину. Там можно будет купить небольшое поместье и выращивать коз. Гольдман не знал, как Рузя отнесётся к козам, он верил, что эта идея ей понравится. Он глубоко затягивался и не ясно чем больше: табачным дымом или ароматом полевых цветов. Прохладный ночной ветер шевелил траву на обочине и кудрявые волосы Гольдмана.

Он затушил окурок, посмотрел, как угасли разлетевшиеся искры и сел в авто. Впереди ждали: дорога, утро и Закопане.

Ранним утром, когда солнце ещё не встало, и на улице нельзя было встретить хозяек спешащих на рынок, Зельда подошла к дому, где жила Рузя. Она посмотрела на плотно закрытые окна подруги, нахмурилась и подумала, что странно закрывать окна в такую духотищу. Зельда вошла в полутёмное парадное, поднялась по лестнице и замерла перед дверью. Постучала. Прошло несколько минут, а из-за двери не доносилось ни звука. Зельда постучала дольше, посильнее ударяя по дереву. В ответ открылась дверь соседская напротив.