На следующий день люди были поспокойнее. Хоть и без совместного застолья не обошлось, но вчерашнего ажиотажа, от встречи с настоящим англичанином, не было. Я рассказывал попутчикам про жизнь за рубежом, стараясь объективно сравнивать жизнь столь разных миров.

— Вы здесь, в Союзе, живёте словно в теплице. За вами ухаживают, поливают и удобряют. Но стоит кому-то из вас оказаться за границей, то большинство окажутся на обочине жизни. Там надо бороться за всё. И в детском саду, где ты не интересен воспитателям, если у твоих родителей мало денег. Так и в школе, приходиться избегать внимания богатеньких, которые могут по прихоти обидеть, а если дашь задачи, то сам окажешься виноватым. Университет мало чем отличается по нравам. Талантливого учёного на западе с радостью возьмут на работу, и будут платить хорошую зарплату, но взамен надо подписать кабальный контракт, по условиям которого все результаты его работы с легкостью будут изъяты в пользу работодателя. Простой трудяга тоже может найти свое место, но жильё ему никто не выдаст, его надо купить за немалую сумму. За доступность потребительских товаров, надо платить платной медициной. Весь глянец западной жизни доступен ограниченному кругу людей, и в него не войти человеку со стороны. Даже ваши диссиденты, сбежавшие от отсюда, могут появиться в том круге лишь временно, и в роли развлечения.

Моя речь была насквозь просоветской, и этого не могли не заметить.

— Вы, как будто, читаете речь политработника.

— Возможно. Я не утверждаю, что там невозможно жить. Проблема в том, что средний советский человек не приспособлен к жизни в капиталистическом обществе. Конечно, за год другой он привыкнет, но чего это ему будет стоить? Особенно семейному. Ведь там нет таких человеческих отношений как у вас, и люди склонны не доверять друг другу. На самом деле, мне кажется, что ваше правительство делает ошибку запрещая выезд за границу. То, что простые граждане могут там увидеть красивую жизнь и большой выбор в магазинах, ничуть их не оправдывает. Могли бы и у себя похоже устроить.

Дискуссия в поезде не заканчивалась вплоть до моей высадки. Время было вечернее, но я направился не в гостиницу, а в аэропорт. Ещё в Москве я узнал, что самолет до ближайшего к деревне деда аэропорта будет через полтора часа, после прибытия поезда. Значит на такси я вполне успею.

Свежеокрашенный АН-2, за час с небольшим, домчал меня и ещё несколько человек до районного центра. Маршрут вел на запад, я вообще, мог выйти из поезда в нужном райцентре, но для конспирации пришлось делать лишние перемещения. А вот от райцентра было сложнее. Ехать на ночь глядя в деревню не стоило, а значит предстояло заночевать в городке.

Впрочем, гостиница оказалась вполне приличной, и ночь прошла спокойно. А с раннего утра, я, с помощью администратора гостиницы, заказал такси до нужной деревни. Ехать предстояло часа полтора.

Вот и деревня, в которой я вырос, в которой провел свои первые семнадцать лет. Не считая короткие промежутки проживания в городе, куда меня пыталась вытянуть мать, когда, очередной раз, находила любовь всей своей жизни. Сейчас, знакомая с детства улица смотрелась совершенно по-другому. Вроде бы, большинство домов те же, и легко узнавались, но отличий было много. Начиная с грунтовой дороги, вместо щебёночной, и тополей, которых не было в девяностые, заканчивая надвратными навесами у большинства дворов и общим, более свежим видом.

От увиденного, как-то сразу защемило в груди, всё же давно я не был в родной деревне. А здесь всё дышало моим детством. Хотелось с радостным гиканьем пробежаться до речки и вдоволь накупаться. А потом залезть на черемуху в саду деда, поесть чёрных ягод, смачно сплевывая косточки, стараясь попасть по дну ведра сушащегося на заборе.

Я с удовольствием вдохнул сельского воздуха, наполненного запахом зрелых трав и конских яблок.

Хорошо!

Где остановиться на проживание я придумал давно. Да что тут думать, если через дом от нашего двора жила баба Маня, у которой, как рассказывал дед, постоянно снимали комнату разные приезжие. Такие как проверяющие работу колхоза, или преподаватели сопровождающие студентов на работы по уборке урожая.

Конечно, можно было бы сразу приехать к ней, но мне не хотелось, чтобы у КГБ появились лишние подозрения от моей осведомленности о деревне. Поэтому такси остановилось у конторы председателя колхоза. Этот человек имел на селе наибольшую власть, даже больше участкового, и знал обо всех значимых людях в подотчетной территории и вокруг. Поэтому добыть у него адреса домов, где мне могли предоставить комнату, получилось без труда. На удивление, таких было шесть, а баба Маня проживала в третьем.

Посетив, для вида, один дом, я постучался в нужные ворота. Со двора истошно залаяла собака, судя по голосу — мелкая. Не люблю таких брехливых шавок, но придется сдружиться.

Ворота открыла приятная дама, лет сорока пяти. Простое домашнее платье, передник и косынка, завязанная сзади, ничуть не умаляли её стать. Прямой взгляд карих глаз, казалось видит меня насквозь. Лица бабы Мани я не помнил, но по осанке смело предположил, что вижу именно её.

— Мария Федоровна?

— Да, это я, — кивнула женщина. — Вы что-то хотели?

— Здравствуйте! Меня зовут Алекс Портер. Я хочу снять у вас комнату на некоторое время. Председатель сказал, что вы сдаете, надеюсь она свободна?

— Добрый день, Алекс. Проходите, — пропустила она меня. — Комната свободна. Если не секрет, откуда вы?

— Оу, совсем не секрет. Я из Лондона. Великобритании.

— А, понятно. Вас немцы бомбили в ту войну.

— Ну да. Вся родня моей мамы погибла тогда. А с младшим братом, чудом спасшимся, они встретились, когда уже я на свет появился.

— Соболезную. Много горя фашисты принесли.

— Вашей-то стране досталось больше всех.

— Действительно, — согласилась Мария Федоровна, и, видимо решив сменить тему, спросила: — Вы давно кушали?

— Завтракал. Ещё в гостинице.

— Ну, тогда не помешает слегка перекусить.

Чай с баранками и мёдом был бесподобен, а комната, в которой я буду жить, вполне уютной. Правда вместо двери была только занавеска, но это меня не удивило, здесь так принято.

Условия проживания мы обсуждали не долго, и вскоре, хозяйка пошла на работу — в клуб, а я отправился купаться на речку. Уже там, у воды, я задумался, а зачем я здесь? Чего хочу добиться? Впрочем, понятно, что сюда меня привела ностальгия, так что надо просто насладиться пребыванием в местах не отличимых от родных. Посмотреть на отца, которого никогда, в живую, не видел. А ведь ещё и дядя живой. Наверно, даже мотоцикла, на котором он убился, ещё нет. Да они оба ещё пацаны, в школе учатся

Так что не буду никуда спешить, и поживу с месяц тут. А там посмотрим. Ведь торопиться пока некуда, до осени восемьдесят первого еще далеко. Да и фиг бы с оленем, вот мальчика с Лили жалко. Не смогу я им не помочь. А значит надо готовиться, сделать несколько хитрых артефактов.

К вечеру баба Маня отправила меня в баню, мол мне, с дороги, помыться надо. Сопротивляться я не стал, и с удовольствием попарился в бане по чёрному. Лишь выйдя, я опомнился, что по легенде, такую баню я не видел, и что тут как — не знаю. Пришлось, для конспирации, задеть плечом и локтем стену, а потом не до конца смыть сажу.

На следующий день, утром, меня разбудило стадо коров, которое гнали на пастбище. Сладко потянувшись, я вышел на улицу. Пастухи с любопытством посмотрели на меня, но разговор затевать не спешили.

Чуть в стороне от ворот была свалена куча неколотых чурбаков. Я пристроился на одном из них. Тут из ворот появилась Мария Фёдоровна.

— Алекс, мне сегодня с утра на работу. Вы уж тут управитесь сами. Завтрак на столе. Вернусь к обеду.

— Мария Фёдоровна, — поспешил я поинтересоваться, — это ваши дрова?

— Мои. Две недели уж лежат тут. Все никак кольщиков не дождусь.

— Так может я расколю?

— А сможешь? — ехидно спросила она. — Ты ж городской. Поди топора в руке не держал.