Сатира очень заинтересовала моя история. Сперва он все выслушал, потом задал несколько уточняющих вопросов (большей частью они касались взаимодействия с осколками), после чего окончательно освободил и пригласил на кухню.
— Жаль Шахата. — по пути туда говорил он, цокая копытами по ступеням. Кухня находилась на первом этаже, а меня он держал в подвале. — Правильный был мужчина, не то что эти тщеславные и самовлюбленные придурки, называющие себя богами! Да одно то, что он не участвовал в Игре уже достойно моего уважения!
— Вы его знали?
— Ха! Знал ли я его? Конечно, юноша, я его знал! Не сказать, что мы дружили, все-таки, положа руку на сердце — Губители довольно угрюмые создания. Но пересекались несколько раз. В паре его воплощений, мда. Последний раз… когда же это было? В семидесятых, наверное. Да, точно! Я как раз в семьдесят четвертом окончательно решил покинуть Кипр, ну, помнишь, вся эта история с турками… Там, стало быть, и виделись. Помниться, напились мы тогда знатно! Я же вывозил все, что мог, пришлось даже контрабандистов нереидов нанимать. А в багаже совершенно случайно завалялись несколько амфор рецины… Впрочем, это неважно! Ты черный чай предпочитаешь или зеленый? Я, лично, в последние годы подсел на ройбуш — что поделать, годы берут свое! Кофеин, как говорит одна слишком умная для такой красивой женщины, муза, мне совершенно противопоказан.
Прекратив считать меня врагом и подсылом, Эстр болтал без остановки. Я даже не пытался вклиниться с вопросами. Просто шел следом за ним, и примирялся с очередным вывертом мироздания. В одном богатом краснодарском доме живет сатир. Который сбежал с Крита, и знал прежнего Шахата.
— Черный, пожалуйста.
— Варенье? Может быть, мед? Ты знаешь, мне один знакомый, осевший в Тавриде, присылает потрясающий мед! Его собирают дикие пчелы, без всех этих ульев и новомодных способов добычи. Настоящая классика! Могу распечатать бочонок.
На просторной кухне сатир усадил меня за стол и принялся ухаживать. Из шкафчиков извлекалось то алычовое варенье, то уже упомянутый мед, то джем из хурмы, и к каждому лакомству шла своя история. От такой искренней заботы — он реально вел себя, как дедушка, радующийся приезду любимого внука — я окончательно оглох, и просто кивал. Принимая одно угощение за другим, и под внимательным взглядом сатира, его пробуя.
— Итак! — когда в меня было влито ведро чая, а от сладкого натурально подташнивало, хозяин дома, наконец, уселся за стол, сложил руки так, чтобы можно было положить на них подбородок, и спросил. — Что ты теперь собираешься делать?
— В каком смысле, Эдуард Георгиевич?
— В самом прямом, Иннокентий! В самом прямом! Ты ведь несешь в себе наследие героя, и решил вернуться в город не просто так?
— Героя? Губителя, в смысле?
— Ну, можно и так сказать, да. Я, знаешь ли, уже давно живу, и к современному сленгу не слишком привык. Когда три-четыре сотни лет вещи имеют одно название, а в следующие сто — другое, как-то поневоле держишься за привычные. Господа, Губители — как по мне раньше все было проще. Боги и герои. Но… мода, что поделаешь. Египет сменил Шумерское царство, Эллада стала наследницей Египта, Римская империя наследовала Греции. Арабы, европейцы, эх — всех и не упомнишь! И каждый раз названия менялись. А люди живут слишком мало, и быстро все забывают.
— А сатиры?
— Ну, подольше немного, хе-хе. Средним возрастом считается пятьсот-шестьсот лет, но я лично знавал одного, который перевалил за восемьсот. Предваряя твой следующий вопрос — мне четыреста пятьдесят. Но мы говорили не обо мне, а о тебе. Не пытайся запутать старика своей болтовней!
Кто еще путает болтовней! Я слова иногда вставить не мог!
— Я просто еще очень мало знаю, поэтому и спрашиваю.
— Да, ситуация, конечно! Не позавидуешь! Но мойры привели тебя ко мне, а это точно не случайно! Знал ли ты, юноша, что наставниками героев очень часто выступали сатиры? Нет, были, конечно, и кентавры, но это скорее исключение, чем правило. Чему может научить существо, у которого лошадиная задница? Жрать траву и быстро скакать? Нет уж! Если хотите нормального наставника — идите к сатиру, так я вам скажу! Безусловно, у нашего племени тоже имеются недостатки — а у кого их нет? — но они не идут ни в какое сравнение с лошадиннозадыми! Так, немного выпить, провести вечерок с красоткой — кто будет за такое осуждать? Признаю, порой заносит, но я уже не в том возрасте, чтобы волочиться за каждой нимфой!
— Эдуард Георгиевич…
— Ни слова больше! Я согласен! И пусть под моими ногами развернется земля, пусть хоть сам Тартар дыхнет в лицо унылостью смерти — я не отступлюсь! Здесь и сейчас я принимаю тебя в ученики, Иннокентий, сын Алексея!
Видимо, какую-то часть разговора я все-таки упустил. Ту, в которой мы вообще подняли тему наставничества. Не помню, чтобы я просился к нему в ученики. Он спросил про планы, потом понес какую-то странь про кентавров и вот уже соглашается! Это как, вообще?
Так я ему это и сказал. Мол, спасибо за чай, но что-то я не припомню разговора, который завершился таким странным выводом. Сатир сделал оскорбленное лицо.
— Но как же? Я спросил тебя о твоих планах, ты не смог сказать ничего вразумительного, а это значит что? Что ты, мой храбрый юноша, герой, который еще не понял своего пути! И не сможешь его понять, если рядом не окажется в достаточной степени мудрого и опытного наставника. Просто, чтобы ты знал, я вообще не припомню ни одного героя, который бы обошелся без советов моего племени. Да! Ничего не говори! Я помню про кентавров! Но это исключение, лишь подтверждающее правило!
— Просто это довольно неожиданное предложение…
— А как ты хотел? Мойры прядут свои нити из множества других, подчас сплетая невозможные комбинации. К примеру, думал ли я, стареющий сатир, уже не способный к прежним подвигам, что на моем пороге появится герой? Давая мне новый смысл и цель? Нет, конечно же, я об этом не думал! Если хочешь знать, то в основном мои мысли крутились вокруг сожалений, касательно… Впрочем, это неважно! Я хотел сказать, что наша встреча — судьба! И с этим не поспоришь! Каковы вообще могут быть шансы нашей встречи?
— Не уверен, что я в это все верю, Эдуард Георгиевич. Судьбу, в смысле…
— И тут я, скорее, с тобой согласен, чем нет! Ведь что такое судьба? Лишь набор закономерных событий, которые человек — и сатир, если уж на то пошло! — не способен осмыслить, как нечто цельное.
— Хватит!
К моему удивлению сатир моментально заткнулся.
Так-то я воспитанный и вежливый парень. Стараюсь с уважением относиться к старшему поколению и все такое. Но этот козлоногий мужик меня уже реально вывел! Болтает и болтает, как заведенный! Да еще и подводит к тому, что я совершенно не планировал! Какой, нафиг, наставник? Какие мойры?
— Эстр. — я решил назвать его настоящим именем, а не человеческим. Для придания веса, так сказать. — Вы меня простите, но какой из вас наставник?
— Самый лучший, смею заверить!..
— Погодите, дайте мне закончить! Во-первых, мы с вами едва знакомы. Я не знаю, что хотите вы, а вы — того, что желаю я. Во-вторых, вы живете в этом городе, так? А им, как мне известно, правят два Господина. Не городом, а Падшими в нем. Значит, вы под присягой одного из них. А я — враг им. Они хотят меня убить, я вам об этом рассказывал. Так каким образом вы можете быть мне наставником? Если даже допустить факт, что он мне вообще нужен?
Как мне казалось, слова мои были взвешены и аргументированы. Однако, сатир так не считал. Дождавшись, когда я закончу, он соорудил на лице вопрос, мол, теперь мне уже можно говорить? И когда я кивнул, начал.
— Ты многого не знаешь. Это факт, так?
Я наклонил голову. Глупо отрицать очевидное.
— Знак договора не заключается со служебными духами, к которым относятся сатиры. Это тебе тоже неизвестно, верно? С точки зрения других потомков богов, мы даже не личности, лишь вещи. — здесь в его голосе промелькнула горечь. Застарелая такая. Но тут же пропавшая. — Нам позволяют жить рядом, пользуются нашими услугами, но мы им не ровня. Нам никогда не возвысится, не обрести истинного тела. Просто потому, что мы были не рождены — как вид, а созданы. На современном языке, который тебе более понятен, сатиры, нереиды, тритоны — генетически созданные слуги. С очень узко очерченным функционалом. Это к вопросу о вассалитете.