- Я ... я, - залепетала Лейла, размазывая по лицу хлещущую из носа кровь. - Я просто пописать...

В глазах китаянки сидела смерть. Абдурахмановой стало так страшно, как никогда в жизни. Даже во время зачистки в лесах Урус-Мартановского района.

- Кто ты? - простонала она.

Си Унь приблизилась к Лейле и наступила ногой ей на живот. Взрывчатка вдавилась под ребра Абдурахмановой.

- Рожать собралась? - холодно спросила Си Унь.

- Да, я беременная, - соврала шахидка.

- Рада за тебя.

Си Унь вынула из сумочки небольшой пистолет с глушителем. Абдурахманова следила за ней, как кролик за выписывающим коленца удавом.

- Не подумай, что мне жалко самолет, - сказала Си Унь. - Просто мне нужно лететь.

Шахидка заплакала, глядя в дуло пистолета. Ей вдруг чертовски, до боли, до дрожи захотелось жить. Но жить было нельзя.

Си Унь спрятала пистолет, и, ухватив шахидку за ноги, втянула труп в одну из кабинок. Плотно закрыла дверь. Подошла к рукомойнику, вымыла и высушила руки. Посмотрела в зеркало. Вынула из сумочки красную помаду.

За иллюминатором кучерявились облака.

Дети просили стюардессу принести лимонаду. Одна старушка усердно молилась. Пожилой мужик сбоку разглядывал ноги китаянки.

А Си Унь читала книжку. Книжка называлась «Околоноля».

«Трясясь в пломбированном вагоне... Черт, не так»

Андрей отошел от окна, за которым наматывались на клубок пустоты версты Империи. Сел к столику, отпил из пластиковой бутылки сыворотки.

Он знал, что приказ Снегирева о его, Андрея Берхального, ликвидации, усилен особым приложением; что по следу идет Спецподразделение Нацгвардии - отборные ублюдки, кормящиеся с руки Вождя; что Берлога и ее жители находятся под угрозой. Знал, но в данную минуту почему-то думал о запавшем в голову дурацком стихотворении.

«Трясясь в вагоне... В каком вагоне, черт подери?».

Рука потянулась за сигаретами, и он вспомнил.

- В прокуренном! - голос Андрея распространился по пустому купе, как огненный шар при взрыве газа.

- Трясясь в прокуренном вагоне... Как там дальше?

Поезд замедлил ход. Показалась станция.

«Он стал безмолвным и смиренным».

Ну, нет, суки! Не дождетесь, чтобы он, Андрей Берхальный, лидер свободцев (по имперской терминологии, берлогеров), стал безмолвным и смиренным. Мы будем бороться. Мы еще живы. Снегирев не сможет спать спокойно.

Поезд дернулся и остановился.

«Что такое?»

Андрей подошел к окну.

Полустанок. Похожее на деревенскую избу здание вокзала. Табличка: «147 км». Ни души. Сто сорок семь километров до Владибурга. До столицы Империи. До логова Снегирева.

«Почему стоим?»

За зданием вокзала - черный мартовский лес. Мрак.

Андрей смотрел в окно. Он все ждал: сейчас платформа заполнится людьми в форме Личного Батальона, начнется проверка поезда. Но этого не случилось.

Поезд тронулся.

Андрей выдохнул, взял бутылку с сывороткой. Отхлебнул.

Пока все идет по плану. Через два часа он будет во Владибурге, где его ждет встреча с загадочным мистером Б.

Берхальный вспомнил разговор с мистером Б по Телефону. Свободцам стоило колоссальных трудов установить соединение, внедрившись в линии китайской сотовой компании. Ради этого соединения погибла Воробушек. Мистер Б. говорил очень убедительно. Он назвал Код Немцова. Ему можно верить. Наверное.

«Наверное, можно верить», - Андрей достал сигарету, закурил.

Поднялся, подошел к зеркалу на двери купе. На него смотрела несимпатичная черноволосая женщина с ярко-накрашенными губами, с неаккуратно подрисованными глазами, одетая в кофточку с вырезом из которого выглядывали сиськи. Конспирация, блядь.

Поезд пошатывался от скорости.

Андрей почувствовал голод, наклонился, чтобы поднять сиденье и достать тормозок, заботливо собранный Кочерыжкиной.

Тут-то все и произошло.

Что-то громыхнуло. Андрей ударился головой об полку, упал. Снова грохот. Берхального подкинуло, швырнуло к потолку, потом он закувыркался, ударяясь о твердость вагона.

Последнее, что мелькнуло у него в голове:

«Нечеловеческая сила в одной давильне всех калеча».

Последствия катастрофы были чудовищными.

Чиновник для особых поручений Фондорин понял это сразу.

Скорый лежал под откосом, несколько мощных елей, переломленных, как спички, придавили его к земле.

Однажды в детстве (таком далеком!) Петр Эрастович наблюдал, как его дед выволок из погреба крысу. Ножи крысоловки перерубили зверю хребет. Так вот поезд напомнил Фондорину ту крысу.

- Петр Эрастович, - скользя по грязи, к нему спешил следователь прокуратуры Горчаков с двумя амбалами - полицейскими и священником. Как ни были черны думы Петра Эрастовича, он не мог внутренне не улыбнуться комизму, с которым святой отец подобрал подол рясы, стремясь не окунуть его в слякоть.

- Что случилось, Евгений Николаевич? - болезненно сморщившись, осведомился Фондорин.

Горчаков подошел. Дышал тяжело, лицо и шею залила краска.

- Ну, не молчите, - взмолился чиновник. - Говорите же. Сколько погибших?

- На данный момент четыреста восемьдесят, из них девяносто восемь дети, - отрапортовал Горчаков и махнул рукой. - Да дело не в том.

- Что значит не в том?

Изумление с изрядной долей гнева отразились на холеном лице Петра Эрастовича.

Как раз в этот момент мимо прошлепали по грязи санитары с носилками. Петр Эрастович прижал к носу платок. На носилках лежала девушка. Одна нога (Петр Эрастович взглядом опытного донжуана отметил аккуратные пальчики с хорошим педикюром) беспомощно свисала с носилок, а другой ноги... Другой ноги не было вовсе.

- Боже милосердный Исусе Христе, - проговорил священник и, вдруг, отвернувшись, блеванул.

Петр Эрастович взглянул на него: молодой, бороденка жидкая. Видно, рукоположен недавно и не насмотрелся еще. Впрочем, как и он, чиновник особых поручений Фондорин. Петр Эрастович почувствовал нечто вроде благодарности святому отцу, так как тот своим походом в Ригу отвлек его самого от рвотных позывов.

- Извините, - отблевавшись, молвил священник. На бороденке его висела отвратительная слизь.

Горчаков потянул Фондорина за рукав.

- Пойдемте, Петр Эрастович. Вы должны это увидеть.

Тот покорно последовал за ним.

Они направились к замершему у раскуроченного полотна ремонтному поезду, в одном из вагонов которого расположился медицинский штаб.

Горчаков молчал, и это раздражало Фондорина. Чиновник не любил сюрпризы.

- Евгений Николаевич, да скажите вы, наконец, в чем дело.

- Увидите, Петр Эрастович.

Горчаков постучал в дверь штаб-вагона, ему открыли.

- Прошу.

Петр Эрастович, ухватившись за поручень, взбежал по ступенькам. В штабе находился врач и медсестра.

- Вы кто? - нахмурился врач.

- Это Фондорин, из Администрации, - представил чиновника Горчаков, стоящий у того за спиной.

Лица врача и медсестры вытянулись.

- Здравствуйте, - сказал Петр Эрастович, испытывая некоторое неудобство. - Ну, что тут у вас?

- Вот.

Врач суетливо отстранился и Фондорил увидел лежащую на кушетке женщину, черноволосую, крупную. Грудь женщины тяжело вздымалась.

- Что за хуйня? - не сдержался Петр Эрастович, - Извините, - взглянул на медсестру, затем на Горчакова. - Вы хотите показать мне раненую женщину? Я уже видел, не далее чем три минуты назад.

- Петр Эрастович, - врач поправил очки. - Проведите ей приватный осмотр.

Фондорин нахмурился.

- Какой осмотр?

- Приватный.

И тут произошло нечто, заставившее Петра Эрастовича охнуть. Врач сунул руку под юбку раненой женщине и ощупал ее гениталии. Вынул руку.