А если говорить о высоких материях, то мой основной стимул к бегству это не сбежать в поисках лучшей доли, а прежде всего не навредить истории России. Если Рюрика не призовут, как пойдет российская история? У меня нет ответа на этот вопрос, да и не хочу даже пытаться искать ответ. Вот так я красиво прикрыл свое трусливое бегство.

Да и кто сказал, что я смогу занять место Рюрика? Я ведь помню только то, что Гостомысл сделал князем Рюрика после смерти всех своих сыновей. А были ли эти смерти одномоментными – я не помню. Значит, есть вероятность того, что моя смерть еще впереди. И она не будет инсценировкой, а вполне может быть реальной. Может такое быть? Есть вероятность? Конечно, есть. Причем очень может быть, что именно так и произойдет.

Решено. Инсценировке смерти – быть!

Что делать после? Брать Эсу в помощницы и бежать до самой Византии. Там в цене изобретатели. А уж если не получится, то не стоит забывать, что Константинополь сейчас – финансовая столица этого региона. Имея неплохие знания в области экономики и финансов, без куска хлеба точно не останусь. Итак, с этим тоже решено.

Дело осталось за малым. Нужно умереть. Фу, как некрасиво звучит.

#1 Фетюк – оскорбительное для мужчины слово (прост.).

Хольмгард, весна 826 г. от Рождества Христова

Проанализировав свои поступки и убедившись в правильности своих помыслов, я с чистой совестью направился на ужин к Гостомыслу. В доме отца уже собралось достаточно народа, человек двадцать. Наверное, праздник какой-то. Я сел возле дядюшки Радомысла. Сокол подошел чуть позднее и умостился рядом со мной. Он то и дело пихал меня в бок, подначивая рассказать про моих ночных гостей женского пола. Вот же пиявка приставучая. Посмотрел бы я на поединок между Соколом и Эсой. Сила против ловкости.

Сокол, не добившись от меня никакой реакции, переключился на разговор об оружии. Он считал мой выбор оружия глупостью. Как я понял, это давний спор между учителем и учеником. Ларс выбрал меч вместо хвалимого Соколом топора. И чем больше Сокол рассказывал про достоинства и недостатки этих видов оружия, тем больше я становился на сторону Сокола. Меч хорош против воинов с некачественной или вовсе отсутствующей броней, а топор как колющее, а точнее, пробивающее оружие, незаменим против хорошей брони. В Византии люди могут позволить себе качественную броню, поэтому лучше переменить свои взгляды и согласиться с Соколом, пусть учит бою с топором. Сам он, если не хвастает, отличный боец на топорах.

Учитель по секрету рассказал, что завтра с утра выдвигаемся с посольством к вятичам. Радомысл уже все приготовил. Гостомысл указания раздал. В пути надо будет попросить Сокола поднять мне уровень владения топором. Вернее, не поднять, а получить хотя бы какие-то знания в этом боевом искусстве. А с учетом моего нулевого уровня владения оружием, Соколу придется пожалеть о том дне, когда все-таки смог меня уломать освоить варяжский топор. Бедный Сокол. Даже жаль его. Немножко.

Повернувшись к дяде, я попытался узнать подробности посольства к соседям, но ничего путного не услышал. Он отмахивался от меня, как от назойливой мухи. Вредный старикан.

Довольно быстро насытившись вкусной и питательной едой, я начал присматриваться к гостям. За непродолжительное время я уже начал запоминать некоторых постоянных посетителей отцовского дома, его соратников. Непонятно было только странное положение двух женщин среднего возраста, которые помогали Руяне приносить еду на стол. Можно было бы предположить, что это помощницы или служанки, но иногда они довольно откровенно приобнимали Гостомысла, причем без какой-либо ревности со стороны Руяны. И это было удивительным. Неужели она совсем без собственнических чувств? А может, они наложницы? Да нет, не может быть.

Из любопытства я спросил у Сокола об этих женщинах. Тот сначала удивился вопросу, но потом, вспомнив, наверное, что я немного того, с поехавшей памятью, рассказал кое-что, заставившее меня слегка подзависнуть. Одна из них, та, которая постарше, оказалась первой женой Гостомысла, мать трех его погибших сыновей по имени Ньеруна. Она слегка нервная, с резкими движениями и колючим взглядом. А вторая, моложе, это третья жена – Софья, скромная и очень милая. Моя мать – вторая жена этого легендарного князя.

Это получается, что многоженство здесь разрешено. Поэтому моя мать нормально реагирует на их притязания в адрес отца. Вот же папаня жеребец.

Ньеруна, заметив мой интерес к себе, как-то поджалась вся и недовольно отвернулась. Она сидела возле Гостомысла. Женщина что-то сказала проходившей мимо нее девушке, помогавшей подносить еду, и та стремглав сбежала. Вот что за невезенье, на пустом месте неприятности нахожу. Какая кошка пробежала между Ларсом и первой женой Гостомысла? Кстати, а как ее называть? Старшая мама? Жуть.

Постаравшись больше не разглядывать никого, я уткнулся в тарелку, разжевывая подвернувшийся под руку кусок мяса с пряностями. Но это не спасло. Меня потянули за рукав, привлекая к себе внимание. Девушка, которую окликнула Ньеруна, протягивала мне что-то похожее на лютню. Я недоуменно смотрел – сначала на девушку, потом на музыкальный инструмент, опять на девушку и снова на лютню. Со стороны это выглядело глупо, видимо.

– Гости мужа моего! Благодарствую вам, что пришли к нам и подняли кубки в честь сыновей моих, отдыхающих сейчас в Ирие#1 и вкушающих яства подобно великим воинам словенского рода-племени. – Ньеруна привстала со своего места с кубком в руке. – Мне помнится, у Ларса был дивный дар в ремесле, услаждающем слух.

Все присутствующие повернулись ко мне. Я не совсем понимал, что происходит, но то, что явно необычное – точно. Сокол мне на ухо прошептал что-то ободряющее, посоветовав не злиться и не прибить какую-то старуху.

– Позволим же единственному выжившему в той битве, – продолжила Ньеруна, – почтить славу погибших братьев. Сыграй, отрок!

Вот же змея. Это она из-за того, что я выжил, а ее дети нет? Я виноват в этом, что ли? Зачем же она так колко смотрит на меня с еле заметной усмешкой? Я понял, она знает, что у Ларса амнезия, и сыграть он не сможет. Видимо, таким образом она хочет меня поставить в неловкое положение, выставив неумехой, недостойным быть наследником. А вот выкусь, старая карга! Это, конечно, не гитара, но суть одна и та же. Эх, давно я не играл и не пел. В студенческие годы я давал жару, да так, что о-го-го! И не хвастаюсь я. Может, чуть приукрасил, но суть не поменялась.

Лютня имела пять парных струн. Пробежавшись по ним, я поднастроил их и задумался. А что же сыграть? Я не помню уже многого из того, что игралось раньше на автомате. И тут меня озарило. Есть одна шикарная баллада, которая в это время идеально впишется. А главное, она зайдет Гостомыслу и поставит на место неудачницу-провокаторшу Ньеруну. И я запел, ох, как я запел. А как сыграл! Во мне сейчас актер Безруков говорит. Баллада о трех сыновьях даже в мое время не оставляла никого равнодушным.

Когда я первый раз услышал это произведение, я был взволнован и наполнен эмоциями. Эта баллада в моем воображении рисовала настолько живые картины, что можно сказать, я посмотрел фильм. Яркий и красочный.

Я не ошибся в своем выборе. Я не злораден по натуре. Но перекошенное лицо Ньеруны было как бальзам на душу.

Гостомысл встал. Его глаза подозрительно блестели. Он хотел что-то сказать. Хватал ртом воздух и сдувался. Махнув рукой на свои попытки, он обошел стол и крепко прижал меня к себе. Звенящая тишина разрушилась под одобрительные крики гостей.

Мне стало стыдно за свой поступок. Даже как-то неприятно. Этот человек потерял троих детей и сегодня чуть не потерял последнего, а я тут песенки распеваю. Да он же собой прикрывал меня от лучника ценой своей жизни, дабы сохранить мою. Чувствую себя негодяем. В этом веке люди настолько открытые, что даже прожженному цинику из двадцать первого века должно быть стыдно. Здесь спор решается силой либо своим разумением справедливости. И я в это чистое и честное лезу своими грязными сапогами, материализовавшись из информационного века.