Я не решилась продолжить спор.

— Тебе стоит быть более осторожной, — посоветовала бабушка. — Вокруг тебя не так много тех, кому стоит доверять. И слишком много тех, кто по той или иной причине легко причинит вред.

Я виновато наклонила голову.

— Не огорчайся, — шепнула бабушка. — Ты ни в чем не виновата. Просто береги себя. Пусть я и рада навещать тебя, но нам не стоит видеться слишком часто.

Я вздохнула.

— Как мне избежать опасности, если все эти волшебники… Даже дети! А уж взрослые… — выдохнула я. — Дамблдор! Он должен защищать студентов, но именно он приволок в школу философский камень, чем привлек Того-Кого-Нельзя-Называть. Так еще посчитал правильным организовать всю эту защиту с цербером, троллем, гигантскими шахматами и… зеркалом!

Моему возмущению не было предела. То, что раздражало меня и прежде, и теперь, так и рвалось наружу.

— И хуже всего то, что не знаю, чего от этого бородатого интригана ждать теперь, когда я внутри всего происходящего. Он ничего не предпринимает. И это меня очень беспокоит!

— Судя по всему, он пока отложил идею создания из тебя знамени новой войны, — ответила Смерть. — Ты разрушила многие его планы.

Меня начало трясти от беспокойства. Если планы Дамблдора поменяются, то все может обернуться так, что все мои знания окажутся ненужными.

— Но более всего меня беспокоит другое, — прервала мои размышления Смерть.

— Что же?

— Я не вмешивалась, зная, что Альбус Дамблдор планирует вернуть мантию, — ответила Смерть. — Но, как оказалось, этот человек передумал! Он посчитал, что моя наследница не достойна мантии-невидимки, мною дарованной.

На миг сквозь черты лица бабушки проступило что-то иное, подобное на белую костяную маску какого-то хищника, но Смерть быстро взяла эмоции под контроль.

— Этот человек считает себя вершителем чужих судеб, — холодно выдохнула великая. — Считает, что вправе решать, как жить другим. И кто чего достоин.

Смерть поднялась. Тени из углов скользнули к ней, укрывая знакомым темно-серым плащом, скрывая даже лицо. Из тех же теней в белоснежных тонких ладонях Смерти соткалась тонкая серебрящаяся мантия.

— Она иная здесь, — пояснила бабушка, опять подсмотрев мои мысли, в которых я сравнивала эту мантию-невидимку с той, которую видела в фильмах. — Мы ведь в реальности снов.

После этого Смерть собственноручно набросила мантию мне на плечи и величественно сказала:

— Носи мой подарок и будь достойна его.

— Хорошо. А Дамблдор? Он ведь узнает, что мантия пропала. И могут возникнуть вопросы, как мантия оказалась у меня.

— Не узнает, — усмехнулась Смерть и набросила капюшон мне на лицо так, что тонкая ткань закрыла обзор.

Я дернулась, попыталась сбросить капюшон, забарахталась и внезапно упала куда-то во тьму…

— Ай! — воскликнула я и осознала себя сидящей на полу возле кровати.

— Харо? — сонно позвал Невилл.

— Все хорошо, — прокряхтела я, не спеша подниматься.

— Точно все хорошо? — засомневался мальчик.

— Да-да, — заверила я и заставила себя встать. — Просто сон приснился.

— А, ну ладно… — с зевком ответил Лонгботтом.

Я выдохнула, взобралась на кровать и нащупала на тумбочке волшебную палочку. Через пару минут полог моей кровати был укреплен связкой чар, не позволяющих проникнуть наружу звукам и свету. После этого я засветила Люмос и оглядела себя в наколдованном зеркале.

В отражении не было ничего необычного. Я. Моя пижама в рисунок из забавных пандочек. И на фоне темно-зеленый полог в тонкую серебряную полоску.

Но ощущения разнились с отражением. Я чувствовала на плечах тяжесть ткани и мягкое обволакивающее тепло. Появилось и не желало исчезать иррациональное чувство защищенности. Будто за моей спиной стоял кто-то родной, положа ладони мне на плечи.

— И как это понимать?

И лишь еще раз посмотрев на свое отражение, я заметила, что моя кожа и черты лица вернулись к своему нормальному состоянию.

— Значит, не совсем сон.

После этого я со спокойной душой погасила свет и улеглась, планируя подумать о случившемся утром.

А утром проснулась с четким пониманием всех ночных событий. Мне будто кто-то снова, как с памятью Гарри, вложил в голову знания.

— Доброе утро, — зевая, поприветствовал меня заспанный Драко, направляясь в ванную комнату.

— Ага, доброе, — чуть отрешенно ответила я, положив ладонь себе на плечо.

Стоило сосредоточиться — и под пальцами возникло ощущение шелковистой ткани, но мантия так и осталась невидимой. Отныне и до конца моей жизни, если только я не совершу глупость и не захочу снять дар Смерти, мантия-невидимка будет частью меня. Скрывшись так, чтобы мальчики не могли меня видеть, я снова сосредоточилась и, подхватив пальцами края капюшона, накинула его на голову. В тот же миг меня будто окатило смертельной прохладой. Выйдя из укрытия, я помахала Невиллу, но тот, хоть и стоял ко мне лицом, ничего не заметил. Опытным путем я убедилась, что под мантией-невидимкой меня не видно и не слышно.

— Удивительно, — прошептала я, сбрасывая капюшон и появляясь в своем закутке между кроватью и одежным шкафом.

— Что удивительно? — спросил Лонгботтом.

— Да так… — отмахнулась я и порадовалась, что открывшаяся дверь ванной избавила меня от необходимости что-то объяснять.

Пока я выбирала рубашку и носки (настроение с вечера значительно улучшилось, так что из запасов были извлечены ярко-желтые носки в щербато ухмыляющиеся белые и черные черепушки), удалось обдумать и уложить в голове новые знания.

Нет ничего удивительного в том, что за многие столетия потомки Игнотуса Певерелла растеряли многие знания о семейной реликвии. Удивительным было то, что тайна мантии-невидимки с чисто сказочным простодушием сохранилась в сказках Барда. Игнотус, которому когда-то Смерть сама даровала мантию со своего плеча, передал сей уникальный артефакт лишь перед самой смертью, когда давняя знакомая явилась за ним. И сыну своему наказал передавать мантию дальше лишь в самом конце жизни, перед уходом за Грань. Смерть к потомкам Игнотуса более не являлась лично, но благодаря тому, что они носили ее дар, каждый из них чувствовал приближение конца жизненного пути. И именно переданная вот так, на пороге смерти, мантия-невидимка позволяла следующему владельцу пользоваться всеми ее особенностями.

Но в какой-то момент традиция прервалась. И мантия-невидимка стала казаться ее владельцам лишь удивительным и редким артефактом, мало чем отличающимся от многих других. Тот же Карлус Поттер и вовсе поместил мантию в семейный музей, не считая нужным ею пользоваться. И оттуда реликвию стащил Джеймс…

Оставалось лишь радоваться, что отец Харолины в юности был беспечным мальчишкой, которого история собственной семьи интересовала не достаточно сильно. Джеймс пользовался мантией, как обычной мантией-невидимкой. А когда его поймал Дамблдор, переживал о гневе отца больше, чем о потере семейной реликвии. Отобранная у Поттера, мантия не задержалась в загребущих лапках долькоеда, вернулась к Джеймсу спустя несколько часов. Но Альбус, уже сообразивший, что же побывало в его руках, не отказался от идеи заполучить уникальную вещь. И все следующие годы искал возможность. И смерть Джеймса показалась Дамблдору таковой.

Десять лет старик изучал мантию-невидимку любыми доступными средствами, пытался как-то зачаровать. И в какой-то миг решил, что хоть мантия и называется реликвией Поттеров, служить она будет тому, у кого находится в руках. А раз за десять лет артефакт так и не исчез из сейфа директора, то смерть Джеймса разорвала связь мантии с предыдущим владельцем.

Смерть восстановила справедливость и вернула мантии-невидимке ее первоначальный вид — невидимой, но очень сильной защиты.

— Это читерство, — тихо фыркнула я, но от полученного преимущества отказываться не собиралась. Теперь я не только могла скрыться из виду. У мантии были и другие возможности.