Нил так и не отвечает на ее звонки, и это бесит, беспокоит и кажется совершенно ненормальным. Разве это не тот самый экстренный случай, для которого телефон всегда носишь с собой? Однако как бы это ни было парадоксально, она еще и испытывает облегчение. Или что-то близкое к нему. Когда Нил узнает, то будет вне себя от бешенства. Горе сделает его непредсказуемым. Он не станет слушать и следовать правилам, и это может спровоцировать похитителя на шаг, который не входил в его первоначальный план.

А вообще, что это за план? Почему это произошло? Сара начала верить или просто надеялась на то, что все дело в ее выигрыше. Каким-то образом кто-то узнал о деньгах. Это мог быть сотрудник компании бинго, у которого есть доступ к файлам клиентов, или одна из ее онлайн-подруг. В конце концов, она никогда не видела Джилл, Мэнди, Сью, Мо или Джен. Она, конечно, никогда не рассказывала им о своих выигрышах, разве что когда-то случайно похвасталась, но кто поручится, что Мэнди из Барнсли на самом деле не двадцатилетняя мошенница, задумавшая многоходовую аферу? Или Сью в действительности может оказаться шестидесятилетней женщиной из Вулверхэмптон, которая зарабатывает на жизнь вымогательством. Может, четырехзначной суммы и недостаточно, чтобы толкнуть обычного человека на похищение, но профессиональному преступнику за полдня работы это может представляться разумной ценой. Главное – поддерживать диалог и следовать правилам. Ханна не пострадала – по крайней мере, по фотографии этого не скажешь, – и нет причин, по которым ей могут навредить.

Дюк мертв.

Вопль, полный печали и скорби, в глубине души продолжает напоминать Саре об этом, потому что в суматохе с исчезновением дочери у нее не было времени оплакать своего ласкового любящего пса. Щенка, который был ее ребенком, когда она думала, что никогда не сможет иметь детей. Он был членом ее семьи, а кто-то зарезал его.

Им следовало просто постучать в дверь и попросить, и Сара с радостью отдала бы все до пенни, чтобы только спасти ему жизнь и не допустить такого.

Есть вероятность что Нил, обеспокоенный пропущенными звонками, уже мчится к пустому дому и убитой собаке. И что дальше?

Сара понятия не имеет. Она делает по одному шагу за один раз и начинает с того, что отвозит Арчи к родной бабушке. И когда Сара возьмет под контроль дыхание и сможет держать себя в руках, по крайней мере, для пары связных предложений, она позвонит маме, чтобы рассказать ей ужасную полуправду, на которую решилась.

Ной где-то на окраине Парижа. Это – единственное, что он знает наверняка.

Виктор, безжалостный помощник его босса, всю дорогу прошел вместе с ним, но они не произнесли ни слова друг другу с тех пор, как покинули ночной клуб Халида.

– Как только мы окажемся наверху, – сказал Виктор, когда они собирались выйти из подвала, – мы не разговариваем. Ни в моей машине, ни после того, как приедем, пока я не сочту, что это безопасно, и не заговорю с тобой первым. Если предположить, что твой телефон взломан, они будут слушать, когда сигнал вернется. Наверняка у них есть доступ к камере. Держи его в кармане, по возможности прикрывая рукой микрофон, хорошо?

Хорошо – не то слово. Молчание Ноя вполне устраивало. Голова была занята, живот слишком болел для того, чтобы вести полноценный разговор.

Они проходят сквозь похожие на лабиринт задворки промышленного здания, которое Ной не узнает. Виктор идет по коридорам, мимо пустых кабинетов, через полутемные захламленные склады, заставленные палетами с картонными коробками без опознавательных знаков.

Последний склад полон людей. Они жмутся на полу под большими пальто и спальными мешками, глядя на Ноя широко распахнутыми испуганными глазами. Он замечает азиатов, африканцев, европейцев, среди которых есть и спящие дети. Он изо всех сил старается смотреть перед собой, следуя за Виктором и думая только о Софии.

Экскурсия заканчивается на огромном складе. Несмотря на то, что все роликовые ворота закрыты, внутри очень холодно. На погрузочной площадке стоит автопоезд не меньше пятнадцати метров в длину. Несколько прожекторов, установленных вокруг грузовика, льют свет на два десятка растерянных людей, выстроившихся в очередь. Пара мужчин в светоотражающих куртках заталкивают людей из очереди в кузов грузовика и делают это не слишком деликатно.

– Эй! – Виктор свистит и поднимает руку. Один из бригадиров – так Ной назвал их про себя, как будто это обычная работа на складе, – оборачивается, кивает, сплевывает на пол и жестом подзывает их ближе. Ной колеблется, и Виктор, наклонившись к его уху, шепчет:

– На той стороне, когда мы тебе понадобимся, воспользуешься таксофоном. – Секунду он мнется. – Если ты доберешься. Я постараюсь устроить, чтобы тебя ждала там машина.

Виктор с мрачным видом хлопает Ноя по плечу и подталкивает к ожидающему грузовику. Впервые Ной отмечает, что у него сдают нервы уже не только из-за Софии. Он начинает переживать о себе. На свинцовых ногах неохотно подходит к грузовику. В этот момент бригадир, стоявший неподалеку, идет в конец редеющей очереди на посадку в грузовик, где ждет семья из трех человек: отец, дочь лет восьми-девяти и мать, замыкающая строй.

Отец одет в нелепый разноцветный диснеевский свитер из девяностых с Микки-Маусом, хотя не похоже, что он когда-то бывал в этом тематическом парке. Рукава джемпера потрепаны. Такие сувениры в Париже часто отдают на благотворительность. Лицо мужчины обезображено шрамами, по-видимому, из-за какой-то травмы. Бригадир встает между маленькой девочкой и ее матерью, которая стоит последней в очереди, тем самым разделяя их.

– Нет, – говорит бригадир тоном, который чаще всего приберегают для собак. – Ты должна вернуться и подождать. Народу уже полно.

Ее муж в диснеевском свитере пытается дотянуться до своей жены.

– Мы уже заплатить! – запинаясь, кричит он на ломаном французском. – Три ночи мы ждать здесь! Три ночи!

Бригадир, здоровяк, без труда отпихивает супругов друг от друга. Он поднимает два пальца и кричит им:

– Два идут! Один ждать!

С близкого расстояния Ной наблюдает за разворачивающейся борьбой; его чувство стыда почти невыносимо. Сколько это длится? Сначала злятся, потом умоляют, и теперь они обращаются с мольбой не к бригадиру, а к нему. Отец, с трудом подбирая слова, показывает Ною на свою семью, жену, свою маленькую девочку – все, что у него есть в этом мире, складывая вместе ладони в отвратительной имитации молитвы. Мать падает на колени. Ребенок всхлипывает, растерянно и испуганно. Кажется, проходит целая вечность, и это самый настоящий ад.

Ной оглядывается на Виктора, который бесстрастно наблюдает за происходящим.

Остаться или уехать?

Что бы подумала сейчас о нем София? Что бы она сказала?

Она вообще ничего не сможет сказать, если в итоге умрет.

– Мне жаль, – бормочет Ной. – Мне правда жаль.

Он не ждет, чтобы посмотреть, кто останется вместо него. Он не хочет знать, чей билет украл.

Второй мужчина в светоотражающем жилете зовет его из кузова грузовика, и Ной уходит, не оглядываясь на семью. Отец начинает вопить и ругаться на языке, на котором Ной не говорит, но который прекрасно понимает. Он кричит до тех пор, пока не раздается громкий чавкающий звук, глухой стук и после только плач.

Ной в последний раз смотрит на Виктора, и тот кивает на прощание. Ной пробирается в заднюю часть автопоезда.

Внутри происходит магический фокус. Двадцать или около того человек, которые на его глазах заходили внутрь, каким-то образом исчезли среди составленных штабелями коробок. Как будто какая-то клоунская машина из цирка, хотя здесь нет ничего смешного. Ноя подзывают в узкий проход между коробками. В передней части кузова возле кабины стальная пластина пола поднята. Под ней пространство размером с гроб, при взгляде на которое желудок у Ноя болезненно сжимается. Второй мужчина в светоотражающей куртке, который позвал его сюда, заговаривает с ним; его голос в тесном пространстве звучит глухо, а изо рта у него воняет дерьмом.