– Нет, Акрофетис, и менее всего – тебя.

– Я вернул тебе зрение, а ты так неприветлива… Я устроил эту ледяную бурю, чтобы дать очиститься твоему телу, но ты вовсе не благодарна…

– Я должна есть, а у меня нет еды. И раз ты дал мне зрение, значит, потребуешь что-то взамен.

– На самом деле ты права, я не вежлив.

Он покидает пещеру и пропадает в белой мгле неба, чтобы вернуться позже. Спента в это время жадно осматривает пещеру, руки, ноги, деревянную скамеечку для медитаций, баллон с горной водой. Она насыщает ум образами, понимая, что скоро вновь лишится способности видеть, а может быть, и своей жизни, ведь её гость непредсказуем.

Возвращается он с двумя тушками птиц, одна промёрзла и превратилась в ледышку, а вторая ещё жива и истекает кровью.

– Этой еды тебе хватит?

– Да, господин.

– Я нашёл их неподалёку в горах. – Он радостен, сверкает чёрными глазами и смеётся, как ребёнок. Прекрасен и свеж, одет в контийскую форму генерала, которая ему велика, но босые ноги равнодушно ступают по ледяному полу пещеры. Там, где он останавливается и садится, лёд тает и испаряется, и потому в пещере много влаги, и Спента согревается. – Расскажи мне, пророчица, видела ли ты сектор 77?

– Да, видела. Там появилось тёмное солнце, и волны чёрной энергии, которые источает светило, очень опасны. Космос – хрупкий организм, такое вторжение может нарушить взаимосвязи энергетических структур в светлых мирах. Это начало большого катаклизма.

Акрофетис качает головой и выглядит очень довольным, и хотя Спента не смеет смотреть на него несуществующими глазами, ей видно отражение гостя в лужице воды, что растаяла под божественной стопой.

– Нет, моя дорогая, одно солнце не так уж и страшно, до конца мира ещё далеко, но я хочу, чтобы об этом узнало как можно больше существ в Дальней волне. Пусть твоё пророчество станет мрачным и пугающим, пусть космос вздрогнет и задумается. Тёмное солнце – дурной знак, особенно для контийцев. Они перенесли свои страхи тьмы в рациональную область и объявили тьму генетической заразой, безобразной мутацией, но что они скажут, увидев заражённую звезду? Пусть паника отрезвит тех, кто празднует победу, уступив половину Дальней волны творения царству тьмы.

– Но ведь это солнце – не твоих рук дело?

– Конечно, нет, ведьма. Посмотри на меня, пока у тебя есть глаза, – я немощный гуманоид, разве могу я двигать солнце, тем более тёмное?! Я ненавижу тьму после того, как Сошмет убила Ашму, моего единственного слугу, и я желаю понять механизмы появления Тёмных вселенных, чтобы повернуть время вспять, если это возможно, и вернуть тёмных существ к обычной жизни.

Долгое время они молчат, Акрофетис думает о чём-то своём, не обращая внимания на Спенту. Пока он забывает силой воли держать погоду, тучи рассеиваются, снег прекращает идти и появляются несмелые лучи звезды. Гвал с облегчением вздыхает, только Спента не верит теплу и чувствует, что холод вскоре вернётся, чтобы вновь запереть её на вершине.

– Вернёмся к тебе, дорогая. Я дал тебе эти глаза, чтобы ты видела вот это.

Он бросает к её ногам огромный чёрный фаллос, похожий на член странного животного. Спента в ужасе и готова умереть, лишь бы не прикасаться к отвратительной мёртвой вещи.

– Ну-ну, дитя, не бойся. Ты уже достигла половозрелого возраста и ты самая умная среди гуманоидов, поэтому я хочу, чтобы ты совокупилась с этим членом и родила.

– Но чей это орган? – в ужасе шепчет Спента.

– Трактоида, который был последним во вселенной и недавно умер, так что сам не может продолжить свою расу. А я очень хочу, чтобы в Дальних мирах вновь возродились трактоиды. Знаешь ли ты, Спента, в чём величие этих удивительных существ?

– В легендах Аста Деуса говорится, что эти ящеры служили богам…

– Конечно, служили. – Он смеётся, закатив глаза, и играя со своими волосами, смеётся так, что снег на вершине начинает таять и сползать огромными пластами. Если бы можно было остановить этот смех, создающий грохот на всём Гвале, Спента с радостью пожертвовала бы собой, но смех невозможно остановить, пока сам Акрофетис не решит, что хватит. – Это очень полезное свойство… щекотать ворсинками божественные ягодицы и ронять чешуйки, которые забираются под божественную кожу и прорастают там плотными бутонами… Но разве стал бы я тебя мучить из-за такой ерунды? Нет, пророчица, в легендах ничего не сказано об удивительной устойчивости и стабильности молекулярной структуры трактоидов. Они были единственные, кто мог проникнуть в Среднюю волну творения и вернуться вопреки всем законам жизни, они могли умирать на целые эоны и вновь возрождаться. Я расскажу тебе о короле Тарсине то, чего ты не знаешь. Одним из его очень далёких предков был трактоид, и хотя родился Тарсин обычным гуманоидом, в нём спал ген божественного ящера. Когда пришла тьма, Тарсин впустил её в свое сознание, но проснулся дремлющий в нём трактоид и попытался трансформировать его тело, чтобы спасти от безумия тьмы. Изменение произошло лишь наполовину, но и этого было достаточно, чтобы Тарсин не стал до конца тёмным существом. Король ненавидел и проклинал своё тело, не понимая, что оно стало его спасением. Однако он так и умер в неведении, так и сгнил на свалке жизни, не познав своей мощи. Печальная история. Возьми член, и воспользуйся им, пока он ещё жив, чтобы родить нового трактоида, а ещё лучше – парочку разнополых, хотя, насколько я помню, с полами у ящеров была путаница.

– Они могут менять свое естество на противоположное, господин.

– Да, тогда всё равно, двоих хватит, так что постарайся.

Спента плачет пустыми глазницами, и плач этот немой и сухой, лишь вздрагивает морщинистое лицо пророчицы.

– Что ещё? – недоволен Акрофетис. – Еда у тебя есть, посетителей не будет некоторое время, ведь буря ещё не кончилась, приступай, это может показаться тебе приятным…

– Не могу, господин, я дряхлая пророчица, моё тело не понимает физического наслаждения, и оно так старо, что вряд ли сможет родить нечто такое чудовищное, как легендарный ящер.

– Ты хочешь вернуть своё молодое тело? У тебя два оборота планеты вокруг оси. Наслаждайся. Только помни, за всё надо платить…

Он вновь смеётся и уходит, бросив ей контийскую зажигалку, от которой в пещере становится немного теплее. Как только Спента прикасается к зажигалке, то наполняется невероятным желанием. Сексуальное наслаждение незнакомо ей и потому манит грязной тайной, чёрный член трепещет в её юных руках, а лоно впервые за время жизни истекает соками, готовое принять в себя часть мёртвого трактоида.

Что это – так долго сдерживаемая похоть и извращённые мысли, которые она себе запрещала? Или это прикосновение сына Акрофета сделало Спенту безумной? Член входит в неё практически весь, и она визжит от удовольствия, разрывая на себе серую рубашку. Тело её горит как в огне, так что холода больше не существует, и контийская зажигалка выброшена вон. Она желает оставить кусок чёрной плоти внутри своего тела навсегда, чтобы умереть от нескончаемых оргазмов, но он разрастается и делает ей больно. Тогда, отвергнув член, Спента видит кровь и начинает вырывать свои несуществующие глаза, чтобы не видеть отвратительного позора, но два оборота планеты вокруг оси ещё не прошли…

Миры Дальней волны, Тёмные вселенные, мир Сахта лиловая

Тёмные вселенные заражены влиянием жажды. Подчинённые жажде и страсти, они презирают закон и живут в вечном пире плоти. Их еда – сознание любых органоидов, но если до сознания невозможно добраться, в пищу идёт тело. Так устроен тёмный мир, и если существо не желает подчиниться голоду, оно умирает в ужасных муках. Если подумать, то получается, что существование Тёмных вселенных – подтверждение слов Спенты, которые она скажет позже и которые заставят содрогнуться Гвал.

Кто бы мог допустить такое ужасное паразитирование в мирах Дальней волны? Кто бы захотел взять на себя ответственность за поглощение существами себе подобных? Никто из богов и никто из смертных. Но эти миры есть, и их количество неизменно растёт, особенно сейчас, когда заключён мир с контийцами. Мир не мешает Тёмным вселенным расширяться. Кроме гуманоидной расы, в мирах полно пищи для тёмных существ, и ещё больше её на периферии, куда контийские звездолёты не долетают в силу своей технической неоснащённости.