На какое-то время слушательницей и собеседницей Михаила стала его младшая сестра – восьмилетняя Надежда. По возможности он украдкой рассказывал ей о Православной вере, учил церковному пению и читал Евангелие. Однако, общение с сестрой было недолгим. Однажды, услышав их разговор, отец резко пресёк богословские занятия и строжайше запретил сыну молиться Богу.

С тех пор по ночам, а иногда в зимнюю стужу, часто без верхней одежды, с непокрытой головой Михаил выходил на улицу и, приклонив свои колени на снегу, возносил пламенную молитву Всевышнему Господу из самого сердца, не ощущая при этом морозного ветра и холода.

Любовь к Богу зажгла в нём необыкновенный огонь благорасположения к молитве и к каждой живой душе, сотворённой Богом. Михаил любил всякого человека и желал каждому добра и спасения.

Он продолжал держать строгий пост, не вкушая ничего по средам и пятницам, и всё чаще молился, с единственной мыслью в сердце: «Почему, Боже, народ так страдает и мучается? Почему люди не познают добро и Христову правду, чтобы жить в добродетели, не делая преступлений?».

Теперь, когда возможность общения с сестрой была утрачена, единственными собеседниками Михаила о вере Христовой стали Мария Ивановна Лизунова – добрая раба Божия и его родственница по линии отца, которая поддерживала его в трудные минуты, и дядя Фёдор Михайлович – родственник по линии матери, справедливый и начитанный человек, высоких духовных и нравственных правил.

Наблюдая за происходящими вокруг переменами и неистовой травлей христиан, которую проводила богоборческая власть, сёстры со слезами просили Михаила не выделяться из среды односельчан. Они уговаривали его жить как окружающие – не замыкаться в себе, чаще выходить на улицу и завести друзей. Однако, Михаил оставался твёрд в своих убеждениях, отвечая, что будет поступать только так, как ему ниспослано свыше. Домочадцы не знали о том, что Михаилу были откровения от Господа и явные сновидения, которыми он пренебрегал, поскольку опасался прельститься лукавым и не желал знать об испытаниях, предстоящих ему в жизни. Юноша был озарён благодатью на путь ко спасению.

Любовь к Богу по его вере зажгла в Михаиле костёр необыкновенного огня любви к молитве Божией и ко спасению, и к народу. Михаил любил каждого человека и желал каждому угодить.

Никто из близких людей даже не догадывался о том, что и в молодости, и на протяжении всей его жизни Михаилу была ниспослана воля Всевышнего, руководствуясь которой он не только исполнял Закон Божий в Православной вере, но и всем своим поведением, даром слова и рассуждения, полученными от Бога, всей своей жизнью неизменно стремился зажечь в других людях пламя любви к Богу. Горя этой неукротимой любовью к Церкви, он говорил: «Если я не сын Церкви Христианской Православной, то и не надо мне жить на свете».

Везде и во всякое время Михаил защищал Христову Церковь, самоотверженно сражаясь с её бесчисленными противниками, будь то большевики, воинствующие атеисты или сектанты, которых с каждым годом в России становилось всё больше. Иногда, словно апостол первых лет христианства, он направлялся в соседние сёла, чтобы побеседовать с единомышленниками о духовной жизни во Христе и для многих становился примером всей своей богоугодной жизнью.

В неспокойном и грозном 1929 году, когда Михаилу исполнилось 18 лет, гонения на Церковь и божьих людей приобрели невиданные ранее масштабы. Если раньше нападки атеистов носили, скорее, порицающий характер, то теперь всех верующих в истинного Бога начали преследовать, судить и заключать в тюрьмы. Следуя указаниям безбожных властей, беснующиеся толпы оскверняли и разрушали церкви и монастыри, выселяя и убивая монахов и священников. Церкви становились складами, мастерскими, клубами и повсюду там, где были святые места, сгущался мрак мерзости и запустения. От наблюдения за искоренением храмов у молодого праведника было тоскливо на сердце и хотелось плакать. Однако, ему ничего не оставалось делать, как ещё сильнее вооружиться молитвой и простым, искренним добрым словом в борьбе за Церковь и Христову веру.

Церковный приход в его селе был упразднён, а храм полностью разрушен большевиками. Единственной нетронутой церковью, из расположенных поблизости, остался храм в селе Сосновка Билярского района. Именно туда Михаил решил пойти на Рождество, чтобы исповедоваться, причаститься Христовых Тайн, помолиться Богу и Толгской иконе Божьей Матери.

Поскольку видел Михаил очень плохо, пришлось обратиться с просьбой к дяде, чтобы тот проводил его на праздник Рождества Христова в Сосновку. Однако Фёдор Михайлович опасался гнева отца Михаила – Василия Николаевича, и поэтому был вынужден отказать. За два дня до праздника Рождества Христова племянник вновь пришёл к дяде и опять получил категорический отказ. Выходя из дома родственника, он сказал: «Свидетель Господь и Вы будете отвечать за меня перед Богом!». Такие слова встревожили благочестивого мужчину. Фёдор Михайлович попросил Михаила вернуться. «Вы знаете, что Вы можете отвечать? – продолжил Михаил, едва ступив на порог, – я вот ушёл бы от Вас, а отец мой ко мне бы и приступил, и мог бы меня соблазнить отступиться от веры Православной, ведь я молод ещё, даже восемнадцати лет нет, то и Вы бы стали отвечать». Озабоченный дядя ответил Михаилу: «Ты прав, прав. Успокойся. Завтра пойдём».

Ранним утром 24 декабря по старому стилю Михаил собрался и пошёл к дяде, а оттуда они вдвоём отправились в путь. До Сосновки было 25 вёрст, падал снег, дорогу замело, с большим трудом к вечеру они пришли в Сосновку и остановились на ночлег у знакомой вдовы, побеседовали и легли немного отдохнуть.

Со страхом божиим и трепетом Михаил шёл в храм Божий. Колокольный звон сладостно умилял его душу, легко и беспрестанно текла молитва из разгорячённого сердца. Шла утренняя служба, в переполненном храме пели два хора. Люди рыдали, тяжело вздыхали и умоляли Бога о милости. Служба шла торжественно и величественно, словно на Небесах. Представив перед собой ясли и вертеп, Михаил вдруг подумал, достоин ли он смотреть на родившегося Спасителя? Когда заутренняя подошла к концу и священник приступил к исповеди, Михаил подошёл к нему и заплакал перед аналоем, как ребёнок в объятиях матери.

– Что нам делать, батюшка? – спросил он, вытирая слёзы, – простит ли нам Господь грехи?

– Что Вы так плачете? – удивился священник.

– Как же не плакать? – ответил ему Михаил, – ведь мы гибнем. Посмотрите, что делается – противник антихрист берёт всех нас в свои нечестивые руки, разрушает Божьи храмы и опровергает истинную веру.

– Откуда ты и чей сын? – спросил удивлённый священник.

– Мой отец настроен против Церкви, а ведь какой был верующий, – ответил Михаил и зарыдал, – сейчас он за веру гонит меня, своего сына. Что же это? Мы грешны, нас Господь наказывает. У меня болят глаза, это Господь ожидает покаяния.

– Успокойся, чадо, – сказал священник, накрывая юношу белой епитрахилью. Он тоже заплакал и благословил Михаила.

Юноша отошёл от священника с чистой совестью. Михаил больше не чувствовал в душе тяжести и гнёта, его сердце было преисполнено необыкновенной радости. Продолжая молиться, он подошёл к чудотворной Толгской иконе Божьей Матери и приложился к Ней, попросив исцеления для своих подслеповатых глаз и больного сердца. Затем Михаил отошёл от икон, встал в середине храма и продолжал молиться.

Началась святая Литургия. Глаза у Михаила совершенно прояснились, он стал видеть свет Божий ясно и отчётливо. Заплакав, Михаил возблагодарил Бога за Его милость, а после приобщения к Святым Христовым Божественным Тайнам, он был чист и совестью, и телом, болезни глаз и сердца полностью покинули его. Михаил чувствовал обновление души и тела, и ума, и новое откровение в жизнь.

Выйдя из храма, Михаил уже не держал Фёдора Михайловича за руку, а шагал впереди, поскольку теперь видел путь ясно. Трое суток после праздника из Сосновки Михаил с дядей шли домой, исповедали Бога, Его милость, и сотворённое над Михаилом чудо. С каждым человеком и с молодым, и со старым, с убеждённым христианином, и со всяким сомневающимся в вере – Михаил теперь беседовал безбоязненно и с любовью. С тех пор Господом был положен ему новый путь.