«Я ем и пью, а Коля»…

«Одиночество — прекрасное состояние. Лучше него только общение»…

«Да», — согласился я.

— Лизочек, — сказал я. — Давай пойдем спать. Устал я сегодня…

Я хотел рассказать о любви. А получилось… Или это все-таки — о любви?

Просыпаться было тяжело. Не хотелось. Не нужно. Но и сна уже не было.

— Мисс, — произнес над ее ухом мягкий, но настойчивый (странное сочетание — мягко-настойчивый) голос. — Пожалуйста, проснитесь.

Элис открыла глаза — со светло-зеленого потолка на нее смотрело лицо мужчины: не Сол, кто-то незнакомый, широко расставленные глаза, бакенбарды, как смешно, в наше время кто ж носит такую прелесть, будто со страниц старого диккенсовского романа…

— Пожалуйста, проснитесь, — сказали губы, а лицо оставалось неподвижным. Элис подняла руку, чтобы коснуться этой маски, но пальцы натолкнулись на мягкую теплую кожу. Мужчина моргнул, лицо исчезло, оставив на потолке серую тень, и тогда Элис окончательно вернулась.

Почему в лаборатории чужой мужчина? Никто не мог войти во время эксперимента — Сол этого не допустил бы. Где он? Элис повернула голову — у пульта сидел, низко наклонившись к клавиатуре, Алекс Волков, его легко было узнать по сутулой узкой спине и лысой макушке.

Краем глаза Элис увидела еще одного мужчину — он стоял в проеме настежь распахнутой двери, будто прикрывал ее своим грузным телом. Форма… Полицейский?

Элис приподнялась на локте, и провода натянулись, несколько датчиков отлепились, и на пульте это отозвалось разночастотным писком. Сол… Где же, наконец, Сол?

Она знала, где Сол. Не впускала в сознание. Не хотела. Не понимала. Но видела: справа от пульта, между столом и дверью, лежала груда светлозеленого тряпья, из которого почему-то торчали ноги в синих джинсах, а туфель на ногах не было, туфли стояли — это бросилось Элис в глаза — справа от компьютерного столика. И еще…

Элис не успела разглядеть. Точнее, не успела понять. А еще точнее — не позволила себе понять то, что увидела.

Между ней и грудой тряпья возник темный силуэт (лампа, висевшая над дверью, освещала человека со спины, и он выглядел собственной тенью), и незнакомый голос сказал:

— Позвольте, я помогу. Эти провода вам мешают…

— Кто вы? — спросила Элис. — Что происходит? Где… Где Сол? Что вы с ним сделали?

Старший инспектор Реджинальд Дайсон перелистывал страницы своего потрепанного блокнота. Конечно, все, что он сегодня обнаружил и что могло бы помочь в расследовании этого странного дела, было уже записано в файл и передано в компьютер управления полиции, но Дайсон не то чтобы не доверял современной технике — он ее не любил. Не любил мобильных телефонов, хотя прекрасно понимал, какое это замечательное изобретение. Не любил компьютеры, зная, разумеется, что без них нынче и шагу не ступишь, а информацию, кроме как из компьютеров, порой и получить неоткуда. Это не играло роли. Он не любил свою машину — последнюю модель «форда», — но приобрел именно ее, потому что у его начальника, майора Ротшильда, была похожая, и нужно было соответствовать.

Ред Дайсон всю свою сознательную жизнь поступал так, чтобы соответствовать — в школе и колледже соответствовал избранному имиджу первого ученика, хотя терпеть не мог заниматься и с большим удовольствием проводил бы время с приятелями на вечеринках. В полицейской академии курсант Дайсон лучше других стрелял, бегал и решал сложные криминальные задачи, он был на хорошем счету, но в глубине души всегда знал, что работу эту не любит. Нужно было, однако, соответствовать избранной модели поведения — именно в полиции он мог достичь того, чего вряд ли добился бы, став инженером или, скажем, врачом, как сидевший сейчас перед ним доктор Волков.

Реджинальд Дайсон не любил полицейскую рутину, но с детства обожал разгадывать загадки. Он их коллекционировал, записывал, сортировал и никогда никому не загадывал, наслаждаясь раскрытой тайной сам, лично, и в работе для него самым важным был момент возникновения тайны. Если тайны не было — какая тайна в пьяном мордобое на улице в холодный субботний вечер? — он создавал ее сам, и порой его усердие приводило к неожиданным открытиям. В прошлом году в самой тривиальной ситуации — жена заколола мужа в приступе ревности, застав его в супружеской постели с молоденькой любовницей — старший инспектор Реджинальд Дайсон не смирился с жизненной банальностью и, копая там, куда его коллеги и не подумали бы заглядывать, обнаружил загадку семейного права наследования и выяснил, что за убийством из ревности скрывались куда более внушительные причины, тянувшиеся из далекого прошлого, когда убийца и жертва еще даже на свет не появились. «Дело о скрытом наследстве» были описано во всех газетах, и журналисты сошлись во мнении, что Дайсону просто повезло — этот медлительный и туго соображающий полицейский на самом деле вряд ли способен столь глубоко проникнуть в суть преступления.

Сидя в закутке комнаты медперсонала напротив нервничавшего и курившего сигарету за сигаретой доктора Волкова, Дайсон думал о том, что повезло ему не тогда, а сейчас, потому что здесь не нужно было прилагать усилий, чтобы придумать тайну — тайна существовала уже в тот момент, когда врачи, медсестры и даже больные на других этажах услышали приглушенный, но все равно громкий хлопок.

— Где вы находились, когда услышали выстрел? — спросил он наконец и написал на чистом листе блокнота сегодняшнее число: 19 июля 2003 года.

— Я уже говорил, — раздраженно сказал врач, удивляясь поразительной тупости нынешних криминалистов, которым по два или три раза приходится повторять одно и то же.

— В неофициальной обстановке, — кивнул Дайсон. — А сейчас я снимаю официальные показания, которые будут внесены в компьютер, распечатаны и затем подписаны вами. Итак?

— Я заканчивал обход терапевтического отделения, — демонстративно вздохнув, сказал доктор Волков.

— Один? — перебил Дайсон, чем вызвал гримасу неудовольствия на лице врача.

— Нет, — неприязненно отрезал Волков. — Я — дежурный врач по отделению. Со мной были палатные врачи и медицинские сестры. Мы выходили из восьмой палаты, последней по коридору со стороны лестницы. Услышав громкий хлопок, я не сразу понял, что это выстрел. В клинике такие звуки… необычны, скажем так. «Что это?» — спросил я. Рядом оказалась старшая сестра Флоберстон. «Где-то что-то упало», — сказала она. Но то, что мы слышали, не было похоже на звук падения чего бы то ни было, я так и сказал. Трудно было определить направление. Мне показалось, что звук раздался откуда-то снизу, но старшая сестра утверждала, что — сверху. «Это звук выстрела», — сказал я. «Чушь собачья», — ответила старшая сестра, она бывает несдержанна на язык, я не обращаю внимания, она замечательный специалист, без нее больные чувствовали бы себя…

— Итак, — прервал Дайсон, — вы сказали, что это звук выстрела. Вы заметили время?

— Конечно, — буркнул Волков. — Одиннадцать тридцать шесть. Электрические часы висят на стене над входом в третью палату. Лестница была от меня в двух шагах, а лифт — в противоположном конце коридора. Поэтому я направился к лестнице и спустился на второй этаж.

— Старшая сестра Флоберстон…

— Последовала за мной, хотя и продолжала бубнить, что нужно подняться на этаж выше.

— На втором этаже…

— Хирургическое отделение. Спустившись, мы столкнулись с доктором Гинсом, палатным врачом, он как раз собирался подняться наверх, потому что ему показалось, что именно сверху слышал приглушенный звук, похожий на выстрел.

— Он так и сказал: «Звук, похожий на выстрел?» У него не было сомнений?

— Относительно сомнений спросите у него, — бросил доктор Волков. — Сказал он именно эту фразу, и сестра Флоберстон, естественно, не преминула заявить, что надо было сразу ее слушать, а не терять зря время. После чего мы уже втроем поднялись по лестнице на четвертый этаж.