Возвращаться к Свете? Господи, как долго… Позвонить и попросить отыскать номер следователя? Наверняка Светы сейчас нет дома. Все одно к одному. Жилина не найти. Тамару одну не оставить — может опять сбежать, и тогда Таня ее не найдет, просто не останется зацепок. Значит, остается одно — говорить, говорить, пусть выложит все…

— Что ты ищешь? — неожиданно трезвым голосом спросила Тамара Евсеевна. — Забыла что-нибудь? Хочешь позвонить в милицию и не знаешь номера?

— Почему вы решили… — опешила Таня.

— Девочка, — сказала Тамара Евсеевна, — ты меня немного знаешь, но, видимо, недостаточно. Если я сбежала из города, то, уверяю тебя, не только потому, что жутко испугалась за собственную жизнь. Аркаша бы меня понял. И голова у меня в порядке. Я сорвалась, извини, но посмотрела бы я на тебя…

Она встала и начала собирать со стола.

— Вот что, Таня, — сказала она после того, как спрятала чашки в старый кухонный шкаф и закрыла скрипучие дверцы, — тебе придется остаться здесь со мной на некоторое время. Я не могу тебя отпустить — ты можешь на меня навести, а этого сейчас нельзя.

— Но я должна быть на похоронах…

— Я тоже. Я мать.

Таня промолчала. Как бы уверенно ни держала себя сейчас Тамара, ясно, что она не в порядке. Нужно уйти, но как? Тамара стояла между Таней и дверью в прихожую. Женщины смотрели друг другу в глаза и пытались понять, что думает каждая из них. Похоже, Тамаре это удавалось лучше.

— Вы не закончили рассказ, — сказала Таня, усаживаясь за стол, но переставив стул ближе к окну, чтобы видеть дорогу.

— Да, — согласилась Тамара Евсеевна. — Если ты согласна думать со мной и не делать того, что я не разрешу, давай говорить дальше.

— Давайте говорить, — прошептала Таня.

Аркадий то ли взял отгул, то ли у него была срочная работа дома, но он все утро валялся в постели, читая какие-то книги по компьютерным программам и делая записи в большой тетради, которую он положил себе на живот. Тамара Евсеевна тенью бродила по квартире, в час ей нужно было уходить — в три предстояло совещание в дирекции, ее присутствие было обязательным, а ей хотелось прежде все-таки узнать правду об аркашиных делах.

Около полудня сын наконец встал, бросил книги в груду возле компьютерного столика, тетрадь положил в дипломат и отправился принимать душ, напевая песню из репертуара группы На-На. Подумав, что в ванной Аркадий пробудет не меньше получаса, Тамара Евсеевна включила компьютер, вошла в Интернет и, торопясь, набрала электронный адрес, переписанный утром в книжку.

На экране высветился сначала ярко-зеленый фон, потом появилась заставка: какая-то мечеть с высоким минаретом, на переднем плане — молящийся мусульманин. Текст, возникший ниже и заполнивший страницу, являл собой абракадабру, типичную для случая, когда неверно задана кодировка. Тамара Евсеевна подвела мышь к функции «Шрифты и коды», вывела на экран длинную таблицу и на минуту задумалась: какую функцию выбрать? Текст явно не на английском, иначе его и сейчас можно было бы прочитать. На русском? Вряд ли, это какой-то мусульманский сайт. Арабский? Фарси? Ну уж не кириллица и наверняка не иероглифы…

Она выбрала арабский и дважды щелкнула мышью, не очень понимая, что станет делать, если ее ожидания оправдяются. Арабского она не знала, фарси тоже. Подумала мимолетно, что и Аркадий не знаток этих языков, и потому секрет должен быть совсем иным.

Одна абракадабра на экране сменилась на другую. Неправильная кодировка. Теперь попробуем фарси. Двойной щелчок мышью, но результат остался прежним. Что делать дальше, Тамара Евсеевна не знала, но ей было ясно, что изображение на экране — лишь некий промежуточный этап, Аркаша наверняка проделал что-то еще, и ей непременно нужно узнать — что именно. Почему непременно? Она не задавала себе этот вопрос, она хотела знать, вот и все. Она всегда знала, чем дышит сын, и, если ему что-то угрожало или, не дай Бог, кто-то, то мать всегда приходила на помощь первая, даже если Аркаше это не очень нравилось. Даже если не нравилось совсем. Если бы не она, сын наверняка связался бы в десятом классе с той компанией в квартире Регины Пустовойт, и стал бы наркоманом. Он бы не смог остановиться, остановила его Тамара Евсеевна, Аркаша еще и попробовать ничего не успел, а она уже прекратила эти встречи на Подольской. Он злился и говорил, что она не знает этих людей. Как же, не знает. Она-то как раз знает все, это Аркаша по молодости не замечает очевидной опасности.

А потом — случай с угнанной машиной. Если не мать, Аркаша мог и в тюрьме оказаться. Или институт. Она настояла, чтобы он пошел на факультет программирования, сын хотел стать журналистом, но разве это специальность в наши дни? Говорят, что классные журналюги хорошо зарабатывают, но для этого нужно быть мастером класса Хинштейна из «Московского комсомольца» или ребят с неразогнанного еще в те годы НТВ. А в какой-нибудь второразрядной редакции разве много заработаешь? Если не продаваться, но Тамара-то прекрасно знала характер сына. Будет он продаваться, как же! Романтик печатных строк, Господи помилуй. Нет, журналистика не для него.

Программист — это да, это престижно, и это хороший заработок. Она ведь была права, Аркаша увлекся практически сразу. И даже больше — теперь, почти десять лет спустя, когда называют имена лучших программистов столицы, имени Аркадия не забывает никто. И если бы не она…

Размышляя и краем уха слыша, как в ванной все еще течет вода, Тамара Евсеевна водила мышью по экрану в поисках гиперссылок. Она понимала уже, что поступает глупо и что не сможет, конечно, сделать то, что сделал ее сын — один из лучших программистов Москвы, а может, и всей России. Не сможет, но должна. Почему должна — этот вопрос не возникал: Аркаша вляпался в какую-то нехорошую историю, и она, мать, должна была его защитить. Она всегда это делала.

Текст прокручивался, возникали какие-то рисунки — абстрактные, непонятные, Тамара торопилась и, возможно, уже сто раз пропустила нужную информацию. Несколько раз нажимала на какие-то ссылки, переходила на страницы, в которых опять ничего не понимала, и возвращалась обратно, не всегда на то место, с которого уходила, и ей начало казаться, что все бессмысленно, никогда она не разберется ни в этом тексте, ни в ссылках, ни в том, что нужно ее Аркаше в этой галиматье.

Вода в ванной перестала течь, и Тамара Евсеевна именно в этот момент обнаружила несколько английских слов в самом конце длинного текста, написанного то ли по-арабски, то ли на каком-то ином языке, который компьютер не смог конвертировать в нормальные символы. Нужно было торопиться, и Тамара Евсеевна дважды щелкнула мышью по выделенным английским словам, не успев ни прочитать их, ни, тем более, понять смысл.

Экранное поле сменило цветовой фон с зеленого на красный, и в центре замигала надпись — буквы были латинскими, но все слова выглядели незнакомыми, это был не английский, а какой-то другой язык, которого Тамара Евсеевна не знала, она и в английском путалась, но кое-как все же могла понять достаточно простые текты. То, что было написано на экране, она перевести не могла, но, судя по тому, что в конце фразы стояло двоеточие, а затем шла пустая строка, отчеркнутая жирной линией, компьютер просил, скорее всего, ввести некий код — цифровой или буквенный. Кода Тамара Евсеевна, естественно, не знала и поняла, что ее расследование на этом и закончится. Если, конечно…

Тамара Евсеевна лучше кого бы то ни было на свете знала своего сына — в том числе его невинные и даже предосудительные привычки. Во всяком случае, ей так казалось. У Аркаши всегда была замечательная логическая память, ему ничего не стоило запомнить связный текст даже длиной в страницу или две. Но буквы и слова, не связанные логической цепочкой, он не допускал в память — так он не мог в пятом классе запомнить число «пи», не только с точностью до десяти знаков, как требовалось по программе, но даже первые четыре, которые помнила с детских лет даже Тамара Евсеевна. А номера телефонов своих приятелей… Если Аркадий не замечал в них арифметической или иной последовательности, номер для него не существовал — он всегда носил с собой записную книжку и заглядывал в нее при каждом случае. «Эйнштейн тоже не запоминал всю эту ерунду, — говорил Аркаша приятелям, которым ничего не стоило запомнить все мировые постоянные. — Память человеческая не для того существует, чтобы дублировать то, что можно записать на бумаге». В свое время Аркаша потому и увлекся программированием, что здесь было царство логики и последовательностей. Он мог составить и запустить программу любой сложности, но вряд ли точно запоминал при этом хотя бы ее рабочее название.