— Послушайте, — раздраженно сказал следователь, когда Таня наконец сбилась и замолчала, — во время урагана погибли десятки людей. Сообщили об одиннадцати, но это только те, которых уже выдали родственникам. Немировского в списке нет. Причина смерти абсолютно очевидна, если, конечно, не вы сами его этой веткой ударили, а теперь хотите сознаться. Нет? Тогда что вы, черт побери, от меня хотите?

— Тогда, черт побери, — сказала Таня ледяным тоном, — я хочу от вас, чтобы вы подумали своей тупой башкой, пошевелили извилинами, а не рассуждали, как милицейский бюрократ, которому все до фонаря.

После этих слов Жилин должен был вспылить и препроводить Таню либо за пределы холла, либо в камеру предверительного заключения. Вместо этого он неожиданно успокоился, сложил руки на груди, посмотрел Тане в глаза совсем не так, как минуту назад — минуту назад это был взгляд измордованного многочасовой работой служаки, а сейчас следователь стал человеком, смертельно уставшим, но понимающим, что произошедшее вчера могло и на самом деле отличаться от той картины, которую он раз и, казалось, навсегда нарисовал в своем воображении.

— Еще раз, — вздохнул Жилин. — И подробнее.

— Где, по-вашему можно искать мать Немировского? — сказал он десять минут спустя, ни разу не перебив Таню и записав что-то на мятом листке бумаги, который он достал из кармана брюк. — Брат исключается. Есть другие родственники?

Таня назвала двоюродную сестру, живущую в Протвино, и Жилин на минуту отошел, чтобы отдать по внутреннему телефону какие-то распоряжения. Вернувшись (они все еще продолжали стоять посреди холла, Жилин и не думал приглашать Таню в кабинет), следователь спросил:

— Этот приятель, у которого Немировский якобы был в половине двенадцатого, — вы можете дать его координаты?

— Нет, — покачала головой Таня, — но можно позвонить Свете…

— Пойдемте ко мне, — решил наконец Жилин. — Но сначала нужно выписать пропуск.

Несколько минут спустя в кабинете следователь усадил Таню на продавленный диван, куда, скорее всего, не садился ни один из подследственных, для них у стола стоял прикрученный к паркету стул. Он пододвинул столик со вторым телефонным аппаратом, а сам, усевшись за стол, слушал по первому. Света подтвердила все, что рассказывала раньше, сообщила номер телефона Олега и еще два номера Аркашиных приятелей, которые, скорее всего, ничем помочь не могли.

— Я назначу вскрытие в связи с появившимися обстоятельствами, — сказал Жилин и, увидев, как вздрогнула Таня, добавил: — Простите… Завтра к утру, а может, и раньше, будем знать точно, отчего он умер. По-моему, и так ясно, и эксперт будет недоволен, ну да ладно, делаю это только чтобы вас успокоить… Если, конечно, это может вас успокоить.

Что может меня успокоить? — подумала Таня. — Вот если сейчас откроется дверь и войдет живой Аркаша… Она упадет в обморок, конечно, но потом успокоится, и еще как успокоится.

— Послушайте, — сказал Жилин, глядя не на Таню, а куда-то поверх ее головы, — может, вы там в Израиле забыли… Я слышал, что у вас так мало убийств, что полиция имеет возможность заниматься каждым и доводить до конца… Я хочу сказать, что даже если подтвердится ваше предположение… Не думаю, что это произойдет, но допустим… Вы только создадите мне лишнюю и совершенно мне не нужную работу. Понимаете? Дел у меня и так…

— Не понимаю, — прошептала Таня.

— Так я и говорю… У меня просто времени нет заниматься еще и вашим Немировским. А дело прокурор навесит именно на меня, это ясно. И что мне делать? Получить очередной висяк? Это мне нужно? И вообще, я не понимаю, отчего вы так стараетесь доказать, что это не было несчастным случаем? Вам-то что с того?

Жилин говорил вроде бы по-русски, но общий смысл казался Тане плохим переводом с марсианского. К реальности слова следователя отношения иметь не могли.

— Если Аркадия убили, — сказала Таня, поражаясь тому, как спокойно звучит ее голос, — я хотела бы, чтобы они… Нет, я ничего не хотела бы… Я не знаю… Но если человека можно убить посреди Москвы, лучшего программиста, замечательного… И никому нет дела, даже вам…

— А мне — меньше чем кому бы то ни было, — буркнул Жилин и встал. — Ну хорошо. Телефон подруги, у которой вы остановились, я записал. Завтра не уходите из дома до десяти часов, я позвоню, вы можете понадобиться, если что…

— Вы найдете Тамару Евсеевну…

— Надеюсь. До свиданья.

Таня пошла к двери и неожиданно услышала за спиной:

— Татьяна Максимовна…

Она обернулась. Жилин смотрел на нее, и в значении этого взгляда женщине трудно было ошибиться. Тане стало неприятно, будто ее разглядывал бабуин в зоопарке. Впрочем, интонации голоса следователя не соответствовали выражению его взгляда, и это не позволило Тане сразу же выскочить за дверь и захлопнуть ее, перерезав нить взгляда.

— Татьяна Максимовна, — тихо повторил Жилин. — Посидите сегодня дома. Я вижу, вы хотите сами искать мать Немировского. Не нужно. Хватит одного…

Он опустил голову, не закончив фразы, и Таня почувствовала, как у нее подгибаются ноги. Она закрыла за собой дверь и в коридоре опустилась на длинную деревянную скамью. Почему он сказал так? Неужели Жилин знает болье, чем говорит? Наверняка. О гибели Аркаши? Нет, такого быть не может. Он просто так сказал, чтобы…

Думать о Жилине Тане было неприятно, и она поспешила покинуть здание прокуратуры. На улице было жарко, это была забытая уже московская жара, отличавшаяся от тель-авивской, как отличаются друг от друга два сорта яблок: один холодит небо, а от другого вязко на языке…

Жилин позвонил ровно в десять. Ночью Таня спала плохо, да и легли они со Светой поздно, до двух сидели на кухне, глушили чашками кофе и разговаривали. Обычно кофе на Таню действовал, как хорошее снотворное — странное свойство организма, но это было так, и Таня еще в институте пила кофе не для того, чтобы бдеть над конспектами, а чтобы хорошо выспаться перед сложным экзаменом. Но вчера почему-то от кофе, а может, от чего-то еще, стучало в висках, сердце срывалось с места, как необъезженный конь, и сон не шел, уснула она под утро, звонок Жилина буквально выдрал ее из гулкого, как пропасть, сна. Света ушла на работу, в квартире никого не было, и Тане пришлось тащиться, ничего не соображая, на кухню, где они вчера ночью оставили телефонный аппарат на длинном шнуре.

— Татьяна Максимовна? — голос у следователя был настороженным, будто он ждал, что ответит не Таня, а ее голосом — какой-нибудь диверсант международного класса.

— Да, — сказала Таня, проснувшись. — Что? Это вы? Вы нашли Тамару?

— Нет, — сказал Жилин. — Пока нет. Но патологоанатом… Вы оказались правы, Татьяна Максимовна. Это убийство.

Чего она ждала? Знала, что права, но, видимо, надеялась на то, что все-таки ошиблась.

— Вы меня слышите? — с беспокойством спросил Жилин.

— Да… — пробормотала Таня.

— Уголовное дело по факту убийства уже возбуждено, — продолжал бубнить следователь, — и поскокльку вы проходите теперь как свидетель, прошу вас быть у меня сегодня в двенадцать часов. Пропуск выписан.

Положив трубку, Таня долго сидела, опустив руки между колен. Аркашу убили. Она догадывалась, а теперь это ясно. Через неделю ей лететь в Тель-Авив, но как она улетит? Она должна знать… Зачем? Нужно. Ради Аркадия. Этот следователь будет возиться год, у него нет времени — он сам сказал. Он ничего и никого не найдет, даже стараться особенно не будет. Значит, она должна сама…

Что — сама? Вот глупости.

Когда в полдень Таня вошла в кабинет Жилина, следователь посмотрел на нее так, будто видел впервые.

— Садитесь, — сказал он, — и начнем с самого начала. Позвольте ваши документы, для протокола.

— Как его… — сказала Таня. — И почему, я не понимаю — почему…

Отвечать на ее вопросы Жилин не собирался, у него были свои. Тане пришлось сосредоточиться и рассказать — зачем это для протокола? — о том, когда она репатриировалась в Израиль, чем и где занималась до отъезда, какие у нее были отношения с убитым, когда она видела его в последний раз (господи, как давно!), что именно сказала мать Немировского, когда звонила в Тель-Авив… Вопросы было вроде не по делу, но, видимо, наводили следователя на какие-то мысли, иначе зачем ему было терять время, задавая их?