Таня кивнула и открыла дверцу машины. К подъезду шла, не оборачиваясь.

Утром, выходя из дома, она видела на противоположной стороне улицы поваленный ураганом клен. Сейчас дерева уже не было. Ничто не напоминало о стихии, будто прошло не двое суток, а год. Господи, — подумала Таня, — неужели я была в морге и видела Аркадия? И больше никогда не увижу?

Она не стала дожидаться лифта и начала медленно подниматься по лестнице.

Тане нужно было выходить в вечернюю смену, и с утра она прибралась в квартире. Отец сказал, уходя на работу: «Пыль на телевизоре», и этого было достаточно, чтобы Таня прошлась с тряпкой по всем комнатам — на самом деле пыли почти и не было, откуда ей быть, если последний хамсин прошел две недели назад, а в прошлый выходной они с мамой уже делали влажную уборку?

В начале пятого Таня включила телевизор, чтобы посмотреть перед уходом какой-нибудь веселый клип по музыкальному каналу, и застыла посреди гостиной, прижимая к груди вешалку с рабочей одеждой. Первый израильский канал показывал горевшую спичку огромного небоскреба («Фильм? — подумала Таня. — Не люблю эти голливудские съемки»), и диктор голосом одновременно ратерянным и взволнованным произносил страшные слова, которые не могли иметь отношения к реальности.

— То, что вы видите на своих экранах, — частил диктор на иврите, — это прямой эфир компании Си-Эн-Эн. Одна из стоэтажных башен Всемирного торгового центра в Нью-Йорке буквально несколько минут назад подверглась террористической атаке. Пассажирский самолет врезался в небоскреб на уровне примерно восьмидесятого этажа. Пока неизвестно, кто находился в этом самолете, были ли там пассажиры. Но в здании — это вы видите сами — возник сильный пожар. Наверянка сотни людей, находившихся на верхних этажах, оказались отрезаны. Господи! — воскликнул диктор неожиданно. — Что это?! Люди бросаются из окон — смотрите, смотрите! Они…

На мгновение голос прервался — похоже, было что даже ко всему привыкший диктор израильского телевидения не мог найти слов, у него перехватило дыхание, и вдруг в объятой пламенем тишине послышался шепот:

— Там второй самолет… Летит… Нет… Не может быть! О мой Бог!!

Шепот взвинтился до крика, а Таня, стоявшая неподвижно посреди гостиной и не способная пошевелить даже пальцем, увидела, как в кадре появился темный крестик самолета, уверенно прочертил прямую и…

Кто это кричал? Диктор? Сама Таня? А может, микрофоны донесли одновременный вопль тысяч людей оттуда, из второй башни, пока еще целой, но уже горевшей, прорванной насквозь, раненой и, хотя живой, но обреченной?

Вешалка выпала из Таниных рук, и она не стала поднимать упавшую одежду. Стояла, смотрела, ничего не понимала и в то же время понимала все.

— Только что поступило сообщение, — израильский диктор, похоже, синхронно переводил то, что сам слышал по Си-Эн-Эн, — что оба самолета были захвачены неизвестными и направлены на башни Всемирного торгового центра с интервалом в восемнадцать минут… Нет, говорят о четырех захваченных самолетах… Один из них, как утверждают, был сбит службой противовоздушной обороны и упал в Пенсильвании… По сообщению из мэрии Нью-Йорка, в двух небоскребах Всемирного торгового центра сегодня могли находиться до пятидесяти тысяч человек.

Будто не веря в реальность этого числа, диктор повторил:

— Пятьдесят тысяч… Сколько из них спаслись, сколько погибли, а сколько в эти минуты пытаются проваться к выходу сквозь пламя — этого никто сказать не может. Сейчас…

Внизу экрана, где английский текст предварял ивритскую речь, Таня вдруг увидела странные слова, которые не могли иметь реального содержания: «The tower collapsed». «Коллапс города? Или башни?» — не поняла Таня. Что означали эти слова??

Она увидела. Серо-бурая пыль будто прорвала стоявший мешок небоскреба, и мешок сложился, рухнул, исчез из вида. Пыль осталась, и с неожиданной оглушающей остротой Таня поняла вдруг, что прямо сейчас, на ее глазах, с предсмертными криками и последними мыслями о сущем, тысячи людей перестали быть.

Потом упала вторая башня, потом сообщили, что в здание Пентагона врезался еще один захваченный террористами самолет, а всего угнано по всей стране то ли восемь, то ли одиннадцать машин. Потом объявили о том, что воздушное пространство над Соединенными Штатами закрыто для всех самолетов, кроме президентского. Потом…

Все, что было потом, Таня видела, как сквозь розовую пелену, и слышала, будто сквозь тонкую ткань, приглушавшую звуки. В себя она пришла, когда посмотрела на часы и поняла, что давно опоздала на работу. Прямой репортаж по первому израильскому каналу все еще продолжался, какие-то люди произносили какие-то слова, и опять показывали те, первые кадры. Таня не могла этого больше видеть и переключила телевизор на московский канал ОРТ.

— По сведениям, полученным от компетентных источников в Вашингтоне, — говорил диктор, а камера скользила по измученным лицам людей — Москва показывала сейчас те же кадры, что и сотни других телестанций мира, — ответственность за этот варварский теракт лежит на исламских фундаменталистах, объявивших войну цивилизованному миру. Называют имя террориста номер один, известного саудовского миллионера Усамы Бин-Ладена, финансирующего деятельность террористических организаций во многих странах Европы, Азии и Африки. Президент Буш, созвавший пресс-конференцию сразу после ужасных терактов в Нью-Йорке и Вашингтоне…

Если бы Аркаша остался жив, всего этого не было бы, — подумала Таня. Он наверняка знал. Такой теракт планируется за много месяцев, и Аркаша должен был обнаружить, как шла подготовка.

Конечно, Таня не могла быть в этом уверена. Но знала, что права, и что никто не сможет доказать ей обратное.

Вернувшись два месяца назад в Израиль, она несколько дней носила в сумочке конверт с паролями. Не думала — передавать или нет, просто носила, как память об Аркаше. Впрочем, она и не знала, к кому и как обращаться. И что сказать? «Вот старые пароли? Знаете, в Интернете есть такая организация — „Духовное возрождение мусульман“? И если вы найдете гениального хакера, то, возможно, узнаете странные и страшные вещи»… Глупо.

Таня переложила конверт из сумочки в ящик секретера и постаралась больше о нем не думать. И о Москве не думать. Не вспоминать. Сразу приходили мысли об Аркаше, становилось больно, гибель его выглядела нелепой и случайной — пронесся ураган, и какая разница, как он назывался? Может — «Возрождение».

Если бы я была мужчиной, — подумала Таня, — то поступила бы иначе. Пошла бы в Мосад, доказывала бы. А я женщина. И с меня хватит.

— Президент Буш сказал, что Америка нанесет удар по базам террористов, где бы они ни находились, — говорил диктор. — Объявлена тотальная война террору… Усама Бин-Ладен… Фундаменталисты…

Таня стояла, прислонившись лбом к оконному стеклу, видела перед собой белое лицо Аркадия, и страх в глазах Тамары, и настойчивый взгляд Жилина, и падавшие в тучах пыли стоэтажные спички — на фоне слез, которые текли сами по себе, вызванные не эмоциями, а чем-то более глубинным и необъясненным.

Неожиданно Таня поняла, чего хочет сейчас больше всего на свете. Она ведь записала номер… В книжке или на листке бумаги? Хорошо, если в книжке.

Отыскав номер телефона, она подняла трубку, набрала длинную серию цифр и подумала о том, что успеет умереть от старости и тоски, пока будет ждать ответа.

— Жилин у телефона, — глухо произнес голос, который Таня сразу не узнала. — Слушаю, говорите…

Таня сжала трубку так, что заныли пальцы, и сказала едва слышно:

— Здравствуйте, это я.