— Почему не в лифте?

— Лифт находится в противоположном конце коридора, — терпеливо повторил доктор Волков. — Быстрее было подняться по лестнице.

— Это верхний этаж клиники, — сказал Дайсон, задумчиво глядя на лежавший перед ним блокнот и, не услышав ответа, спросил: — Верно?

— Верно, — сухо ответил Волков, готовый взорваться — своими глупыми вопросами полицейский выводил его из себя.

— На четвертом находятся только исследовательские лаборатории?

— Вам уже прекрасно известно, — едва сдерживаясь, сказал Волков. — Это экспериментальное отделение. Здесь проводятся научные исследования в различных областях медицины и медицинской биологии. Шесть блоков, каждый из которых представляет собой хорошо оснащенную лабораторию.

Дайсон кивнул, поставил закорючку в блокноте и сказал:

— На всем этаже были заняты только лаборатории доктора Туберта и… — он сверился со списком, — доктора Палмера. Это довольно далеко от комнат доктора Туберта, и потому утверждения доктора Палмера и его ассистента Фрома о том, что они не слышали выстрела или не обратили на него внимания, разумеется, могут соответствовать действительности. Если распределить по времени… Впрочем, это неважно, лаборатория Туберта была закрыта изнутри, и никто не мог открыть дверь даже с помощью кодового набора. Может, вы действительно прибежали минут через пять после выстрела, а может, вы все — каждый в отдельности — были здесь гораздо раньше. Может — до преступления. Не знаю. Но войти, выстрелить и выйти никто все равно не мог, верно?

Волков кивнул.

— Значит, стрелял либо сам Туберт… да, я понимаю ваш жест, доктор… Это невозможно, вы, как врач, знаете это лучше меня. Остается Элис Бакли, поскольку, кроме нее, в лаборатории не было ни одной живой души.

— Мисс Бакли не могла этого сделать, — резко сказал доктор Волков. — Она спала с девяти утра, ее разбудили в вашем присутствии. Аппаратурные данные показывают, что мисс Бакли не просыпалась ни на минуту и в момент выстрела находилась в фазе глубокого сна, альфа-ритм в абсолютно спокойном состоянии, множество других параметров… Подозревать ее в убийстве у вас еще меньше оснований, чем меня или старшую сестру Флоберстон.

— Понимаю, — вздохнул Дайсон и захлопнул наконец блокнот. — Вы дадите мне экспертное заключение на этот счет?

— Хоть сейчас.

— Замечательно.

Выйдя в коридор, старший инспектор запустил обе пятерни в свои густые бакенбарды, выращенные исключительно для того, чтобы скрыть от постороннего взгляда многочисленные следы юношеской болезни — когда ему было восемнадцать, угри так его мучили и выглядели так безобразно, что он готов был утопиться, особенно после того, как признался в любви Элизе Манбар, самой красивой (он так полагал) девочке в школе. Она не удостоила его ответом, даже не подняла на него взгляд, ведь тогда ей пришлось бы увидеть его лицо, обезображенное волдырями. Он не утопился, конечно, но с тех еще пор возненавидел врачей и всю их хваленую медицину: вытаскивая с того света безнадежных больных, они не могли справиться с простой юношеской хворью. Со временем — через три долгих года! — угри исчезли, но лицо Реда теперь напоминало изрытое траншеями поле брани. Единственной возможностью создать себе новый имидж стали бакенбарды, и Реджинальд Дайсон отращивал их с такой же страстью, с какой в свое время любил жестокую Элизу.

Почесывая бакенбарды, Дайсон постоял минуты две в коридоре и, приняв решение, направился к лифту. Само по себе убийство, если его грамотно и быстро раскрыть, — хорошая возможность повышения по службе, это разговоры о том, какая светлая у старшего инспектора Дайсона голова, это самоуважение, наконец. Но… В данном конкретном случае женщина не могла убить своего любовника, проводившего над ней научные эксперименты, потому что она спала, и это подтверждают приборы. Любой суд — а уж присяжные точно — будет доверять экспертизе больше, чем здравому смыслу. А здравый смысл утвержал, что убить Туберта могла только Элис Бакли, иначе пришлось бы привлечь к объяснению мистические силы. Окна закрыты шторами, только одна дверь — в коридор. И дверь эта заперта изнутри на кодовый замок, причем внутренний шифр не совпадает с внешним. Чтобы войти в лабораторию, полицейскому механику понадобилось двадцать три минуты, а уж Локателли свое дело знает будь здоров, опыта у него больше, чем у иного медвежатника.

Говорить о том, что убийца Туберта вошел, выстрелил и смылся в неизвестном направлении, мог лишь дилетант или сочинитель триллеров вроде Кинга, ловко управлявшегося со словами и абзацами, но наверняка ни разу не видевшего в реальной жизни, как из пробитой грудной клетки толчками вытекает черная венозная кровь…

Перед распахнутой дверью лаборатории стоял, сложив руки на груди, сержант Харрис. Увидев шефа, он доложил, что никто за это время не входил, не выходил, и вообще…

— Хорошо, Лес, — Дайсон похлопал Харриса по локтю (хотел по плечу, но ведь не дотянешься, не подниматься же на цыпочки!) и вошел в комнату. Белый контур на полу по-прежнему притягивал к себе взгляд, но черных пятен уже не было — отправляясь с доктором Волковым искать пустое помещение, чтобы записать его показания, Дайсон приказал кровь подтереть, а следы, если они вообще были, старый друг Майк Фэрроу снял со всех поверхностей. Дайсон уже знал результат предварительного анализа: на пистолете остались смазанные отпечатки, не поддающиеся идентификации. Убийца аккуратно достал оружие из большого внутреннего кармана пиджака Соломона Туберта, воспользовавшись, скорее всего, одной из гигиенических салфеток, пакетик с которыми лежал на тумбочке. Несколько таких салфеток — скомканных после использования — детектив нашел в ведре для мусора. Убийца был нетороплив, а Туберт даже не обернулся?

Мисс Бакли, похоже, только сейчас полностью пришла в себя — на лицо ее вернулся румянец, и глаза смотрели не с мутной поволокой, как полчаса назад, когда явился брат Элис, извещенный о трагедии в клинике. Фредерик Бакли работал в Элбертонском университете в должности приват-доцента, преподавал астрономию и вел исследования в области, о которой старший инспектор Дайсон не имел ни малейшего представления.

Элис сидела на кушетке, привалившись к стене, Фред Бакли молча держал сестру за руку. Дайсон придвинул от компьютера к кушетке вращающееся кресло, сел и сказал осторожно:

— Я очень сожалею, мисс Бакли…

— Почему? — с тоской произнесла Элис, — почему никто не хочет говорить мне правду?

— Правда, мисс, — начал Дайсон, — заключается в том, что доктора Туберта убили. В этой комнате. В вашем присутствии. Вы что-нибудь слышали? Выстрел? Разговор? Слова какие-нибудь?

— Я спала, — Элис говорила так тихо, что Дайсону пришлось наклониться и напрячь слух. — Я ничего… Когда проснулась, увидела вас… Сол… Почему?!

— Вы о мотиве, — кивнул Дайсон. — Признаться, меня пока больше интересует способ. Как это произошло.

— Фред сказал, что…

— Я сказал, что Сола застрелили из его собственного пистолета, — вставил Фредерик Бакли. — Это ведь так?

— Да, — кивнул Дайсон. — И я не очень понимаю, почему доктор Туберт носил с собой оружие, на которое у него не было разрешения. Он опасался кого-то?

— Он никого не опасался, — сказала Элис, высвобождая ладонь из руки брата.

— Сол носил пистолет по привычке, — вмешался в разговор астрофизик. — Я у него как-то спросил… Он сказал, что без «беретты» чувствует себя будто голым. Почти десять лет он не расставался с оружием.

— Вот как? — удивился Дайсон. — Значит, у него все-таки были враги.

— Конечно, — согласился Бакли. — Миллиона три врагов, и каждый мог его убить.

— Не понял, — нахмурился старший инспектор.

— Вы, вероятно, еще не знаете… Сол приехал в Штаты из Израиля.

— Это мне известно, — кивнул Дайсон. — Получил приглашение на работу, у него была зеленая карточка.

— А в Израиле, — продолжал Бакли, — Туберт жил в поселении Эли, на оккупированных территориях. Там вокруг палестинские поселки. И оружие есть у каждого поселенца — на дорогах опасно, можно получить пулю из засады. А Туберт каждый день ездил на работу в Иерусалим.