– Я тоже так думал. Но Кунке назвала имя своего внутреннего друга, и это не имя моей матери. Оно нехарактерно для нашего племени. Это имя – Милиса, – с некоторой тревогой произнёс Спаргапис.

– Интересно. – Жрец задумался, а потом встрепенулся. – Ты знаешь, вполне возможно, что твоя матушка поменяла имя в том, другом мире. В любом случае тебе не стоит пугаться. Кунке находится под защитой наших богов и наших предков, – торжественно заключил жрец.

– Ну что же, мне остаётся только радоваться этому. – В голосе Спаргапа чувствовалось облегчение. Он быстро встал и вышел из шатра.

По степи мчались молодые всадники. Впереди всех на высоком, стройном и сильном жеребце, чья белая, как снег, шерсть переливалась в лучах яркого солнца, скакала Кунке. Она была одета так же, как и все остальные наездники. Со стороны и не скажешь, что это двенадцатилетняя девочка. Казалось, что тело Кунке плавно перетекает в тело её четвероногого друга Жела и они составляют единое целое. Каждое движение наездницы моментально улавливалось скакуном и служило командой для его крепких мышц. Голова Кунке приникла к мускулистой шее коня. Он чувствовал её горячее дыхание и в такт ему раздувал ноздри. Оставив позади всех соперников, принцесса, как стрела, выпущенная ловким и сильным лучником, быстро приближалась к финишу.

– Поздравляю, доченька. Ты, как всегда, первая. В очередной раз утёрла носы юношам, – смеялся довольный Спаргап. – Ты быстра и ловка, как я в твои годы, – удовлетворённо заметил он.

– Спасибо, отец. Я тоже довольна сегодняшними скачками. Тем более что в них участвовал Марлух. – Кунке зарделась после этих слов.

– Кто? Это тот, что из рода тырау? – недовольно спросил царь, глядя на опустившую глаза дочь.

– Да, – тихо произнесла принцесса.

– У него, конечно, есть чему поучиться, – задумчиво заметил Спаргап. – Он прекрасный наездник, ловко владеет оружием, смел, когда чувствует за спиной поддержку, как я слышал. Пожалуй, и всё, чем он может похвастаться. – Царь обнял дочь и легонько встряхнул её. – Выбрось его из головы. Рано заглядываться на юношей, – отрубил отец.

– Почему рано? Все мои сверстницы уже просватаны, а многие и замуж вышли. А ты говоришь «рано». – В голосе Кунке слышались нотки недовольства.

– Не забывай, что ты дочь царя, – резко остановившись, ответил Спаргап. – У меня нет сына, зато есть ты, – строго, даже строже, чем следовало, закончил он.

– Слушайся отца. Он знает, что говорит, – услышала Кунке голос Милисы.

– Хорошо, – прошептала она и, опустив голову в знак покорности, пошла за Спаргапом: Кунке привыкла подчиняться голосу своей подруги, которая никогда не подводила её.

Отец, заметив шевеление губ дочери, сначала усмехнулся, а потом довольно улыбнулся.

Кунке к своим двенадцати годам славилась и красотой, и умом. Светлые, чуть волнистые волосы и синие с чернотой глаза, выгодно оттенявшие её слегка матовую кожу, унаследованы были от Адель. От неё же досталась Кунке необыкновенная проницательность и чувственность. Она часто вглядывалась в маленькое бронзовое зеркальце, подаренное ей отцом. Она искала общие и необщие черты со Спаргапом. Однажды Кунке стала расспрашивать о матери.

– Отец, можно мне задать тебе вопрос? – тихим голосом спросила она за ужином.

– Спрашивай, доченька. Надеюсь, я знаю ответы на все твои вопросы, – улыбаясь ответил Спаргап.

– Почему у меня нет мамы? У всех детей есть, а у меня нет. – Глаза Кунке были наполнены слезами.

– Понимаешь, доченька, – после длительного молчания стал говорить Спаргап, – женщина, которая родила тебя, – его голос вибрировал от нервного напряжения, – оказалась плохой матерью.

– Что значит «плохой матерью»? Не понимаю, – сглатывая слёзы, спросила Кунке.

Спаргап молчал. Он не знал, как рассказать дочери, что женщина, родившая её, невзлюбила своё дитя, оказавшееся не того пола. Он боялся, что дочь не поймёт его и возненавидит за то, что лишил её матери. Он молчал. А Кунке с волнением ждала ответа. На помощь пришла Милиса.

– Кунке, послушай, что я тебе расскажу. – Голос подруги звучал требовательно и таинственно. – Я помню, с какой нежностью и любовью ждала твоя мать рождения своего дитя. Я помню её руки, гладившие твои ножки и ручки, когда ты вытягивалась в её чреве. Но я также помню, с какой неприязнью она смотрела на тебя, только что родившуюся, красненькую, сморщенную, с какой ненавистью швырнула тебя на пол только потому, что её дитя, которое она носила под сердцем и которое тогда любила, оказалось девочкой. Ей нужен был сын, чтобы Спаргап взял её в жёны и она стала царицей. – Милиса перевела дух и продолжила: – Я помню, с какой любовью твой отец впервые взял тебя на руки и не мог налюбоваться на тебя. Это он поднял тебя, кричащую от боли, с пола, с нежностью обнял и дал клятву любить за двоих – за отца и за мать. И он выполнил и выполняет своё обещание. Разве ты когда-нибудь ощущала себя обделённой любовью? Ты купаешься в ней. Не так ли?

– Да, ты права.

Глубокая нежность, любовь и благодарность объяли сердце Кунке. Она бросилась к Спаргапу и стала его обнимать, шепча:

– Спасибо, отец, спасибо за твою любовь.

В глазах Спаргапа появились слёзы – впервые после ухода его отца Арлана. Но это были слёзы радости. Он в который раз благодарил свою мать, которая, по его разумению, приняла имя Милиса, за помощь.

С того времени Кунке ни разу не возвращалась к разговору о матери. Она решила стать достойной продолжательницей дела своего отца. С всепоглощающим упорством Кунке получала навыки наездника, овладевала умением пользоваться луком, поражая цель на всём скаку. Вместе с мальчишками Мермер обучал её и борьбе.

– Скоро мне нечему будет учить твою дочь, – обращаясь к Спаргапу, не без гордости говорил Мермер накануне тринадцатого дня рождения Кунке. – Эта девочка превосходит по ловкости всех юношей. Я удивляюсь, как она при её хрупком телосложении умудряется их побороть. Я уже не говорю о скачках, и стрельбе из лука, и метании копий. – Голос Мермера звучал восторженно и победоносно. – Кунке превратилась в настоящую воительницу.

– Благодарю тебя, друг, – с широкой радостной улыбкой ответил Спаргап. – Ты меня порадовал.

Кунке мечтала стать воином и сопровождать отца в походах. Более того, она страстно хотела стать девушкой-батыром. Правда, об этом она никому не говорила, кроме, конечно, своих единственных друзей – Милисы и Жела. Жел, когда узнал, радостно заржал, давая тем самым понять, что готов помочь в достижении цели. Милиса же более спокойно восприняла это желание, понимая его опасность и трудность реализации.

Приближался период бакьятис, время почитания богов, главным из которых считался Митра. Племя готовилось к нему заранее. Отмечали широко. Несколько дней посвящали проведению скачек, состязанию в борьбе, метании копий. Все молодые воины участвовали в этих соревнованиях. К ним готовилась и Кунке. Считалось, что побеждает тот, кому благоволит бог Митра. Поэтому перед состязаниями участники стремились к скале, что одиноко высилась над бескрайней степью. Там, в глубине её, находилась глубокая и просторная пещера – место поклонения Митре. Вставали рано, до восхода солнца, и с первыми его лучами заходили внутрь. Сначала заходил жрец, за ним следовал тот, кому надо было поговорить с богом.

Кунке прежде никогда не была внутри святилища: до сегодняшнего дня она не испытывала потребности в общении с Митрой. Ей вполне хватало верных друзей и отца. Накануне она не могла уснуть, всё думала, о чём будет просить бога. Кунке вспомнила, как однажды, играя в царском шатре, услышала требовательный голос жреца, убеждавшего Спаргапа просить у Митры совета. Правда, какого совета, она не расслышала: жрец понизил голос. Кунке также вспомнила, что ответил отец.

– Я почитаю Митру. Но этот вопрос буду решать сам. Не следует беспокоить великого бога по пустякам. – Голос Спаргапа был непререкаемым.