– Спасибо тебе, мой друг детства, – тихо прошептал Арлан.

Волк услышал и понял его. Он сменил своё грозное рычание на тихое поскуливание. Старый вожак стаи стоял на страже своего когда-то маленького, а теперь взрослого, но такого безрассудного, как думал он, хозяина и друга. Арлан, превозмогая себя, поднялся, подошёл к Кулаке, который с трудом стоял неподалёку. Поддерживая друг друга, они поковыляли в сторону Спаргапа.

Вожак стаи продолжал стоять, порыкивая в сторону своих сородичей. А те, молодые, сильные волки, покорно лежали, боясь ослушаться. Авторитет вожака был неоспоримым. Старый матёрый волк искренне считал, что это заслуга его друга детства, хоть этот друг из другой, человеческой стаи. Только после того, как Арлан, Спаргап и Кулаке с неимоверным усилием взгромоздились на хребты своих коней и отъехали от злополучного места, вожак стаи повернулся и степенно пошёл к логову. Через несколько минут оттуда послышались нежные звуки недавно родившихся волчат и грубое, но ласковое урчание матёрого волка.

Орлиная тень летела над всадниками, а когда вдали показалось стойбище, она исчезла. В это же время прекратился горловой клёкот, исходящий из глотки жреца, остановилось его покачивание из стороны в сторону. Жрец открыл глаза и убрал ладонь со лба Адель. Она медленно открыла глаза, в которых застыло выражение скорби.

– Царь с сыном и Кулаке скоро будут здесь, – еле слышным голосом произнёс жрец. – Им понадобится моя помощь. Арлан и Кулаке побывали в волчьих зубах.

– Я знаю, – дрожащим голосом ответила царица.

Злополучная охота за волчонком разделила жизнь Спаргапа на до и после. Через неделю Арлан покинул мир живых. Жрец не смог залечить раны, полученные царём от острых зубов волка. Умирал Арлан тяжело и мучительно. Перед смертью он позвал сына.

– Спаргап, дай мне слово, что проживёшь свою жизнь достойно. – Голос царя звучал тихо, но твёрдо. – Ты хоть и мал ещё, но достаточно зрел, чтобы понимать ответственность, что возлагает на тебя жизнь. Береги мать, слушайся её во всём, она у нас мудрая женщина.

Арлан глубоко вздохнул, а затем медленно выдохнул из себя остатки земной жизни. Рука, державшая ладонь Спаргапа, ослабила свою хватку и обмякла.

Сын ещё долго сидел рядом с отцом, не веря, что больше никогда не сможет поговорить с ним, что отец больше не даст ему никакого совета, никогда больше не будет кричать громче всех от чувства гордости на скачках, в которых неизменно побеждал он, его сын, никогда не придёт к нему перед сном пожелать спокойной ночи. Никогда он не увидит больше отца.

В день похорон Спаргап почувствовал себя маленьким мальчиком, которого оставили одного в этом неизвестном ему огромном мире. Он побежал, побежал далеко в степь. Его друг Мермер хотел было последовать за ним, но Адель остановила.

– Пусть бежит: ему надо побыть одному, – тихо сказала она.

Спаргап бежал, пока не споткнулся о камень, лежащий неприметно в степной траве. Он упал ничком, и дурманящие запахи травы напомнили ему последнюю поездку к волчьему логову.

– Зачем, отец, зачем? Мне не нужен никакой волчонок! Мне нужен ты! Как я без тебя? – кричал Спаргап в пустоту.

Внезапно совсем рядом раздался вой волка. Этот вой был глухим, тихим и прерывистым, похожим больше на рыдание, чем на сигнал к действию. Спаргап оглянулся. В его глазах, полных страдания, появился страх. Метрах в двадцати от него лежал старый седой волк, который с трудом удерживал голову с приоткрытой пастью, издающей жалобный вой.

Спаргап узнал его. Это был вожак стаи, спасший их от растерзания молодыми волками – членами этой стаи. Спаргап застыл на месте, наблюдая за волком, вой которого становился всё тише и тише. Царевич стал внимательно всматриваться в хищника, ожидая, когда тот замолкнет и уйдёт. Но нервное напряжение и усталость сделали своё дело. Мальчик опустил голову, закрыл глаза и незаметно для себя впал в забытьё.

Когда он очнулся, была глубокая ночь. Глаза Спаргапа, слепые после пробуждения, постепенно стали привыкать к темноте, и вскоре они могли различить траву, примятую его телом, лёгкое колыхание фиолетового кермека, рыжего эремуруса, белого качима и других степных растений, запах которых так будоражил его нос. Спаргап посмотрел в ту сторону, где лежал волк. Лунный свет вкупе со звёздным очертил недвижное волчье тело. Спаргап осторожно подполз к нему. В метре он остановился и замер.

Хищник лежал на брюхе с распростёртыми лапами, на которых покоилась бессильная голова. Глаза, большие жёлтые глаза были подёрнуты пеленой смерти. Спаргап в изумлении встал на колени перед волком и осторожно, всё ещё боясь, начал внимательно осматривать его. Старое тело некогда сильного, могучего вожака стаи было истерзано, покусано во многих местах, окровавлено, как будто его владелец имел недавно великое сражение с себе подобными.

Страшная догадка пронзила мозг Спаргапа: «А ведь волк этот пострадал из-за нас! Молодые, сильные волки не смогли простить его». Он смотрел на старого, растерзанного своими сородичами хищника, и чувство благодарности стало проникать в его сердце. Спаргап вспомнил рассказы отца о своих играх с этим тогда маленьким волчонком, который стал для Арлана лучшим другом. Вспомнил, с какой теплотой и нежностью звучал тогда отцовский голос. Рука Спаргапа потянулась к оскаленной морде волка и бережно закрыла ему глаза. Потом он осторожно с усилием поднял израненное мёртвое волчье тело и понёс его туда, откуда прибежал накануне.

Шёл он медленно. Тело волка оказалось тяжёлым для него. Пришлось несколько раз останавливаться для отдыха.

На востоке светлело. К могиле отца Спаргап подошёл, когда первые лучи солнца осветили вечное пристанище Арлана.

– Отец, я принёс тебе друга, – дрожащим голосом тихо произнёс Спаргап. – Вы будете вместе, как когда-то в детстве.

Он стал ожесточенно рыть яму для старого волка рядом с могилой отца. Вскоре царевич перестал чувствовать пальцы рук. Но свою работу Спаргап не останавливал. Он рыл и рыл яму, орошая землю слезами, которые стекали по его грязному лицу. Наконец Спаргап решил, что яма достаточно глубока. Он бережно положил в неё тело старого и преданного друга отца, постоял немного и энергично стал закапывать яму.

К своему шатру Спаргап вернулся, когда солнце собиралось прощаться с землёй до следующего дня. Он был настолько уставшим, что рухнул на пол шатра, как только переступил его порог. Адель приказала осторожно поднять сына и перенести на постель. Оставшись с ним наедине, она долго гладила его по взъерошенным волосам, выбирая остатки травы. Глаза её были полны слёз. Царица не пошла к себе в шатёр, а приказала постелить в шатре сына. «Он должен знать, что не один на этом свете, что мы вместе. Я должна стать ему опорой в жизни. Для него я теперь в двух лицах: нежная и заботливая мать и твёрдый и справедливый отец». С этими мыслями Адель незаметно уснула.

Проснулась она рано. На улице было темно. Птицы ещё не начинали своё призывное пение. Спаргап спал. Его дыхание было мерным и спокойным. Адель с нежностью смотрела на сына. Что-то неуловимое изменилось в нём. Что? Она увидела еле заметные складки в уголках рта – складки упрямства и решимости.

Спаргап открыл глаза, и они поразили мать. Глаза больше не светились детской беспечностью. Боль и печаль поселились в них, исчезли восторженные искорки, вместо них появилась тёмная безрадостная синева, характерная для тех, кто много испытал, много передумал.

Сердце Адель сжалось. Она обняла Спаргапа и зашептала:

– Ничего, сынок. Боль уйдёт. Нам надо жить так, чтобы отец, который всё время будет наблюдать за тобой и помогать тебе, был доволен твоими поступками. Всё будет хорошо. Пройдёт время, и твоё лицо вновь озарится улыбкой.

Полог шатра зашевелился, потом откинулся, и на его пороге появился жрец.

– Приветствую тебя, Адель. Завтра совет старейшин будет выбирать нового царя, – с порога произнёс он, глядя на постаревшую Адель. – Сегодня ко мне приходили старейшины. Они просили поговорить с тобой. – Голос жреца был холодно-вежливым.