— Так точно! А пока?..

— А пока, товарищ капитан 1-го ранга, принимайте авианосец «Свердловск» под свое командование!

— Есть! — отчеканил Иван, чуя, как нутро поет…

…Гирин поймал себя на том, что холмики щек онемели в застывшей улыбке, и вернул лицу серьезный вид. Красавец АТАВКР сиял да переливался на рейде — новенький, только-только вернувшийся с ходовых испытаний. На него еще не то, что муха — ни один палубный истребитель не садился!

А «Свердловск» лишь с берега походил на знакомый «Ульяновск» — внешний силуэт тот же, а суть и содержание иные.

Четыре самолета ДРЛО «Як-44», четыре противолодочных «Ка-29», восемнадцать истребителей-бомбардировщиков «Су-34К» — и шестьдесят истребителей! «МиГ-29К» и «Су-27К», фифти-фифти. Не просто сила, а Сила! Силища!

Белый катер лихо подвалил к пристани, и молоденький лейтенант, с флотской легкостью перескочив с борта на берег, отдал честь, не пряча мальчишеской улыбки — и косясь на Анастасию:

— Здравия желаю, товарищ командир! Катер подан!

Воскресенье, 8 июня. Вечер

Щелково-40, проспект Козырева

Экзамен по математике Юля сдала легко. У одноклассниц даже бантики тряслись от страха, а ей было спокойно. В душе разгорались азарт и вдохновение.

Школьные коридоры, на диво пустынные, попахивали свежей побелкой и сохнущей краской, но смех, громкие голоса выпускников живо переполнили их, будто и не было каникул. Настроение витало праздничное — мальчишки вышагивали в темных костюмчиках, в белых рубашках, иные даже при модных галстуках, а девушки — в строгих, глухих школьных платьицах, которым белые передники придавали нарядность с оттенком милоты. Пышные бантики и белые гольфы лишь добавляли детскости… Впрочем, весьма пикантной — длинные ноги и высокие груди путали скудные мужские умы, распаляя трусливое вожделение.

Юля улыбнулась, подумав, до чего же ей нравилось папино отношение к девичьей красоте — «папуся» никогда не подглядывал, а смотрел прямо, любуясь и восхищаясь.

Может, именно поэтому в ней и проклюнулась сла-абенькая симпатия к Антону? Он поразил ее и смутил своим неприкрытым интересом, но вот как раз стесняться не получалось — это Алёхин краснел, да неловничал, а на лице его был написан, крупными буквами, совершенно мальчишеский восторг.

Юле пришлась по душе не сыгранная ранее роль взрослой девушки, недоступной красавицы и умницы, одинаково хорошо разбирающейся в интегралах и мужчинах. А как робел Антон в ее присутствии! Причем, боялся он вовсе не отцовского гнева, а обиды той, что нанесла ему «сердечный укол».

— Юлька! — крикнула Людочка, встряхивая двумя роскошными «хвостами». — Ты домой?

— Ага!

— Чё вечером делаешь?

— Да не знаю еще…

— Если чё, приходи к нам! Дашка придет, Галка… А баба Валя обещала наливочкой угостить. Вишневой!

— Убойный довод! — рассмеялась Юля. — Ладно!

Вместе со всеми она выбежала на крыльцо, цокая невысокими каблучками, и остановилась. Ее ждал Антон.

Девичье сердце не замерло, как пишут в глупых романах, не забилось чаще, но в Юлиных глазах блеснуло удовольствие.

— Привет! — оживленно сказала она, делая вид, что не замечает, как шушукаются девчонки. — А ты чего здесь? Ждешь кого-то?

— Жду, — неожиданно спокойно ответил Алёхин. — Тебя. Проводить позволишь?

Гарина-младшая с удивлением посмотрела на него, как бы оценивая впервые. Не красавец, но симпатичный. Высокий, поджарый… Умный. И куда делась обычная безвольная растерянность, какая-то щенячья, радостная готовность потакать любой ее прихоти?

Сейчас во взгляде Антона смешалось, казалось бы, несоединимое — спокойная уверенность и смирение.

— Ну-у… — Юлины губы дрогнули, намечая приятные ямочки. — Пойдем.

Алёхин отзеркалил ее улыбку в кротком формате, и неторопливо зашагал рядом, приноравливаясь к девичьей походке. Юля сдерживалась, чтобы не шибко вертеть попой, отчего в ее поступи проявилась скованность.

— Что молчишь? — ворчливо осведомилась девушка.

— Наслаждаюсь! — признался Антон. — Когда я рядом с тобой, вот так, как сейчас, возникает иллюзия близости.

По идее, эти, излишне откровенные слова, должны были смутить спутницу или рассердить ее, но в Юле пробудилось беспокойство.

— Антон, что происходит? — спросила она тревожно. — Ты почему… такой?

— Какой? — мягко улыбнулся парень.

— Странный!

— Я тебя напугал? Прости, пожалуйста! Я… Знаешь, я сегодня всю ночь не спал… — Алёхин заспешил, предостерегающе вскинув руку: — Только не говори: «Ой-ё-ёй, несчастненький нашелся!» Я не страдал ни капельки! Просто думал… Вообще, знаешь, — оживился он, — любовь, даже безответная, делает человека счастливым! Плакать от любви не стыдно, да и слезы эти вовсе не горькие — они сладки…

— И о чем ты думал? — негромко спросила девушка, вычленяя главное.

— О тебе. О себе… Под утро я вышел на балкон. Светало… А я стою, и хихикаю, как дурак! Понимаешь, раньше я анализировал твое поведение, и то, как сам веду себя, а сегодня отбросил всю эту научную мишуру, и до меня сразу дошло! — он улыбнулся совсем, как папа, уголком губ, и тихо проговорил: — Я люблю тебя, Юля. Очень люблю! И хочу быть только с тобой. Всегда. Всю жизнь.

Девушка задохнулась. Зря она думала, что холодна и математична! Палящее волнение поднималось в ней, росло, находя выход в жарком румянце.

Они шагали не спеша, в ногу. Свернув с шумного проспекта, углублялись в парк, что шелестел рядом с улицей Колмогорова.

Юля ничего не решила. Разве могут двое влюбиться одновременно? Нет же. Просто один в паре любит другого или другую, а тот или та позволяет любить себя. И такое положение вещей не должно огорчать, как и всякая житейская правда.

Но… А вдруг одно горячее сердце способно зажечь другое? То, что бьется рядом? Юля покосилась — Антон шагал, выдерживая «пионерскую дистанцию», просветленный, облегчивший душу…

Она развернулась и прислонилась спиною к кряжистому вязу.

— Поцелуй меня, — слова слетели с языка, как обычная просьба.

Антон не удивился, но, казалось, и не обрадовался ничуть. Оказавшись очень близко — Юля изо всех сил держала глаза открытыми — «молчел» ласково огладил ее лоб и щеку, отводя пряди волос, и нежно поцеловал.

Сухие губы двоих соприкоснулись, дрогнули, прижимаясь неплотно, так, что дыхания смешались.

— Они все равно закрылись! — смущенно хихикнула она.

— Кто? — не понял он.

— Мои глаза!

— Это здорово… Это славно…

— Думаешь?

— Знаю.

— Поцелуй еще… Только крепче…

Двое, еле скрытые зыбкой завесой листвы, изо всех сил цеплялись друг за друга, тискаясь, сплетая руки. «Ты» и «я» охотно приближались к тому неприметному краю, за которым начинались «мы».

Пятница, 13 июня. День

Луна, ДЛБ «Звезда»

Леонов редко бывал вне базы так далеко. Обычно ему приходилось крутиться на стройплощадках, где ставили новые жилые блоки, или в районе «Урановой Голконды», а здесь, на «безымянной высоте», он стоял второй раз в жизни. Времени не находилось на бесполезный поход, не вписанный в график.

Но именно отсюда открывался захватывающий вид на всю «Звезду».

— Ну, как вам? — горделиво улыбнулся директор базы.

Кудряшов, прилунившийся лишь вчера, потрясенно вытолкнул:

— Ни-че-го себе…

— Когда ж вы успели столько всего нагородить? — озадачился Дворский.

— А вот! — Леонов надулся от важности.

Раньше лунная «Звезда» напоминала полярникам станции в Антарктиде, но теперь… Больше сотни стандартных жилых блоков, серебристых цилиндров, присыпанных толстым слоем реголита, занимали огромное пространство. Их связывали круглые галереи-переходники, двоясь, троясь и перекрещиваясь.

В восточном «микрорайоне» поднимались белые угловатые параллелепипеды системы предприятий ПО (повышенной опасности). Там круглые сутки шла сепарация плутониево-урановых руд, обогащенных самой природой. А по соседству плавили нифе и самородный алюминий, «разбирали» ископаемый лед из каньона Хэдли на воду, метан, аммиак, углекислоту и прочую кометную «химозу».