Щурясь на красные зори, покрывавшие Берлин, я набрал номер Динавицера. Ответила Соня.

— Ой, дядя Миша! Здрасьте!

— Шалом, Софи!

— Хи-хи… А вам маму или папу?

Ответить я не успел — властная Алина рука завладела радиофоном.

— Ой, Миша! Привет!

— Шалом, Алечка! — сказал я, посмеиваясь.

— Ой, этот Изя… Вечно со своим «шаломом»! А Соня такая повторюшка… Тебе Изю? Изя!

«Аля не меняется! — умилился я. — Всех ставит на пути истинные!»

— Чё там? — донесся недовольный голос Динавицера.

— Тебя! Мишенька звонит.

— Мишенька… — передразнил Изя, и заорал, хватая «трубку»: — Шалом, «Мишенька»!

— Ой, Изя, ну что ты за человек такой… — послышался Алькин отзыв.

— Исраэль Аркадьич, — заулыбался я, — ви таки будете завтра у себе дома?

— Будете! — жизнерадостно ответил Динавицер. — Если не выгонят!

Не дослушав Алькин комментарий, я весомо сказал:

— Дело есть, важное. Надо будет обмозговать.

— Не вопрос! А… Что? Тут Алька интересуется: один придешь или с Риткой?

— С Риткой.

— Всё! Таки ждем!

— Ну, давай…

— Таки давай!

Отложив радик, я пару минут глубокомысленно смотрел в потолок, соображая, идти мне в бассейн или не стоит. Ленивая натура рассудила, что тащится куда-то глупо, ежели душ под боком.

Я разделся и пошлепал в ванную — поклоняться Мойдодыру.

Струи воды хлестко били по коже, а мне почему-то думалось о пустыне Негев. Забавно…

Я столько бонусов израильтянам накидал, а сам ни разу не ступал по Земле Обетованной, перекрестку народов, рас и разумных видов!

Жмурясь от брызг, я рисовал в воображении ветхозаветные пески, древние развалины, источенные ветром, но даже не представлял себе, что ждет меня в реале.

— Когда мы уезжали, я заметила, что у Инны глаза на мокром месте… — излагала Наташа, встряхивая слипшимися волосами. — Мало посушила… Кончики влажные.

— Да ладно, высохнут! — легкомысленно отмахнулась Рита. — И что Инна? Молчала, как партизан?

— Не-а! Говорит, опять копалась в прошлом, жалела, что с Видовым жила, и вообще…

— Вот видишь, как… — вздохнула Гарина. — Она жалеет, а я радуюсь. Не брось Инка Мишу… Не знаю, что было бы, как бы я жила. Тимоша тогда шипела мне: «Чего ждешь? Отбей Мишу!» А я же гордая! Фыркаю, да нос деру — еще чего, буду я за счастье бороться!

— Думаешь, я лучше? — хмыкнула Ивернева. — Дональд… Зачем он мне нужен был? Ведь не любила же, просто позволяла себя любить! Нет, Дон добрый, заботливый… Бестолковый, конечно, да они там все такие. Но ведь, по сути, я поступила точно так же, как Инна — не вышла, а сбежала замуж! Думала, что так Мишу скорее забуду. Ага…

— А я еще вас вдвоем оставляла, — виновато усмехнулась Рита. — Видела же, как тебя к Мише тянет, и все равно… Я как будто наказывала его за тот секс с Инной. И это было гадко.

— Нет, ну почему, — слабо запротестовала Ивернева.

— Гадко, гадко… — вздохнула Гарина. — Знала же, что Миша устоит, что не изменит — и мучала вас обоих.

— А ну тебя, Риточка, не выдумывай! Мы с Инкой скитались по жизни десять лет, мы стали немного другими, зато теперь всё сложилось наилучшим образом, «задача трех тел» решена! Не измени Инна Мише, она, быть может, так и осталась с ним. Зато ты страдала бы. И я бы его не встретила. А если бы встретила? До тебя, до Инки?

— … И жили бы вы долго и счастливо, — улыбнулась Рита, набираясь позитива из ниоткуда.

— Мы — да, а вы с Инной?

— Тихо плакали бы в подушку по ночам…

— Во-от! Вывод? Всё хорошо, а будет еще лучше!

Смеясь, подруги вошли в «люкс», и прислушались. За дверью ванной лил душ.

— Моется, — рассудила Наташа.

Не сговариваясь, обе скинули халаты и, вертя загорелыми попами, на цыпочках перебежали в спальню. Секунду спустя оттуда донеслись сдавленное хихиканье, шиканье, прысканье в ладошку, звонкий шлепок — и громкий шепот: «Подвинься! Разлеглась…»

…А за окнами синели прозрачные сумерки, засвеченные огнями большого города. Вкрадчивая тьма затекала в номер, осаживаясь в углах непроницаемым мраком.

Затихло гулкое биение струй. Щелкнула дверь ванной, и желтый свет смахнул рандомную тайну. Вышедший мужчина ласково улыбнулся, приметив разбросанные халатики. Он бесшумно погасил электрический огонь, тихонько подкрался — и переступил порог спальни.

Суббота, 28 февраля. День

Москва, проспект Вернадского

Лет восемь назад Динавицерам дали двушку на Вернадского. У строителей как раз мода пошла — следовать евростандарту. В результате Соню поселили в маленькой спальне, Изе выделили угол в большой, а глава семьи, Альбина Геннадьевна, царствовала и правила в обширной кухне-гостиной.

Туда-то нас с Ритой и повели. Аля, как и все мои одноклассницы, не сохранила юную свежесть в бальзаковском-то возрасте, но прежнее обаяние осталось с нею, а гладкая, чистая кожа отливала безупречным фарфором, как и двадцать лет назад.

— Аля, — бархатисто сказал я, — тебе надо сниматься в рекламе косметики. Будешь томно говорить с экрана: «Пользуйтесь кремами фабрики „Свобода“, и ваша кожа станет такой же нежной и совершенной!»

— Ой, ну ты как скажешь! — мило застеснялась женщина.

— Правильно, правильно! — поддержал меня Изя, останавливаясь в дверях «хозяйской» спальни. — Сниматься — и всё снимать!

— Изя! — с оттенком нетерпения воскликнула Альбина.

— А чё? Надо, чтобы всю кожу видно было!

Рита рассмеялась.

— Ну, правда, Аля, — выговорила она, сдерживая смех. — Не одно же лицо мазать, а и руки…

— … И ноги, — жадно подхватил Динавицер, — и…

— Изя!

— Аля! — укорил я хозяйку. — Он же о самом интересном не договорил!

— Ой, пошли, Рит! — Альбина засмущалась, и увела одноклассницу в свое царство. К столу.

Вот что мне нравилось у Динавицеров, так это угощенье. Никаких тазиков с салатами и кастрюль с пюре — всё очень скромно, но Аля всегда старалась удивить своих гостей некими изысками, а ранее и «дифисыт» подавала.

Сегодня в меню была самая настоящая фуа-гра, домашняя, переданная Алькиным дядей с Украины, и колбаски из кабанятины, а посреди стола отливала благородным серебром бутылка текилы.

«Вкус… Списифис-ский!»

— С прошлого года храню, — небрежно щелкнул Изя по стеклянному горлышку, гордясь, что утерпел, не утолил жажду. — Это я в Мехико отоварился, на археологическом конгрессе. «Легенда дель Милагро Аргенто»!

— Ой, наливай, давай, — ворчливо вмешалась сеньора Динавицер.

Исраэль Аркадьич с послушной живостью наполнил бокалы, плеснув понемногу, чтобы осталось на второй и третий заход.

— Сонечка, иди к нам! — позвала Аля, и девушка изящно присела рядом с Ритой. Черненькая, стройная, она унаследовала мамину утонченную, слегка кукольную внешность — и ничего семитского. Лицом Софи походила скорей на смуглянку-молдаванку.

— Ну, поехали! — цветисто провозгласил Изя.

Бокалы жалобно зазвенели, словно боясь разбиться.

— Мягкая… — оценила Аля, задумчиво ловя послевкусие. — Странная…

Соня чуть пригубила, стрельнув на меня черными глазками.

А я, наколов кусочек «фуа-гры», окинул взглядом убранство Алькиного царства-государства.

Кухонный гарнитур темного дерева сочетался с кожаным диваном, винтажным и пухлым, а у окна на балкон громоздилась древняя амфора, отливая то черным, то красным лаком. Однако доминировал не античный сосуд, а большой телевизор на стене, что беспокойно переливался красками — шли новости.

Балканы снова трясло — сербы сцепились со словенцами, хорваты грызлись с боснийцами, албанцы дрючили македонцев…

Югославия трещала по швам-границам, набухая пролитой кровью.

— Опять наши уговаривают… — забрюзжал Изя. — В Чехословакии уговаривали, в Польше уговаривали… А чего б не сразу — танки?

— Ой, Изя, ты как скажешь! Хочешь, чтобы люди гибли?