— Оу. Так тебе нравятся девушки? Это круто. Я покончила с радугой. Моей дочери тоже нравятся дамы. Может быть, я смогу вас свести.

— Я… Это действительно мило, тетушка Майра, — я неловко чешу затылок. — Но, э-э, пока все хорошо. Спасибо.

Элиза сдерживает смешок и качает головой, что неправильно. Она съеживается от этого движения, шипя. Тетя Майра кладет руку ей на макушку, чтобы она не двигалась, и упрекает ее, если она такая чувствительная.

— Вернемся к тому, что я говорила, — Элиза закрывает глаза и глубже погружается в подушку своего сиденья. — Я думаю, ты бы, знаешь, получила большую пользу, если бы открылась большему количеству людей.

— Я думала, ты хотела, чтобы я закрылась.

— Я хотела, чтобы ты закрыла свои ноги, но это было связано с инфекцией, которая была у тебя ранее этим летом, и не имело ничего общего с чувствами.

— Какие чувства? — мне нужно напечатать эту фразу на рубашке.

Она хлопает в ладоши.

— Вот именно. В этом-то и проблема. Этот твой цинизм по отношению к эмоциям… Это нехорошо, Тата. Нехорошо и определенно нездорово.

Клянусь, если она начнет читать еще одну лекцию о том, как сильно мне нужен психотерапевт, я добавлю блеска в ее гель для бритья.

— Да, что ж… — я отворачиваюсь, не желая говорить или думать об этом. Потому что, если я заговорю об этом, если я даже подумаю об этом, тогда я снова почувствую эту боль, которая сжимает мое сердце. Боль, над которой я так усердно работала, чтобы смягчить и контролировать. Ту, которая так редко захлестывает меня сейчас, когда кажется, что у меня может быть нормальная жизнь.

И это то, чего я хочу. Нормальная жизнь.

— Давай. Просто… поговорим об этом. Ты никогда не говорила об этом.

— Я говорила об этом, — бормочу я несколько неразборчиво. В основном до гробовой доски, но все же я говорила об этом.

— Однажды. Когда ты была под кайфом и очень плаксивая.

— Так что технически это не никогда. Я говорила об этом.

Элиза бросает на меня взгляд, и ее губы поджимаются так, как они делают, когда она собирается высказать мне все на ушко.

Быстро прерывая то, что, несомненно, будет бесконечной речью, я спешу объясниться.

— Я просто… Я не хочу. Я знаю, тебе это кажется глупым и ребяческим. Я знаю, ты думаешь, что прошло достаточно времени и я должна смириться с этим. Но я просто… Я не могу. Он играет в футбол, Лизи — квотербек, как и Жюльен, — и он сказал мне, что ему нравится влюбляться. Он — это все, от чего мне следует держаться подальше. Если я свяжусь с ним, даже если просто как друзья с выгодой для себя, что-то может случиться, а я этого не хочу. Я думаю о Джуджу и о том, как сильно это больно, и все, что я хочу сделать, это вырезать свою собственную миндалину, чтобы мне никогда больше не пришлось чувствовать.

— Это немного драматично, — Элиза облизывает губы, но она подавлена. Поражение еще никогда ни на ком не выглядело так великолепно. С другой стороны, Элиза могла бы придать убийственному возмущению дизайнерский шик, — но я понимаю.

Я бросаю на нее острый взгляд, подозрительный.

— Правда? Или ты просто говоришь это, чтобы дать себе больше времени для планирования следующего вмешательства?

Если она вступит в сговор с Джеймсом, я обречена. Этот дуэт раздражает и настолько непобедим, что я бы дала им все, что они захотят, лишь бы они заткнулись.

— Правда. Возможно, мы и не были друзьями до колледжа, но я видела, каким тяжелым был твой выпускной год в старшей школе. Я знаю, что это не было… — она делает паузу и делает глубокий вдох, ее брови нахмурены. — Я знаю, мы все справляемся с вещами по-своему, но я хотела, чтобы ты знала, что даже когда любовь причиняет боль, это чертовски того стоит.

— Говорит девушка, которая влюбилась с первого взгляда, — я фыркаю.

Элиза даже не отрицает этого, и вот так просто настроение меняется, и мои чувства снова запрятаны далеко и глубоко в моем сердце, готовые собирать пыль в тайнике.

Я остаюсь с ней еще на полчаса, составляя ей компанию, пока тетя Май заканчивает укладывать очередную прядь волос. Мы рассматриваем наряд Элизы для благотворительного гала-концерта, который устраивает ее женское сообщество и их соответствующее братство. Это заставляет тетю Mай перейти к сути вопроса о том, как нелепо, что женское общество Элизы совсем недавно сняло запрет на «нетрадиционные» прически в этом семестре.

Я внимательно слушаю, как они обе выражают свое потрясение по поводу предыдущих правил. Элиза скорее раздражена, чем сбита с толку, привыкшая к таким правилам, учитывая ее предыдущий опыт южной красавицы и дебютантки.

Серьезность, которая накапливается во время их обсуждения, пропадает, как только тетя Май игриво шлепает Элизу расческой и огрызается на молодую женщину, чтобы та научилась сама укладывать волосы в косичку. Тема меняется, и мы обсуждаем волонтерство в начальной школе и о ее планах увидеться со своим отцом, сенатором, во время Дня благодарения, угощения, которого она с нетерпением ждала с начала семестра. Учитывая важное положение ее отца, Элизе удается видеться с ним нечасто, но любовь, которую она испытывает к нему, вечна.

Это вызывает у меня зависть, даже если я никогда бы в этом не призналась.

— Хорошо, — объявляю я с тяжелым вздохом, собирая выброшенные обертки. — Мне пора идти. Мы с Джеймсом смотрим футбольный матч у меня дома, и я должна прийти туда раньше него, иначе я услышу, как он ворчит и стонет из-за того, что я никогда не прихожу вовремя.

Элиза надувает губы.

— О, мужчина. Ладно, что ж, у меня здесь еще около четырех часов. Мне нужно заехать в «Дельта хаус», чтобы забрать кое-какие вещи, но я буду у тебя как раз к нашей учебной сессии.

— Фу, не напоминай мне. Я не хочу учиться, — но, рискуя остаться бездомной, я должна.

— Твои оценки отлично демонстрируют это.

— Говорит девушка, терпящая неудачу со мной.

— Мы все в этом замешаны, я права?

* * *

У нас закончился алкоголь. В этом не было бы ничего особенного, если бы Джеймс не был при смерти. Немного трезвости для него совершенно неприемлемо, учитывая, что он вынужден терпеть и Элизу, и меня, пока мы в гиперактивном состоянии, выпив слишком много кофеина за такой короткий промежуток времени, что только усилило нашу академическую ярость.

У Элизы уже было три срыва из-за ее работы, в то время как я получила жалобу на шум от моих соседей снизу из-за моих криков и топанья два часа назад. Все это время Джеймс пил пиво за пивом и напился до такой степени, что, когда я случайно пнула его вместо дивана, он даже глазом не моргнул.

Теперь опьянение прошло, и все, что осталось — это легкое жужжание, которое не имеет никакого последующего эффекта. И он не может помочь нам с нашими заданиями в таком состоянии. Я имею в виду, технически, он мог бы, но он бы облысел от того, что выдергивал свои волосы.

— Может, нам попросить немного у твоего соседа? — предлагает он, допивая последнее пиво с горько-сладким вздохом. Он встает из-за кухонного стола и выбрасывает пустую бутылку в мусорную корзину. — Не второкурсница, которая знает, как скручивать косяк, а цыпочка двумя дверями ниже. Горячая, с голубыми бликами. Всегда носит браслет «Джемини» на ножке.

— Это Фай, — подсказываю я. Она мне нравится. Однажды мы целовались у бассейна на спор, и она часто одалживает мне кошачий корм, когда у меня заканчивается.

— Если ты думаешь приударить за ней, подумай еще раз. У нее есть девушка, — рассеянно комментирует Элиза. Она ни разу не отводит взгляда от своего ноутбука, ее пальцы летают по клавиатуре с неудержимой яростью.

Джеймс скептически прищуривается, глядя на нее.

— Откуда ты это знаешь?

— Она встречается с девушкой из Дельты.

Имеет смысл. Фай пощупала мои сиськи, и, черт возьми, она хорошо помассировала этих плохих парней.

Элиза остается озабоченной до тех пор, пока не осознает свои собственные слова. С изяществом звезды теленовеллы она ахает, отрывает взгляд от экрана ноутбука и прикрывает рот рукой, широко раскрыв глаза.