— У девушки дома, — на заднем плане раздается громкая болтовня Куинна и Дженнера. — Что за хуйня? Когда у тебя появилась новая девушка? Я думал, ты собираешься снова начать встречаться с парнями.

— Она не подружка. Просто случайная цыпочка, с которой я познакомился на вечеринке, — разве плохо, что, когда я говорю это, я ухмыляюсь, как подлый ублюдок?

Непроницаемо присвистывает, впечатленный моей неразборчивостью в связях.

— Так, так, так. Если это не Отис Морган, шлюха. Экстраординарный мужчина-шлюха.

— Что я могу сказать? Я учился у лучших, — я обмакиваю нарезанный по диагонали кусочек хлеба в яичное тесто, прежде чем выложить его на сковороду.

— Конечно же ты это делал, — он хихикает, забавляясь моей оплошностью в поведении.

— И мы гордимся тем, что ты наконец-то вступил в свою эпоху шлюх или что-то в этом роде, но какого хрена? Почему ты еще не дома?

— О, ребята, вы так сильно по мне скучаете?

— Это верно. А теперь возвращайся домой и позаботься о нас.

На заднем плане я слышу протяжный стон Дженнер:

— Пожалуйста.

— Почему? Потому что вы все слишком страдаете от похмелья и не хотите приготовить себе завтрак?

— Это, и еще дом чертовски грязный. Ты видел групповой чат? Мы нашли бездомную собаку, которая лает чертовски громко.

Я собираюсь отпустить остроумное замечание, когда слышу, как открывается дверь. Секунду спустя Мириам ковыляет ко мне, прижав подбородок к груди, волосы скрывают ее черты, ее шаги вялые, как у зомби.

— Мне нужно идти, Родди, — я немедленно вешаю трубку, не вдаваясь в подробности, и улучаю момент, чтобы посмотреть на нее. Когда она подходит к прилавку, ее поза выпрямляется. Она вздрагивает, когда ее взгляд падает на меня.

— Что за… что ты все еще здесь делаешь? — завязки ее розового халата развязаны, и я вижу слишком большой ансамбль из рубашки и трусиков, который она надела перед сном. На ней нет лифчика, и ее груди свободно двигаются при каждом ее шаге. У нее гладкие ноги, удивительно пышные бедра. Они пыльного золотистого оттенка, который напоминает мне о длинном отрезке пустынной проселочной дороги, и, черт возьми, я хочу прокатиться по ним. Если бы только я уделил им больше внимания прошлой ночью.

Кто сказал, что ты не сможешь сделать это в другую ночь?

Я поднимаю вилку, которой пользуюсь, у нее нет лопатки, что является кулинарной издевательством, и ухмыляюсь.

— Я готовлю завтрак.

— Завтрак, — осторожно повторяет она.

— Завтрак. Знаешь, еда, которую ты ешь, чтобы прервать пост, которым вы занимались всю ночь, пока спали. Также известен как самый важный прием пищи за день.

Сонливость в ее глазах исчезает. Она бросает на меня равнодушный взгляд.

— Тебя тоже зовут Мириам? О, подожди, не говори мне, на самом деле твоя фамилия Вебстер. Так вот почему ты показался мне таким знакомым, мистер Словарь?

Я присвистываю.

— Я впечатлен, у длинноногой брюнетки есть чувство юмора, — я одобрительно машу перед ней посудой и переворачиваю тост.

Мириам устало улыбается, приближаясь ко мне, скрестив руки на груди и вытянув шею, чтобы лучше видеть, что я делаю. Рэйвен следует его примеру.

— Если ты считаешь, что мои ноги впечатляют, ты должен увидеть, что между ними.

Она — это слишком много. Я крепче сжимаю столовое серебро в руке и, прищурившись, смотрю на нее.

— Тогда как насчет того, чтобы ты запрыгнула на прилавок и раздвинула их, чтобы я мог еще раз взглянуть, — она хихикает и пренебрежительно качает головой. От ее близости у меня кружится голова, и, недолго думая, почти рефлекторно, я наклоняюсь, чтобы крепко поцеловать ее. Это должно было быть быстрым и привычным, но это не так.

В тот момент, когда мой рот прижимается к ее, я требую обладания ею, которое она с готовностью уступает, опьяняя меня еще больше. Я пьян от ликера «Мириам», и если все будет по-моему, я не скоро протрезвею.

Схватив концы завязок моей толстовки, она встает на цыпочки, чтобы крепко прижаться ко мне, ее спина выгнута дугой, чтобы устранить пустоту между нами. Зажав мою верхнюю губу зубами, она тянет. Я издаю звук, что-то среднее между возражением и желанием. Она извиняется нежными щелчками языка, уговаривая меня открыть рот, чтобы она могла провести исследование по строению моего рта. Я просто горю желанием помочь ей в этом деле. Ее стиль не из тех, что вдохновляют на создание R&B песен, но она определенно могла бы заставить инди-группу упомянуть об этом в своих песнях.

Все еще держа вилку в одной руке, я свободной рукой провожу по ее телу. Я запускаю пальцы под ее халат и под рубашку, провожу ими вверх по ее талии, пока не достигаю груди, ее соски становятся твердыми. Ей это нравится. Я провожу большим пальцем по упругому соску и полностью обхватываю его, приятно сжимая ее грудь, наслаждаясь тем, как она помещается в моей ладони.

Она использует обе свои руки в своих интересах и заставляет себя исследовать меня, проводя пальцем по выпуклостям моего пресса. Я напрягаюсь, показывая мышцы тем способом, который, похоже, нравится парням и девчонкам, мышцы достойные обморока. Она хихикает мне в губы, и я не могу не улыбнуться в ответ, на мгновение прерывая пьянящий темп нашего поцелуя. Мы сразу возвращаемся к этому, и когда она перестает ласкать мой торс, она проводит ладонями вверх и вниз по моим рукам, вместо этого восхищаясь их силой.

Как раз в тот момент, когда я собираюсь запустить руки в ее трусики, чтобы прощупать почву, Рэйвен шипит и яростно шлепает меня по ногам, эффектно прерывая поцелуй. Я взвизгиваю и отстраняюсь от ее владелицы и смотрю сверху вниз на ревнивую кошку, направляя весь свой гнев на нее за то, что она прервала нас. Мириам делает два шага в сторону и тянется за спину, чтобы схватиться за стойку.

Ее губы распухли, покраснели и увлажнились, глаза остекленели, дыхание затруднено. Я вспоминаю развратное выражение ее лица, когда она кончила мне в рот, и мой член подергивается в моих спортивных штанах, предвкушая перспективу, возможность, снова овладеть ею.

Подожди, она слишком обижена. Это то, что она сказала прошлой ночью. Признание было одновременно и благословением, и проклятием, благословением для моей гордости и проклятием для моего сексуального влечения, которое жаждет большего после периода воздержания.

— Черт, — это все, что она говорит.

Я прочищаю горло и поправляю неровные завязки на моей толстовке.

— Да. Извини за это, — чтобы снова не лапать ее, я выкладываю готовый ломтик на тарелку и готовлю второй.

— Просто хотел поцеловать тебя этим утром.

— Все хорошо. Не нужно извиняться. Это было, — она проводит пальцем по губам, уголки которых слегка приподнимаются, на ее лице застыла приглушенная страсть, — мило.

Я корчу гримасу.

— Мило?

Мириам пожимает плечами, озорно, как всегда, и соблазняет меня, посасывая нижнюю губу. Я не из тех, кто действует, основываясь на воспринимаемых жестах, но от того, что она делает, у меня покалывают кончики пальцев. Я сглатываю, немного робея, немного взволнованно и слишком готовый действовать в соответствии с тем, что кажется обоюдным желанием.

— Здесь важна семантика, — говорю я, не сводя глаз со сковороды.

— Итак, что я хочу знать, так это то, что когда ты говоришь «мило», ты имеешь в виду мило или ты имеешь в виду чертовски эффектно?

Она отвечает не сразу, мучая мое любопытство. Когда она успокаивает меня, это делается в шутливой провокации.

— Я почти уверена, что имею в виду просто мило.

Я роняю вилку и поворачиваюсь к ней лицом. Она прислоняется спиной к стойке, в ее дразнящих глазах игриво пляшут огоньки. Мои руки находят опору на ее полных бедрах.

— О, дорогая. Это нехорошо. Вовсе нет.

— Это не так?

Я торжественно качаю головой и делаю шаг.

— Нет. Я имею в виду, каким бы я был мужчиной, чтобы оставить у девушки впечатление, что я просто милый?

— Ты был бы крутым парнем. Вот кем бы ты был бы.