Один на один с мужчиной в запертой комнате.

Даже если я закричу, внизу никто не услышит. Они там песни кричат. Музыка играет, гремят, подпрыгивая, столы и стулья, и луженые глотки вопят кто во что горазд.

А мы здесь, запертые в темноте и тишине, где горит лишь одна свеча.

И от эльфа оглушительно пахнет увядшими розами и сладким горячим медом…

Его губы были горячи и мягки, а плечи под моими ладонями тверды и сильны.

И этот поцелуй не походил на жестокую ласку, какой насильник терзает свою жертву.

Это было… как тень его ушедшей любви.

Еще раз прикоснуться к человеку.

Еще раз почувствовать биение быстрой человеческой жизни под своими руками.

Эльф целовал страстно и властно, словно забылся. Словно был хмельным; ах, да он и был…

Его руки ласкали мои косы, мою шею, плечи. И я в жизни не испытывала прикосновений ласковей и нежнее, тоньше шелка, глаже атласа…

И расставаться с этой лаской не хотелось, ох, как не хотелось!

— Не возьмете, — произнесла я, когда этот странный и горячий поцелуй прервался. Эльф дрожал, словно в ознобе, словно ему больно было. — В вас этого нет.

— Чего… нет? — шепнул он.

— Насилия. Или есть? Вы же не любите людей, — с чуть слышным смехом ответила я, выскальзывая из его рук. — А поступить хотите по людским законам? Так, как мой муж-негодяй, которого вы презираете всей душой? Или как любой, купивший женщину сластолюбец? Или эльфы тоже продают своих женщин?

Эльф смолчал. Лишь сверлил меня огненным взглядом.

Ох, не в тех горит огонь, как он уверяет! Не в тех!

— Не продают, — глухо ответил он.

— Но изнасиловать меня собрались точь-в-точь как человек? — уточнила я. — И ничто вас не смущает? Ничто не претит? Даже ваша эльфийская честь, гордость?

Понимала, что дразнила его, понимала, что хожу по краю, но ничего с собой не могла поделать!

Он смолчал на это язвительное замечание.

— Так вот, — продолжила я, борясь с искушением провести по исцелованным горящим губам рукой, чтоб стереть этот странный поцелуй, — у каждого человека — и эльфа, — свой свод правил, свои законы. Любой эльф точно так же, как и вы, сделает шаг в сторону, если так уж сильно захочет. Так что вы подумайте о том, что вы, в общем-то, ничего не нарушили. Просто полюбили. Просто не сложилось.

Эльф запылал румянцем по самые брови.

— Прости меня, — выдавил он через силу.

О, стыдно стало? За то, что полез лапать ту, что протянула руку помощи?

— Да ничего, — небрежно ответила я, отступая к двери. — Я же всего лишь человек. Служанка. А вы — эльф. Перворожденный. Какие мелочи! Стоит ли извиняться?

И я вышла из комнаты чуть более поспешно, чем было нужно.

***

Ох, и погуляли лесорубы!

Они слопали все мясо и выпили почти все пиво. И оставили в нашей копилке столько денег, что я, пересчитывая глубокой ночью медяки, уже твердо была уверена: я свободна.

Карл, глядя на столбики монет, что я выкладывала на столе для удобства счета, просто рыдал и утирал слезы счастья. Нанятые нами девушки, уставшие и позевывающие, прибирали посуду, выметали пол.

Но пара серебряных — огромные в нашем городе деньги! — грели им душу. За такие деньги и поработать целые сутки можно!

— И-и-и дальше что? — спросил Карл. — Ты теперь уйдешь? Этого ведь хватит, чтоб отдать отцу за твою свободу.

Я твердо мотнула головой.

— Нет. Я тебя тут не брошу, — ответила я. — Ну, на свою свободу я заработала, а на твою? Мне бы и ты понадобился. Ты и верный товарищ, и отличный помощник. Так что будем и дальше просить шкафчик давать нам всякие вкусности и попытаемся выкупить у твоего отца таверну…

Тут я задумалась, и Карл тотчас почуял мою задумчивость.

— Что, что? — всполошился он.

— Я думаю, — произнесла я медленно, — а не оставила ли твоя матушка завещания?

Карл пожал плечами.

— Не думаю, — ответил он.

— Ну, хозяйкой таверны-то она была? — настаивала я. — Знаешь, странно это, что она не обезопасила и не защитила тебя. В своем завещании она тебя бы упомянула. И если б ты был совладельцем, наравне с отцом, я бы к тебе поступила на службу. И у нас бы дела пошли куда лучше, чем у него!

У Карла глаза заблестели.

— Ну-у, — дрожащим голосом произнес он, — я не уверен, но…

— Вот как бы попасть в комнату твоего папаши, — сказала я. — И поискать там как следует!

— Не получится, — ответил Карл. — Он всегда смотрит, когда я убираюсь там.

— Ах, жаль! — я непроизвольно нащупала золотой, отданный мне эльфом. — Ну, тогда ничего не остается, как только накопить на другую таверну. Может, еще один праздник удастся провести, пока папаша Якобс не вернулся? На крайний случай вот, — я похлопала по груди. — Золотой. Хотя…

Я вдруг задумалась.

А ведь в другой таверне шкафчика не будет! А я уже привыкла полагаться на его щедрость! Нет, нам определенно нужна эта таверна!

— Нанять, что ли, взломщика?..

Дождь лил еще два дня.

Как раз столько времени, сколько требовалось папаше Якобсу, чтоб вылакать весь самогон.

Наверняка старик предавался этому своему любимому занятию, сидя где-то на постоялом дворе на полпути к ярмарке.

А я ни на минуту не забывала о своей цели — освободиться.

К шкафу я обращалась каждый день, и просила у него все смелее мяса, соли, специй, иногда грибов и сыра. И в таверну начали захаживать не только лесорубы, но и вполне зажиточные парочки из городка.

Однако, с успехом и с деньгами, текущими в мои руки рекой, я вдруг подумала о том, что папаша Якобс может меня просто не отпустить.

Ну, еще бы!

Таверна его преобразилась.

Нанятые помощницы вместе со мной намывали и чистили, выгребали золу из печей и протирали стекла в окнах. Венки из лап елей украшали и наполняли таверну свежим ароматом леса.

Посуда, начищенная, теперь сияла в жарком свете огня в печи.

Столы были все заняты, потому что о жалкой чечевичной похлебке мы давно позабыли. Если ее и варить, то только со сливками! И подавать с поджаренными в печи до румяной корочки сухариками!

Мясо у нас было каждый день. А вечером, конечно, пиво, музыка и танцы.

Папаша Якобс, может, и сказочный жмот. Но не слепой и не идиот.

Он сразу увидит, что таверна преобразилась. Стала местом популярным и доходным.

И, разумеется, он не захочет отпустить работницу, которая так ловко повернула его бизнес в сторону благополучия. Да и денежки он может отнять, просто отлупив меня палкой. Ведь нет никакого договора, который мы б заключили о выкупе!

— Вот же черт, — пробормотала я, пересчитывая вечером выручку. — Как можно быть такой беспечной?!

Часть выручки — за крупы, дрова, соль, — я честно откладывала папаше Якобсу, а часть…

Да, тайник в стене был хорош, но он уже не казался мне таким уж надежным. Плюс если папаша Якобс разбушуется, то как я оттуда деньги достану? Да и вообще, он может сказать, что сам их туда замуровал!

— Карл! — позвала я. — А не перепрятать ли нам деньги?

— Чего? — удивленно произнес Карл, оставляя метлу.

— Слушай, — произнесла я. — Папаша твой может меня просто не отпустить. Деньги отнимет и накостыляет нам по шее. Так что давай-как мы сделаем вид, что денег у нас нет, и попробуем как-то иначе выкрутиться.

— А как же быть?! — в глазах Карла промелькнул испуг.

— Может, надо стряпчего позвать? — задумалась я. — Немного ему заплатить и договор составить…

— Такой скупердяй, как Якобс, никогда не подпишет такую бумагу, — раздался голос с лестницы. — На вашем месте я б на это не рассчитывал.

Мы с Карлом разом обернулись.

Наш эльф неторопливо спускался по ступеням, высокомерно посматривая на нас. Мол, деревенские дурачки, надо ж было так сглупить! Даже стыдно стало под его внимательным и проницательным взглядом.

Рубашки на нем не было. Он все так же щеголял обнаженный по пояс, подсушивая свою рану и смущая меня своей красотой. Одежду его я отстирала, высушила и починила, конечно. Но он предпочитал не травмировать рану и ходить без одежды.