– Ну, вот у тебя нет сейчас мужчины…

– Его наличие или отсутствие не определяет, кто я и уровень моего счастья. Подумай, я, да и ты тоже, успешна в других, важных для нас сферах. Ты же сейчас там, где мечтала быть – независимая, самодостаточная! Помнишь, как плакала после развода, что ты никто, нигде и никак… Какой путь ты прошла с тех пор!

– Прошла. И хочу идти дальше. Вопрос с карьерой, деньгами, самореализацией закрыт. Я больше не окажусь в зависимом положении. Поэтому уже хочется быть не просто самодостаточной, но и любимой. Торопиться к кому-то с работы. Но все как-то не выходит. То тот не так, то этот. Уже не знаю, что и делать.

– Тогда просто делай что-то хорошее. Для себя.

– Надоело для себя. В моем возрасте у мамы уже была семья, двое детей. И карьера! А я как пустоцвет.

– Не понимаю, куда ты торопишься?

– Не знаю. У нас в семье так было принято: счастливая жизнь – это когда муж, жена, дети. А почему ты не торопишься?

Мы одновременно потянулись к сигаретам и задумались каждая о своем. Я подумала, что могла бы сейчас ужин семье готовить, а не на балконе с подругой пиво пить. Только курить бы бросить. Выдох. «И пить». Глоток. «Надо вообще как-то взять себя в руки». Затяжка. Выдох, несколько глотков. Песня переключилась на «Насин кампеарс» Шенед о Коннер, и отвратительно подкатило ощущение пропасти. «Господи, какая же я неудачница. Так хочется быть счастливой».

Три года назад в день своего рождения я сделала татуировку «11.11.11». Это дата, когда, переживая свой развод, я приняла решение быть центром своей вселенной. Обычно татуировки делают на таких местах, где ты не можешь видеть ее каждый день, и она не надоест – на спине, пояснице, шее. А я сделала специально на внутренней части запястья, чтобы утром, когда умываюсь, она напоминала мне, зачем я вообще живу. Этой меткой я запечатлела свое желание быть счастливой и каждый раз делать выбор правильный для себя, любить и быть любимой, уважать свои желания и потребности, понимать, чего я хочу, и идти к этому, беречь своих близких, иметь детей, заниматься любимым делом.

Банально? Да. Этого хотят все? Да. Но мало кто в моменте тормозит себя и спрашивает: а то, что я хочу сейчас сделать, соответствует моим ценностям? Как часто, делая то или иное, мы примеряем свой поступок на одно из своих самых заветных желаний? Мечтая о красивом теле, обедаем колой и хот-догом? Надеясь на семейное счастье, опять в пятницу надираемся в клубе? Стремясь возглавить отдел на работе, линяем пораньше из офиса? Да это ж один раз, это я сейчас просто так, отвлечься, расслабиться, это потому, что… Это потому, что память короткая.

На самом деле, конечно, всему виной только система ценностей. Если в ней неверно расставлены приоритеты, то выбор всегда будет сложным. Когда зимой в два часа ночи во время бессонницы мне хотелось курить, а сигарет не было дома, выбор очень простой: я одеваюсь-кутаюсь и иду в круглосуточный магазин. Вот это называется – хочется, вот это приоритет. Не лучший пример, но вполне показательный.

Если поставить в приоритет здоровый организм и красивое тело, то этот путь придется выбирать сотню раз в день, покупая на перекус грушу вместо слойки, поднимаясь на пятый этаж по лестнице, а не на лифте, выпивая бокал хорошего вина, а не бутылку плохого, выключая сериал в десять вечера, а не в два ночи. Мы постоянно сталкиваемся с выбором, и делать его правильно, правильно именно для нас, помогает только знание, чего мы истинно хотим.

Все дни моей болезни Луне было очевидно скучно: за территорией отеля – пустыня, на территории – полная засуха по части новых знакомств и приключений. А все потому, что, бронируя путевку в турагентстве, надо быть конкретными в своих пожеланиях. «Несемейный отель, где побольше европейцев» – мы и получили; контингент – бодрые пенсионеры из Германии, Польши и Болгарии.

Но на пятый день Луна таки познакомилась с двумя парнями из Швеции и условилась встретиться с ними после ужина: наконец, мне полегчало и появился повод накраситься.

В начале одиннадцатого вечера отель тихо ложился спать, а мы с Луной настроились разом компенсировать все недогулянные ночи, впервые за весь отдых воспользовались феном и, прихватив бутылку мартини, вышли тусить.

– Ха-а-а-ай, гайз! – протянули мы дуэтом, когда увидели их грустно сидящих у пляжного бара со своей бутылкой чего-то крепкого. Луна спросила на английском:

– А стаканы есть?

Парни переглянулась и пожали плечами.

– Схожу в номер, – отозвалась я. – А закуски?

– Вы взяли только эту бутылку? – переспросила по-английски их Луна.

Один закивал.

– Детский сад, – бросила по-русски я и пошла в номер за атрибутами хорошего вечера – посудой, фруктами, колонкой с музыкой.

Луна все это красиво разложила, я рандомно выбрала в плейлисте телефона трек, и египетская тишина разбавилась русско-шведским весельем.

Луна болтала и смеялась с парнями, что меня быстро начало напрягать и стыдить – всю жизнь с первого класса я учу английский, окончила факультет журналистики с усиленным изучением иностранных языков, но страх говорить не пускал меня дальше первой базы «Файн, сенкс». Поэтому мне оставалось либо просить подругу переводить, либо молниеносно опустошать стаканы с мартини. Кельвин Харрис пел нам про лето, я делала все громче, чтоб разговоров было меньше, а танцев больше. Трек переключился на хит «Блеред лайнс», я завизжала, запищала, залезла на барную стойку, а на фразе «гуд герл» резко села в глубокое плие и плавно встала. Один из парней засвистел, Луна закрутила бедрами восьмерку, закрыв глаза, второй швед стал мяться на месте рядом с ней, тряся в руках стакан с виски. Я схватилась за перекладину крыши беседки, в такт прогнулась назад, выпрямилась, дважды ударила воздух бедрами вправо-влево, со всей страстью вскинула левую ногу в сторону – и хрусь… В голове будто что-то взорвалось, напряжение упало, и все мое тело вместе с ним. Черт!

– Маня, ты в порядке? – крикнула Луна сквозь музыку. Первый парень дернулся в мою сторону, видимо, в соответствии с распределенными в начале вечера ролями.

– Все четко, ногу подвернула, – бодро ответил во мне алкоголь, а адская боль не дала встать. Приехали. Вечеринка закончилась.

Оставшиеся два дня отпуска мы провели горизонтально у бассейна. Луна – потому что миловалась со своим шведом, я – потому что не могла ходить.

Вернувшись домой, я почувствовала себя лучше. Казалось. За следующие два месяца неприятные ощущения в колене почти исчезли – я могла свободно ходить, – но регулярно давали о себе знать адской болью во время спуска с лестницы. «Само пройдет» – одно из самых часто принимаемых мной тогда успокоительных, которое я запивала парой чашек сладкого кофе и закуривала сигаретой.

Но само не проходило. Напряжение добавляли мои новые карьерные амбиции. Вернувшись из отпуска, я слезла с только-только нагретого места редактора бизнес-журнала и сбежала туда, где задачи оказались масштабнее, зарплата больше, фамилии громче, а кабинет – шире. В компанию, где мне предстояло быть редактором сразу и газеты, и сайта, и телеканала, и радио. Мой коллектив вырос с шести человек до двух десятков, сфера ответственности повысилась с редактора до заместителя директора, а имя из Мани превратилось в Марию Александровну. Но нога продолжала болеть.

Под давлением ситуации три «к» – кола, кофе, «Кент» стали моими лучшими обезболивающими, верными друзьями, диетой, антидепрессантами и источниками энергии. Пять дней в неделю я работала с утра до ночи, пытаясь доказать всем и самой себе в первую очередь, что откусила кусок по размеру. Домой возвращалась по темноте, преодолевая полуторачасовую пробку, заходила в свою уютную однушку и отключалась без единой мысли в голове. В выходные к моим милым «к» добавлялись еще два: коньяк и клуб, а утром я просыпалась с похмельем вселенского масштаба и два дня приводила себя в чувства, чтобы ответственно вернуться к большой «К» – карьере. Даже прихрамывая.