Утром меня разбудил бесцеремонный, но легкий и даже бережный толчок под ребра:
– Подъем, – раздался громкий рык над ухом.
Я рывком сел и протер глаза. Шандал и подошедший к нему Кионд уже возились у повозки прилаживая на пони сбрую. У меня чуть не вырвался вопрос про привычный завтрак, но я сдержался, – может у местных не принято есть по утрам, а может свой завтрак я уже проспал.
Я поднялся на ноги и потянулся, выравнивая позвонки. Сон на практически голой земле оказывается сильно отличается от сна на кровати с матрасом, пусть и таким жестким, какой был у меня дома. Мышцы застыли и затекли, пришлось немного поприседать, потрясти ногами и руками что бы кровь снова нормально закружилась по венам и оживила мышцы.
Как можно аккуратнее свернув плед, стряхивая с него соринки и травинки, я отнес его к телеге Шандала. Тот принял от меня уже остывшую шерстяную тряпку и, услышав мой предательски урчащий живот, кивнул в сторону костра.
– Только быстро, Кионд вообще был против того, что бы кормить тебя, – не скрывая усмешки сказал купец.
Пытаясь не ускорять шаги от нетерпения и голода, я почти гордо подошел к кострищу и увидел рядом с ним на еще теплом камне хороший кусок подогретого мяса и ломоть хлеба. Наказ Шандала выполнился сам собой – видимо мой желудок настолько был пуст, что я проглотил пищу мгновенно, едва успев почувствовать ее вкус. Желудок все еще ворчал о превратностях своей судьбы, но уже не так сварливо и громко, слегка задобренный простой походной трапезой.
– Ну, коли все готовы, тронулись с Богом! – Шандал, широко перекрестился и стал выводить телегу к дороге, покрикивая на пони.
Кионд подошел ко мне:
– Держись в пяти шагах позади телеги и внимательно смотри назад и по сторонам. Нынче приходиться сильно береженым быть.
Почти у самой дороги, метров трех в ширину с хорошо утоптанной поверхностью, на обочине я увидел кривоватый, но довольно толстый сук со снятой временем корой и потемневший от долгого лежания на земле. Я взял его в руки – увесистая деревяха удобно легла в ладонь, и, опираясь на нее, я пошел в след телеги. Кионд уже убежал на три десятка шагов от нас и быстро шагал вперед, широко размахивая правой рукой с зажатым в ней копьем.
Шли молча. Было слышно лишь поскрипывание колес и постукивание подкованных копыт по редким булыжникам. Часа через два дорога выбежала из чащи и повела нас среди невысоких холмов, поросших низкой травой и торчащими тут и там островками густого кустарника. Кое-где еще не сошла роса, и прозрачные капельки весело искрились на солнце и немного оживляли блеском открытую местность.
Вскоре стали попадаться узкие и поросшие травой дороги вливавшиеся в ту, по которой мы торопливо двигались, приподнимая в воздух легкую серую пыль ногами и колесами. В голову почему-то пришел образ реки, в которую впадали разной ширины ручьи и ручейки ловко огибавшие холмы, невысокие и густо поросшие травой.
Тут и там, из смешавшихся между собой прошлогодних темных и весенних свежих трав, неожиданно поднимались птички, с два кулака величиной, ярко-оранжевой и ярко-красной окраски, и пересекали перед нами дорогу маленькими юркими молниями. В самой траве раздавался тихий стрекочущий хор насекомых. Жизнь была везде и повсюду.
Обмотки, что дал мне щедрый Кионд, небыли идеальной обувью и идти в них оказалось не так удобно, нежели в моих старых, добрых, тонкой кожи сапогах, находящихся сейчас в неизвестном от меня направлении и, казалось на таком расстоянии, что не хватит и трех жизней, что бы добраться до них.
Ближе к полдню мы сделали короткую остановку. Шандал быстрыми шагами направился к стоявшему на обочине высокому валуну, больше напоминавшему заготовку для каменного столба-опоры, посмотрел на солнце и сделав несколько широких шагов присел и стал ковыряться в земле. Вскоре он появился возле нас с увесистым мешком на плечах. Очень аккуратно и почти не дыша, он снял его со своих плеч и положил в глубину повозки, бережно устраивая по соседству с остальной поклажей. Лишь только после этого он провел ладонью по бордовому от недавней натуги лицу и согнулся, упершись ладонями в колени, тяжело и хрипло дыша. Наконец он покряхтывая выпрямился и, отхлебнув воды из привязанного к телеге кувшина, взялся за вожжи и заставил своих пони двинуться дальше.
Любопытство так и распирало меня – что за сокровища отрыл Шандал? Все ли тут честно и законно? А не грозят ли мне неприятности из-за новых знакомых?
Но ни одному из мельтешивших в голове вопросов я так и не дал вырваться на свободу, предпочтя молчать и наблюдать.
Дорога подняла нас на вершину пологого холма. Кионд, шедший впереди, остановился и подался всем телом чуть вперед, всматриваясь в нечто, видимое пока ему одному. Телега медленно поравнялась с Киондом и остановилась. Шандал, сидевший спереди с вожжами в руках, привстал и, приложив ладонь к глазам, поглядел в ту же сторону, что и Кионд.
– Тебя тревожат эти крестьяне? – спросил купец.
Встав на носки, он приподнялся еще чуть выше.
– Да кто же так с кормилицами обращается! – горестно воскликнул Шандал, – кто так своих коров гонять будет?
– Если своих, то точно не будут, – Кионд сделал паузу и многозначительно взглянул на Шандала.
– Ты полагаешь, что это разбойнички? – сощурил глаза купец.
Великан Кионд несколько раз перекинул копье из руки в руку и спокойно проговорил:
– А вот сейчас их и спросим – кто такие и откуда путь держат.
Я подошел к мордам наших пони и потрепал холку ближайшего. Посмотрев вперед, заметил приближающееся скопление людей и животных. В голове коровьего стада средней величины, вышагивали пятеро мужиков, перекрикивавшиеся между собой грубоватыми голосами. Позади всех, подгоняя коров толстыми палками, шли еще несколько человек.
– Ведь загонят коровушек, погубят милых… – бубнил под нос Шандал, и что-то нащупывал под пологом телеги.
Кионд сделал несколько широких шагов вперед и, уткнув тупой конец копья у правой ступни, застыл словно часовой у ворот замка. Я же так и остался рядом с пони, сделав лишь малюсенький шаг назад к повозке. Почувствовав напряжение Шандала, я обхватил рукой посильнее свой посох и напряженно застыл в ожидании развязки незапланированной нами встречи.
Шедший впереди громко гомонящей оравы огромный, похожий из-за своего большого, но плотного живота, на круглую пивную бочку, рыжебородый здоровяк в относительно чистой, мехом наружу, безрукавке, вдруг резко перестал гоготать и удивленно взглянул на перегородившую им путь повозку и человека с копьем перед ней. Оглядев нас и убедившись, что вокруг больше никого нет, он мелко махнул ладонью своим спутникам и медленно двинулся в нашу сторону. Мужики потрепанного вида, с всклокоченными, давно не чесанными бородами самой разной масти, короткими шагами медленно приближались к нам, совершенно не торопясь обгонять рыжебородого здоровяка. Одежда на них была подстать их лицам – грязная, ободранная, и к тому же явно с чужих плеч. Двое из них, не скрывая злых ухмылок, поигрывали суковатыми дубинками. Остальные демонстративно передвинули из-за спин висевшие на поясах топоры. Не настоящие боевые топоры воинов, а обычные хозяйственные, которыми крестьяне колют дрова, валят деревья и поправляют свои сараи, но в покрытых въевшейся в кожу грязью руках они далеко не выглядели инструментом для мирного и созидательного труда.
Рыжебородый выставил вперед челюсть, подвигал ей влево-вправо, ленивым взглядом внимательно оглядывая спокойно стоящего Кионда. Оценив его мощную фигуру воина, он с налетом презрения в голосе процедил сквозь зубы:
– Тебя, похоже, стражником наняли? Отойди в сторону и у меня не будет к тебе претензий, нам нужен только этот купчишка и его телега.
– Да я бы с радостью, но вот незадача выходит, – Кионд кивнул в сторону телеги, – он еще не расплатился со мною, а убытки мне терпеть ох как не хочется, особенно в наше неспокойное время.
Глаза рыжебородого главаря округлились в изумлении от услышанного. Он замер, оглянулся на своих дружков, тоже онемевших и застывших на месте. Рыжебородый медленно повернулся обратно в нашу сторону, упер кулаки в бока и неожиданно громко и глухо расхохотался запрокинув назад голову, показывая всему белому свету наполовину освобожденный от зубов рот. Вдоволь нагоготавшись, он опустил голову обратно и тут же словно натянул на лицо злобную маску.
