— Господа разбойники, смилуйтесь! Боги вознаградят!

Плащ разодрался. Воины, заценив добычу, заржали:

— Шлындра арна! Сларагерва!

Хвостачи были как хвостачи — ничего выдающегося. Собственно, после анатомического вскрытия любой вид как-то ближе становится. Катрин ахала — пленников столкали в кучу возле костра — и пыталась определить командиров среди захватчиков. Звонко всхлипывала Лоуд, кряхтели помятые мужчины, вокруг рыскали ощутимо пованивающие воины, энергично рылись в пожитках, попутно пинали и грозили саблями пленникам-мужчинам, алчно гыкали на женщин. Потом воинство столпилось у клетки, с хохотом разглядывая черного лохматого зверька — Мин забился в угол. Упитанный хвостач начал тыкать неведомого зверя острием сабли.

— Ошалели, что ли? — заорала Катрин. — Он денег стоит! Чистым серебром плачено! Попортите товар, господа налетчики. Как так можно⁈ Шестьдесят «корон», а вы ножиком тычете!

Усатые и безусые рожи озадачено обернулись.

— Шлындра? Деньги? Хде?

Произношение у героев было еще то, но понять вполне можно.

Катрин хлюпнула носом:

— Никаких шлындр. Честные женщины. А зверь больших денег стоит. Для перепродажи везем, бережно и с кормежкой. Выгодное дело, говорю. Это ж реликтовый карликовый вег-дич. Такого за полторы сотни «корон» сбыть можно.

Хвостачи переглядывались, толстый опять взялся за саблю, норовя поддеть зверька и глянуть что в нем такого ценного. Мин злобно зарычал.

— Не трожь его! Он же плюется ядовито, — Катрин демонстративно харкнула на истоптанную траву, ухватила бореда за дырявую штанину. — Вон прорехи какие — всё заплевал реликт-карлик. Убытки несем ежедневно…

Хвостачи ухмылялись, но от клетки на всякий случай отступили.

— Тих, шлындра! — начальственно рявкнул упитанный разбойник. — Опцы, ись!

«Опцы» пихаясь и ворча, выстроились в шеренгу, упитанный командир обратился к подчиненным с краткой речью, состоящей из сплошных «ых, гых, нах». Общий смысл, тем не менее, был вполне понятен — командир напоминал о недопустимости мародерства. Потом старшина сунул сабелюку за свой веревочный пояс и принялся обыскивать личный состав. Ему приходилось приседать, поскольку все трофеи подчиненных таились в шароварах. Реквизированное бросалось на обрывок плаща: ложки, мешочек с приправами, запасная Катеринина косынка, кресало, ножны ножа, вялые весенние картофелины… Видимо, важна была не ценность добычи, а сам увлекательный процесс приватизации. В строю стояло пятнадцать рыл, обобранные встречали каждую находку одобрительным тыканьем, еще не обысканные помалкивали. Коллективное негодование вызвал найденный на заднице одного из воинов узелок с остатками походного сала. Потрясенный старшина завернул тряпицу с сокровищем и крепко врезал под дых бесчестному мародеру — тот свалился на траву, соседи по строю не замедлили порядком напинать мерзавцу.

Наконец, изъятие ценностей закончилось, старшина обратился к строю с кратким утешительно-ободряющим словом. Приободренные воины ответили троекратным «сларагерва!», затем было исполнено что-то музыкально-торжественное.

— Вот пополам мне провалиться, ни слова не поняла, — прошептала между всхлипами юная Лоуд. — Это чего за заунывный шмондец?

— Молитва, — ответил образованный Спаун. — Ты лучше помалкивай.

Катрин терзали смутные сомнения. Логично было предположить, что в сочетании со сларагервством и сальными чубами должен прозвучать несколько иной мотив, но выли храбрые воины что-то другое. Хотя и смутно знакомое. Катрин знала, что сама поет крайне дурно, но эти гнусавят — уж вообще ни в какие ворота… Гадай теперь, что это было.

Старшина подал команду, и воины, выстроив живую цепочку, начали погрузку, нужно признать, довольно спорую, хотя в барку летело все подряд без сортировки и снисхождения. Старшина подошел к пленникам, пощипывая ус, оценил живую добычу, поцокал зубом на румяно-заплаканную девицу-оборотниху, пощупал добротную куртку Спауна и уставился на старшую даму. Катрин догадалась, что сейчас ее будут щупать, не на предмет материи платья, а из того банального мужского интереса, что необъяснимо преследовал отставного старшего сержанта всю жизнь. Но старшина от лапанья воздержался, вместо этого протянул изъятую у мародеров серьгу и показал на ухо пленницы.

— Так, а вторая-то где? — поинтересовалась Катрин.

Старшина раздраженно обтер сивые усы — видимо, полное исследование шароварных недр личного состава и возвращение канувших туда ценностей было недостижимо в принципе.

— Благодарствую, сразу видно благородного человека, — Катрин принялась кланяться и вставлять в ухо нежданно вернувшуюся драгоценность. Серьги были не из шикарных, вечером их предусмотрительно сняла, сберегая мочки ушей, а вот поди ж ты, вернулась цацка…

На барку затащили клетку с грустно рычащим Мином. Остальным пленникам пришлось ждать, пока подойдут корабли захватчиков. Оказалось, довольно примитивные шаланды, с нелепо задранными носом и кормой. Было в них что-то птичье, неубедительное. Еще утопят сдуру…

Катрин подставила руки веревке — это не особо нервировало — мужчин уже связали, и без особых ухищрений. Опытный шпион вполне способен самостоятельно освободиться, а неопытных шпионов в группе не имелось.

Мужчин посадили на один «стручок», женщин на второй. Катрин поднялась по узкой доске-сходне — конвоир успел потискать за задницу, но робко. Спрыгивая в лодку, бывалая пленница продекламировала импровизированный перевод:

Цыганка с картами, дорога дальняя.

Дорога дальняя, казенный дом.

Быть может, старая тюрьма центральная

Меня, девчоночку, по новой ждет.

На морде весьма достоверно всхлипывающей на носу лодки Лоуд, мелькнула ухмылка. Хм, вон как мгновенно у нее рожа меняется. А ночью что-то тормозила. Ладно, нахер ночь, о насущном будем думать.

У хвостачей имелись определенные навыки конвойной службы — плененных дам рассадили порознь, Катрин оказалась на корме, рядом с командующим штурмовой группой. Кстати, у старшины на плече имелась татуировка — блеклая, видимо самодельная, оттого не сразу заметная. Тройная «птичка» — шеврон булавного командира группы или как его там правильно? Всё как у людей, даже хвосты в шаровары упрятаны, не мотаются анархично. Дашка о рванье говорила, а эти вояки еще ничего. То ли новое обмундирование получили, то ли на захват пленников командование чистенький комендантский взвод отрядило.

Старшина гаркнул, гребцы навалились на весла…

Двигались медленно — неповоротливая салми на буксире порядком задерживала караван. Катрин раздумывала над всякими техническими деталями, стараясь игнорировать взгляды лодочной команды. Собственно, гребцам все равно делать было нечего, кроме как в корсаж пленницы пялиться. Рядом сопел старшина, шевелил усами. Тьфу, сейчас пересаживаться начнут, чтобы глазами с другой стороны всласть побарить…

Исключение составлял впередсмотрящий — на реку удачливый хвостач не особо смотрел, поскольку украдкой щупал Лоуд. Оборотниха, видимо, от непомерной безутешности и внушительного опыта, реагировала слабо. Поглядывала на корму, всхлипывала, да в слабом протесте отпихивала кавалера бедром, что закономерно производило противоположный эффект.

Катрин пыталась определить, бреют ли хвостачи головы, или избирательная плешивость есть следствие модифицирования организма? Вообще-то гребцы удивительно походили друг на друга: фигуры и хари вроде бы разные, а при беглом взгляде все, как штампованные. Интересно, в мозгах тоже все одинаковое?

Решение сей научно-исследовательской задачи пришлось прервать — Катрин встретилась взглядом с Лоуд — оборотниха выразительно приподняла бровь.

Что, уже время, что ли? С какого это перепугу? Договаривались акцию позже начать. Впрочем, первая партия у коки-тэно, ей и решать…

Плескали весла, молчала река, только в тростниках перекликались птицы, да кружил над скалой кто-то породы ястребиных. Наверное, орел-наскальник. Ладно, не черный ворон, и на том спасибо.