Оказалось, последняя ушлая лодка «сларагервов» успела зацепиться за корму шхуны, и двое загорелых ловкачей уже запрыгнули на палубу…

С первым схватился оказавшийся ближе повар-Эри — взвести арбалет кок не успел, но, оказалось и с топором вполне управляется. Запрыгали, взмахивая оружием…

Второго абордажника живо взяли в копья другие моряки: загорелый рухнул на палубу, пытался подняться, но тут его двинул ногой огр, надежно придавил к палубе.

Мин проскочил к борту, полоснул кинжалом по натянутой веревке — послышался всплеск рухнувшего в воду абордажника. Коротышка сунул лапу в холщевый подсумок — в ход пошли свинцовые шарики. Один-второй… взмахи лапы невозможно было различить… В лодке кричали, шумно свалилось в волну тело. «Мало-карманная» артиллерия в данном случае была подейственнее сомнительных пулеметов…

— Р ^а УУУУУ-УР ^а УУУУУ! ~ издал боевой клич полукровка.

Когда вибрирующий вой затих, стало слышно, как надрывается капитан:

— Живьем берите! Живьем, говорю!

— Оздно, — доложила с мачты наблюдательница.

Действительно, того загорелого смельчака, что схватился с Эри, застрелила, всадив болт в лоб, черноволосая стройняшка-Клер, оказавшаяся на редкость хладнокровным снайпером, а агрессор, попавший под тяжелую стопу огра, лежал как-то очень бездвижно.

«Коза», вырвавшаяся из бухты, спокойно резала волны, уходя в море. Паровик и уцелевшие лодки остались позади. Семейный резерв свиноводов в бой так и не вступил — не понадобилось. Ну и слава милосердным богам.

Моряки столпились над телами врагов.

— А они чем воняют? — морщась, поинтересовался Мин.

— Ладно, пусть воняют, а это что такое? — узколицый моряк концом копейного древка пошевелил какой-то жгут, высунувшийся из обтрепанных складок штанов покойника.

— Оберег что-ли? — удивился подслеповатый Лодер.

— То хвост! — заверила высокосидящая Го. — О акому праву осят⁈

— Не знаю по какому праву, а живьем их брать нужно было, какая команда и была дана! — взъярился капитан Ныр. — Стреляете, хребты давите, а толку? Морверн, мы возвращаемся! Взять живьем двух! Нет, трех! Дымуху обойдем, и возьмем пленных!

— Есть, сэр!

Забавная шмондюковина, — Лоуд поглядывала на дымную лохань: та спешно передала буксирные концы трем уцелевшим лодкам, пуская клубы дыма и пара, поволокла караван прочь от бухты.

— Погребальный костер с самоплавом, — буркнул хозяин. — Что забавного, а. Пустоголовая? Смрад да дым?

— Вонища, да, — согласилась оборотниха. — Так и странно было бы: ющецы благоухают, так что глаза слезятся, а пыхтелка чистенькая? Гармонично должно быть, складненько и ладненько, всё как наш Грушеед любит.

Укс покосился на тела в лодке, на связанного плененного хвостача, и продолжил раздирать на полосы просторные штаны, позаимствованные с одного из трупов.

— Ну, пахнут сильно. И чем-то этаким знакомым.

— Так жир это человечий. Вот я всегда удивлялась: у всех сало как сало, а вы, Гру, нутряно воняете аж вовсе неприлично. Э, безжалостны к вам боги. Ну, ничего, может, еще все наладится. Вон, хвосты вам Логос уже даровал, — пустословя, Лоуд тянула шею, провожая взглядом исчезающую за скалами «шмондюковину» — силилась запомнить дымный корабль для вдумчивого пересказа на своем родном далеком острове.

— Ну, эти разве люди. Вообще другая порода — возразил Гру — мальчик лежал на «банке», придерживая сломанную ногу.

— Логос-созидатель подсказывает, что именно с хвостом возродились истинные человеки: ума убавилось, духовитости добавилось, на жописы напялена красота небывалая,

— боред пнул бесштанного покойника. — Эй, сказительница, ты созерцание завершила?

— Уплыла коптильня, — с грустью признала Лоуд и вновь взялась за расколотую лопасть весла, обламывая и сгрызая зубами лишние щепки с дощечек.

Потом хозяева прибинтовывали шины на голень Гру, обсуждая никчемную хрупкость человеческих костей вообще и удивительную неразворотливость туповатого воспитанника, в частности.

— Вот, уже здесь скотовозы, — Лоуд оглянулась на вход в бухту. — Хозяин, ты не находишь, что эта тухлая «Коза» на редкость ловкое в управленье судно? Я бы по нему погуляла, поглядела.

— Если гулять по успокоившемуся, так будет нам не всё понятно. Сложно у них там со снастями. Я слушал — половину не понял. Так что, поторговаться попробуем?

— А что, ваш мудрый Логос иной намек пропердел? Конечно, торговаться. У меня ж мешок, в нем за три… не, что я болтаю, за четыре года памятки. А нож⁈ Нужно забрать. Да и тебя, как я чую, вопросы беспокоят.

— Чует она… — Укс перегнулся через борт, принялся умываться. Сквозь плеск проворчал насчет того, что за спиной толпу осведомленных припёрков никак нельзя оставлять.

Лоуд всучила Гру мокрую тряпку чтобы «сальце родичей размазал, а то козловоды вообще говорить возбрезгуют».

Корабль уже был близко, когда хозяева взялись за неудобные «стрючковые» весла и сделали вид что гребут навстречу…

— Ваши маньяки что-то задумали, — отметил капитан Ныр. — К берегу драпануть даже не пытаются.

— Отчего это они «наши»? — обиделась Аша, но муж сжал её локоть.

Капитан Ныр был расстроен. Ушлый паровик успел подцепить лодки и удрать вдоль берега. Ушел против ветра, прикрываясь многочисленными скалами — «Коза» преследовать мелкого и маневренного врага никак не могла. От мысли спустить свою лодку и нагнать противника малыми силами, капитан отказался — атака «тузиком» пулеметного катера выглядела явной авантюрой, коих Ныр упорно и последовательно избегал.

— С этими-то что делать? — задумался капитан, разглядывая едва движущуюся навстречу барку.

Аше страшно хотелось посоветовать расстрелять корыто еще на подходе, но воздержалась. Скромнее нужно быть.

— Вот говоришь «наши, не наши», — заворчал капитан. — Твои, Аша, раз, как это… ага, переводить будешь. Значит так: Морверн стоит рядом со мной и мы с ним советуемся. Мин, как обычно, шныряет и шепчется с Костяком. А ты с мужем перемигиваешься, и мыслишки эти дарков-полудурков до нас доносишь. В незаметности и краткости, ясно?

— Да, сэр, — Аша с трудом представляла столь сложную коммуникативную цепочку, но приказ есть приказ.

…Нос барки подцепили багром, притянули под борт шхуны. Внутри неуклюжего корыта сгрудились трупы, плескалась бурая вода, среди этого ужаса сидели беглецы и, запрокинув головы, миролюбиво улыбались морякам «Козы». Мальчишка не столько улыбался, сколько кривился, — на его левой ноге красовались первобытного вида лубки, — видимо, допрыгался, сломали ему копыто. И поделом сопляку двуличному.

— Нагулялись, что ли? — осведомился капитан Ныр.

— Сэр, извиняемся сердечно, ранее чистое недоразумение вышло, — чинно начал черноволосый боред, или как там его правильно назвать по национальности. — Никого не хотели обидеть. Как начался шум-гам, так мы к себе на лодку поспешили. По привычке. Оно нам тут как-то спокойнее, сподручнее.

— Вижу, вижу, — капитан Ныр смотрел на беглецов с большим осуждением. — Испугались, онемели, кинулись безобразия творить. А мертвяков зачем столько накосили? Тоже с испугу?

— Так некогда было объяснять, — вздохнул черноволосый маньяк. — Крик, треск, все побежали… ну и мы. Страшно ж взаперти. Вы уж простите великодушно. Что касается мертвецов, то не поверите, сэр, они сами с собой рубиться удумали. Нет, сначала мы веслами отмахивались, оружья-то иного нет, а потом их наползла целая уйма, начали ругаться, препираться и самоубийстовать.

— С чего это они? — удивился капитан.

— Из-за меня, — покаянно призналась оборотниха. — До женщин охочи эти хвостатые — никаких сил нет. Уж не знаю, что во мне такого… Стыдно мне, сэр, хоть топись…

Сейчас маньячка имела облик женщины средних лет. Ничего особенного: усталое лицо со следами былой миловидности, недлинные темные волосы, умеренная округлость форм. Потупилась, стеснительно придерживая на груди и бедрах скромное порванное платье. Хорошая попытка, да. Но переигрывает. Аша знала, что в самые отвратительные моменты женской жизни одежда рвется совсем в иных местах и вовсе не так изящно. Вот же сука престарелая…