…Зато мысли в головах обоих дарков роились на удивление миролюбивые. Желают на халяву прокатиться до Глора, в пути выведать секреты. Тюрьмы и суда не боятся — нет, ну удивительно самонадеянные твари. Еще тысячи разных мыслишек вроде живого интереса к необычным верхним парусам и капитанскому свистку (замечательная цацка, вот бы спионерить)…

— Значит, зарезались ваши недруги? — капитан огорченно покачал головой. — Эко неаккуратны они с мечами.

— Дикие дикари. Лезут и рубятся, рубятся и лезут, — пожаловалась оборотниха и собралась всхлипнуть.

— Врут, — не без ехидства опровергла с мачты наблюдательница-Го. — Он их икой колол. Опрыгал и колол. А эта их рызла.

— Нету меня никакой «ики», — нахмурился Укс.

— Есть. Я идела, — насмешливо заверила Го. — Ейчас спрятал оружье. Сказать де?

Маньяк длинно сплюнул за борт (мысль о том, как ломает хребет чересчур зоркой девке, засевшей на мачте, была краткой, но чудовищно красочной) и глянул на капитана:

— Сэр, что зря болтать? День утомительный, подустали мы все. Вы мне вопросы задать хотите, да и нам есть о чем благородных господ спросить. Отчего не поговорить? Если судейским нас сбагрить хотите, так кто возражает? Мы невиновные, нам бояться нечего, лишь бы по совести разобрались, тогда мы сами к судье пойдем Только уж давайте без веревок и сетей. Прилично, по благородному. А мы в знак взаимоуважения вам подарок сготовили.

— Да ну? — удивился капитан.

Оборотниха ухватила за клок волос голову лежащего между ног хвостача, подняла, прихватила под горлом клинком сабли. Сларагерв всхрипнул, распахнул глаза и бессмысленно уставился на борт шхуны. Маньячка нажала клинком посильнее — пленник захрипел громче, задергал связанными руками.

— Едва из воды выловили. Зато вполне живой шмондец, — с гордостью заверила отвратительная садистка.

— Вижу что живой. Только, видать, мозги вы из него вовсе вышибли, — выразил обоснованное опасение капитан Ныр.

— Да они все такие! — обиделась маньячка. — Зато молодой и хвост, гляньте, какой симпатичный.

Пленник маньяков был гол, юн и поджар вплоть до откровенной худобы. Абсолютно ничего симпатичного. Да и не тот «хвост» имеет в виду оборотниха. Похабное чувство юмора у бабищи.

— Что-то несвеж подарок, — капитан, морщась, обвел взглядом собственную команду, лишь на долю секунды задержав взгляд на Аше — переводчица подтверждающее моргнула. Мин уже дважды бегал к помощнику капитана, передовая краткие выжимки из мыслительного процесса дарков. Сейчас вопрос был понятен: насколько блефует договаривающаяся сторона? Если на них надавить, убьют «языка» или нет?

Несомненно придушат. Для чудовища по имени Лоуд, валяющийся между ног человек (пусть с хвостом, но человек ведь, человек!) ценностью не являлся в принципе. Товар для обмена, возможно. В ином случае — насекомое. Приставучее, неинтересное, сексуально импотентное. О, боги, да что в этой чуждой башке насчет секса наворочено⁈ Просто ужас какой-то.

— Ладно, день хлопотный, тут не поспоришь. Прибраться бы нам на палубе, — капитан Ныр горестно вздохнул. — Короче, что за пленника просишь?

— Да так отдадим. Нам-то красавец к чему? — маньяк тоже вздохнул. — А вы уж милостью капитанской нас на буксир подцепите, до Глора доволоките, а? Имущество наше опять же, хорошо бы вернуть. Привыкли мы к нему. Ну и жратвой, если не обделите, боги за щедрость с лихвой вознаградят. Виновны, неуместную наглость проявляем, но уж больно кормежка ваша хороша. Счастливый корабль «Коза», боги к вам милостивы…

— Ладно-ладно, потом споешь, — поморщился капитан. — Что ж, ничего незаконного пока не вижу. Пожитки можем вернуть — оружие у вас там несерьезное. Но сами вы породы жутко ядовитой и бессовестной, посему приглядывать за вами будем пристально. Ты дарк весьма прыгучий, но у нас на каждую глупую прыгалку «болт» припасен. И той бездарной беготни с вымбовками и прочими безобразиями я больше не допущу — подстрелим сразу. Ясно?

— Даже и пробовать не станем, — кивнул маньяк. — И тогда случайно вышло.

— Да, милорд огр, — от меня лично примите громадные и искренние извинения, — подала голос ядовитая оборотниха. — Истинно потрясена была, разум помутился. Видят боги, все от восхищения и внезапности.

Сиплый заворчал и рявкнул:

— Хорош болтать. Давайте сюда пленного…

Аша закатила глаза. Видят боги, любой дарк — такое сокровище, что… Ладно, та маньячка, хватанула зубами вечно-эрегированное сокровище бывшего узника застенков совершенно иных маньяков и, естественно, восхитилась. А этот-то, вроде бы разумный и уравновешенный огр, чем сейчас польщен? Тьфу на них!

Мирно покачивалась салми на привязи под кормой корабля, на «Козе» энергично возились, перекликались, но в путь отправляться не спешили. Над бортом торчала голова часового — не сводил глаз с «попутчиков» на барке.

— Порядок наводят, чистюли ющецовые, — Лоуд, спешно проверив содержимое возвращенного драгоценного мешка, заскучала. — Лишь бы им ковыряться, употевать.

Хозяева оглядели собственное суденышко: пленного передали наверх, мертвяков рыбам отправили, засохшие брызги и грязь остались в изобилии, ну так не скрести же их ногтями и ножами?

— Море вымоет, — проворчал Укс. — Терпи, Пустоголовая. Чуешь, с кухни дымком прет. Ужин вовремя дадут.

Гру, потихоньку вычерпывающий со дна лодки воду, поморщился. С кухонниками нехорошо вышло. Теперь, наверное, думают, что бывшие пленники — тупицы бесстыжие и неблагодарные. Оно, наверное, так и есть, но… Э, черпаку-то вовсе шмондец — окончательно треснул. И так с ногой не повернешься, а этаким инструментом вообще бесполезно черпать…

— Сидите? — поинтересовались с кормы — над бортом свесилась шерстистая голова — часовой «Козы» сменился.

— Сидим, — не стала отпираться Лоуд. — Отдыхаем. А тебе, малый, языком почесать приперло? Мамка не заругает?

Коротышка мелкозубо оскалился:

— Не, я разрешенья испросил. Говорят, узнай у бабульки, может, нужно чего? Подушку, водички цветочной, мазь от пролежней?

— Это чего такое ваши «пролежни»? Червяки какие? — удивилась оборотниха. — Нет, боги миловали. За водицу спасибо, да мы кухонного взвара подождем — сладок удивительно. А с подушкой ты, огрызок коротколапый, шмондишь — все равно ведь не дадите.

— Я бы свою уступил, так ведь испачкаешь, капитан потом деньгу вычтет, — пояснил коротышка.

— Говорлив ты не по росту, — заметил Укс.

— Нет, если вы спать пристроились или секретный план злодеяний разрабатываете, так я помолчу, мешать не буду, — заверил болтун.

— Да уж трещи, — разрешила Лоуд. — Все равно ужина ждем, а злодеяний у нас на десять лет вперед заготовлено. Ты сам-то из каких краев будешь? Издалека, видать?

— Издалека. Из боевых хогменов родом. Война, походы. Далеко судьба от родной норы занесла, тут скрывать нечего, — вздохнул ветеран-коротышка.

— Ишь ты, — покачала головой оборотниха. — Навидался, значит?

— Ну, какие мои годы. Служу, путешествую, жизнь изучаю, — скромно поведал карлик-хогмен. — Есть у меня такой порок — любознательность. Кстати, спросить-то могу? Нет, если не хотите отвечать, так я с пониманием…

— Отчего не ответить любознательному исследователю? Спрашивай, любезный, — позволила Лоуд.

— Вот у тебя в мешке штука такая круглая, серебряная и с зубчиками. Не подумайте, что шарил, просто по закону опись имущества помогал составлять, вот и запомнилась. Что, правда, королевская корона?

— Корона⁈ Где корона? У меня в мешке корона⁈ — изумилась оборотниха. — Эх, была бы у меня корона… Нет, не везет мне в жизни, господин Мин. Но штуковина ценная, тут ты прав. Старинное серебро! Как-то наткнулись мы на корабль. Одна корма осталась, гниет на мели, вся ракушками-сиделицами облепленная…

— Лоуд рассказывала как упорно ныряли в затопленный трюм, как доставали бочонки, окоменевшие в корке морской коросты и ядовитых улиток, — джин в бочонках стал невыносимо горьким от соли. Вспоминала о синем шкипере-мертвеце, в глазницы которого вросло по лупоглазой двузубке. О том, как вытащили таинственный сосуд, почти неподъемный от наросших раковин, как пытались отчистить…