— Яга, чего беленишься? — лениво спросила Мег. — Хочешь к Ивану — иди к Ивану, держу я тебя что ли? Больно надо.

И снова чихнула.

— Хочу! Но как? — и показала кошке на балкон.

Только кошке Мег балкон интересен был сугубо с практической точки зрения: птичек посмотреть, погонять.

Хлопнула Яся себя по платью в досаде. И нащупала Иванову окарину. И вспомнила вдруг:

— Перо жар-птицы у меня ведь есть!

Вытащила из одного кармана платья окарину, из другого — перо жар-птицы. И сразу светло стало в комнате, как днем, даже еще ярче.

— Окарина мне вряд ли поможет… Но попробую.

И стала Яся дудеть на все лады. И слезы покатились по ее щекам, когда вспомнила она закат и свой полет на Вихре вчерашний. И Зельдину колыбельную вспомнить попыталась.

— Мег, люблю я его… И Вихрю. И Тихомиру… Там моя жизнь, и сомневаться теперь не об чем…

Мег лапой голову мыла.

— Ты вечно разводишь демагогию, — отвечала она. — Только не признаешься никому.

— Да ведь не бывает так, чтобы любить что-то вот сразу, с первого взгляда, и навсегда.

— Я тебя с первого взгляда невзлюбила, и правильно.

Яся расхохоталась.

— Ну да, невзлюбила. Всюду за мной таскаешься. Даже в Тридевятое.

Кошка Мег не удостоила Ясю ответом. Выгнула спину лениво.

— Полюбить и невзлюбить — дело разное. Ладно, давай перо попробуем. Как думаешь, если я жар-птицу позову, прилетит она?

— Балкон открой, — посоветовала кошка Мег.

Яся кошку послушалась — Вещему Олегу в прошлый раз было трудно — вышла на балкон и прошептала:

— С добром. Как Иван. «Когда в пропасть шагнешь…» Жар-птица, помощь мне твоя нужна! Прошу!

Сжала перо со всех сил, жмурясь. Ничего не произошло.

— Жар-птица, ну, очень надо, будь так добра!

И снова тишина. Только сирены скорой помощи вдалеке промчались.

Плюнула Яся, вернулась в комнату, да за свое «яблочко» села.

— Кикиморину не чета, — обернулась к Мег, открывая экран светящийся.

Но кошка Мег лишь залезла на спинку кресла над Ясиной головою и мурчать начала.

— Мы не сдаемся, — сказала Яся и почесала Мег под шейкой белой. — Кролик ты наш мягкий и пушистый. Думаешь получится у меня? М?

Кошка Мег встала лапами Ясе на плечо и потерлась головою о ее каре цвета пшеницы.

— Ты когда себе в голову что вобьешь, так всегда сделаешь.

И топтать плечо начала. Яся приласкала кошку Мег за голову.

— Спасибо.

— За что?

— Благодаря тебе я знаю, что все это правда было.

Мег фыркнула Ясе в ухо.

— Конечно, было. И клетка серебряная мне не понравилась. Я, например, в Тридевятое навсегда не хочу.

Тужила Яся, а печаль лапою когтистой сжимала ей сердце. Мягкое оно стало, живое. И больно было от того.

Достала Яся окарину, слезу отерла, нашла на ютубе песню Зельды для окарины.

— Сыграю и Ваньку моего вспомню…

Играла снова и снова, мастер-класс снова и снова пересматривая, пальцами по дырочкам снова и снова бегая. Исполнилась наконец духа упрямого да отважного и молвила:

— Может, найду я того продавца, что мне флюгер Тихомиры продал… Куплю новый, доберусь до Тридевятого… Это ж только поискать как следует надо.

Потерла перышко жар-птицы и окарину любовно. Застучала по клавишам.

— И обязательно мы снова встретимся. Иваны-дураки мне очень по сердцу, ошибалась я. Они заставляют мир гореть красками яркими, и даже выбираться из избушки с ними не страшно…

Снова потерла перо.

Хлопанье крыльев раздалось, кошка Мег на плече Ясином с громким мявом взвилась под потолок, а комната узенькая, увешанная фотографиями, озарилась таким светом, что и смотреть больно.

— Звала ты меня, Яся?

— Ну вот, — пожаловалась Кикимора, — в твоем зеркале, братец, тоже можно только Тридевятое смотреть?

— Угу… — кивнул сокрушенно Царь Морской.

Он больше судьбою дочери сокрушался. Хотя змей лучше человека, он и в море жить может, и преемник из него достойный, и помощник… Но как того Горыню в море синее-то сманить?

— Нечестно это, что у Горыни есть, а у нас нет. Муженек, может, договоришься? Пусть нам от энтих зеркал даст хоть осколочек…

Леший вздохнул да в бороде закопался.

— Вот приведет Ваня Ягу обратно, и уже не нужно будет. И вообще не нужно будет. Видели, как Ванька обиделся? А я тебе говорил, Кики…

— Сам ты первый это придумал! Мамба твоя любовная!

— Не ругайся!

— Ш-ш! Они идут в Горынины пещеры, — перебил супружников Царь Морской.

И подумал тихо: хорошо, что Золотая Рыбка в реке Смородине осталась. Мало ли оно, что в этих пещерах Змей Горыныч прячет, да и что из него за змей, тоже пока непонятно. Нечего дочку неизвестно кому отдавать. Вот и хорошо пещеру посмотреть, нрав его узнать, богатства при случае пересчитать.

Иван-дурак потирал бока ушибленные и шел за Горынычем, назад оглядываясь. Оборотился обратно в змея Горыныч, да и повесил рвущегося в бой Ивана-царевича за ворот на тополе высоком. Размахивал теперь тот руками да кричал громко, а Вещий Олег кружил над ним сначала, но потом подлетел к Ивану-дураку и на плечо ему сел.

Вещему Олегу тоже до Яги добраться надо. А то жар-птица его испепелит, если без имени еще сутки останется. Нельзя ему иначе воротаться в тайный овражек.

Серый Волк подумал-подумал, решил, что не-Елену прекрасную никто мертвой красть не станет, а Ивану-царевичу ничего не станется на тополе, да и помочь ему он не в силах, тоже за Иваном-дураком за Змеем Горынычем потрусил. Все ж дружба лучше службы.

Перешел Змей Горыныч Калинов мост, уселся на камень телом своим грузным да и спросил:

— А звери зачем с тобой, Ивашка?

— Мы друзья Ванины, — отвечал Серый Волк, прижимаясь к ноге Ивана. — В обиду его не дадим.

— Здесь мои земли начинаются, — ответил Змей Горыныч и снова Горыней сделался.

Статный из него был молодец. Не молодец, впрочем. Но и не старец еще. Ого-го как не старец. Черная одежа блестит-переливается, как крылья Вещего Олега. А глаза, как у Серого Волка, желтые да с огоньками хищными. И веночек ромашковый на волосах от Рыбки Золотой.

— И кто кого обидит, я решаю.

— Не серчай, Горыня, — откликнулся наш Ванька. — Дружба — она завсегда сильнее смерти и беды.

— Слыхивал я, что дураком тебя называют, и вроде за дело, — сощурился Горыня. — Но эти слова твои — мудрые. И если испробовал ты дружбы такой, счастливый ты человек, Ивашка.

— И тебе того желаю, — поклонился Горыне Ванька. — Что хочешь ты, Горыня, за услугу твою?

— А что ты предложишь? — отвечал Горыня вопросом на вопрос.

Удивился он, что Иван-дурак платить собрался. Обычно хотят все и сразу, и можно без хлеба.

Присел и Иван на камушек.

— Не знаю, — признал. — Очень хочу я Ясю вернуть. Если, конечно, — спохватился, — она захочет.

Усмехнулся Горыня.

— Захочет, захочет. Кручинится твоя баба Яга. Вернуться к тебе она хотела, да нет у нее флигелька заветного, вот только что и видел. А ты мою Золотую Рыбку спас. Пойдем, добрый молодец.

— Постой, — попросил Иван. — А царевич… дашь живой воды для него?

— А тебе какой в том интерес? — вопросил Горыня, бровь нехорошо подымая.

— Не друг он мне… но жалко парня. Полюбил в кои веки, да так вляпался. Отчего не помочь, если можно? Тебе ведь не будет обидно кувшинчик ему дать? Ты судьбу нашел, я судьбу найду, пусть и он…

— Добрый ты, Ваня. Дам тебе кувшинчик. Пойдем.

Переглянулся Иван с Серым Волком и Вещим Олегом. Не ожидал никто, что так просто будет с Горыней договориться. А то «злой он днем, злой!».

Долго вел Горыня гостя по лабиринтам каменным, мхом поросшим, меж гор да камней причудливых, уже смеркаться начало, и вошли молодцы да звери в первую пещеру.

— Здесь у меня богатства припрятаны. Дай завяжу тебе глаза, Иван-не-дурак. Чтоб не знал ты, что у меня тут найти можно, и не рассказывал никому ненужного. А друзья твои снаружи подождут.