По желанию бабушки я сообщил о своём прилёте. Но в аэропорту никто меня не встретил. На выходе я потыкался в поисках транспорта до города. В этот момент зазвонил мой мобильник:

– Это Эмма Лорье. Добрый день, Канадий! Вы же Канадий, я верно говорю?

– Вечер добрый! – отвечаю я. – Верно, я Канадий.

– Простите меня. Я должна была вас встретить и сопровождать в Шаво-Куркур. Но опоздала. Знаете, у нас иногда так случается, что поезда выезжают с опозданием. Стало быть, я на вокзале. Теперь не знаю, как и где мы встретимся. Если вы согласны подождать, то… Впрочем, в любом случае сегодня на обратный поезд мы не попадаем.

– Не волнуйтесь, мадмуазель. В аэропорт вам приезжать точно не стоит, – говорю я. – Значит, вы не на машине?

– Мне очень неудобно, но машина в ремонте. Я добиралась на перекладных. Вам есть где переночевать?

– Я не предполагал, что сегодня попаду в Шампань, и забронировал гостиницу в Бри-сюр-Марн на одну ночь, ведь уже довольно поздно. А вы?

– Я могу остановиться у тётушки. Значит, встретимся завтра?

Она сказала, что её тётушка живёт недалеко от острова Сите, где находится Собор Парижской Богоматери. Там мы и договорились встретиться у главного портала.

– Утром в девять? – предлагает дальше Эмма.

– В десять, – я прикинул, что завтра мне захочется выспаться. Чай, не на работе.

– А как вы выглядите? Как мне вас найти? – снова спрашивает моя телефонная собеседница.

– Я буду в рыжем парике и с красным носом, – отвечаю я.

Она хихикнула:

– Тогда я буду с красными волосами. Мы друг друга не пропустим!

Мне стало смешно. Неплохое начало!

Ещё дома я забронировал номер в дешёвой гостинице на краю Парижа, в Бри-сюр-Марне, что по-русски звучит как Бри на реке Марн или Бри-на-Марне. Дело было к ночи и, добираясь на перекладных до этого спального местечка, я по дороге ничего толком не увидел, да и не рассматривал. Пришлось сконцентрировать внимание на чужих реалиях. Всё ж не каждый день пользуешься, например, парижским метро. Я слегка растерялся перед автоматом. Тьфу! Пришлось попросить прохожего купить мне одноразовый билет и посмотреть, как он это делает. Потом я долго разбирался с линиями метро, тут тоже свои особенности, не совпадающие с правилами Московского метро.

Гостиничный портье подарил мне при вселении схему метро, а карту города я взял с собой из дома. В номере я приступил к изучению путей и подходов к разным объектам, как будто мне предстояло сражение. Надо было сориентироваться хотя бы на завтрашний день.

Интересно, где тут находится заветная бабушкина квартира? Далеко ли от острова Сите?

Завтра я буду знакомиться с Парижем! Даже ноги задрожали от волнения.

Чудный мартовский воздух! В Калининграде ещё лежит снег, а в Париже цветут тюльпаны.

В метро я глазел в окно. Большую часть времени электричка шла над землёй.

Вышел на главной станции – Шатле-ле-Аль. Это центр.

Париж сияет соблазнительным благородством архитектуры, таящей внутри сокровища мирового искусства, многочисленные кафешки манят запахом бриошей и круассанов, сам воздух здесь пропитан духом свободы и независимости. Весна и свобода создают неповторимый микроклимат французской столицы. Тут же забываешь про российских бабушек с лавочки, которые грозят пальцем всякому вольнодумцу, про скованные заботой лица соотечественников, про то, что многое у нас ещё находится под контролем и запретом: «Низзяя!» и проникаешься демократическим воздухом французской революции и душа запевает «Марсельезу».

Кстати, о бабушках. Моё дело тянет меня в Шампань, где меня ждёт бабушка. Нужно туда поспешить.

И всё-таки я буду последним негодяем, если не побываю у Эйфелевой башни, не осмотрю Нотр-Дам-де-Пари, не увижу улыбку Джоконды. Дай-ка я попробую сманить Эмму побыть в Париже денёк. Лучше целый день до ночи, а завтра в Шампань. Интересно, сколько ей лет? Голос звонкий, молодой.

Так я думал, пока шёл к знаменитому собору.

Солнце бьёт в глаза, пахнет цветами, ощущение нереальности – просто фантасмагория какая-то! Я не мог поверить в реальность происходящего и слегка нервничал. Бабушкино наследство вдруг показалось мне сказочным сном. Может, всё это неправда – и Париж, и бабушка, и наследство? Может, это чья-то шутка?

Вижу, впереди, на абсолютно безоблачном голубом парижском небе строгим силуэтом величественно возвышается Собор Нотр-Дам де Пари. Это не шутка. Это реально Собор, о котором благодаря Виктору Гюго читающие люди планеты знают всё – и про необычайные размеры, и про восхитительную розетку на фасаде, и про фигуры горгулий и химер, страшными мордами выступающие по многочисленным граням собора и выполняющие роль водостоков. Горгульи и химеры находятся по бокам Собора довольно высоко, даже очень высоко. Иногда мне кажется, что они несчастные: узкие плечики, грустный взгляд – жалкие такие. А ещё они вроде с интересом смотрят вниз. Вот бы посмотреть на Париж с этой высоты глазами горгулий. Как им там видится жизнь людей?

А людей тут собралось, ой, как много! Пришедшие сразу не расходятся. Перед главным порталом построен ступенчатый амфитеатр – трибуны, как на стадионе, есть где посидеть и полюбоваться огромным средневековым зданием. Здесь можно пофотографироваться и сделать передышку перед дальнейшим походом к следующей достопримечательности.

Где ж тут моя Эмма? Как она выглядит? Толстенькая тётенька или долговязая девица?

Обвожу взглядом стоящих у главного портала и дальше сидящих в амфитеатре. На трибуне я вижу огненно-красную шапку волос. Во даёт! Неужели это Эмма? Она парик прикупила или волосы срочно покрасила?

Пробираюсь к ней. Ура! Девушка вполне себе, по крайней мере, стройная. И тридцати ей точно нет.

– Эй! – кричу я ей издалека, потом подхожу ближе и брякаюсь рядом на скамью. – Всё-таки я тебя нашёл. Надеюсь, ты Эмма?

– Надеюсь, ты Канадий? – вопросом на вопрос отвечает девушка. – Где же твои рыжие волосы и красный нос?

– Я думал, что ты насчёт волос пошутила, – начинаю я беседу.

– Какие шутки? Я – серьёзная девушка.

– Как называется цвет твоих волос?

– Индейское лето.

Индейскими у Эммы были не только волосы. Одета она была весьма странным образом: расстёгнутая куртка с бахромой из экокожи бордового цвета, под ней оранжевая футболка с рисунком немыслимой космической катастрофы, розовая тюлевая юбочка, на ногах чёрные высокие сапоги. Но самое примечательное в её внешности, кроме огненно-красных волос, – это что-то невообразимое вокруг глаз серо-угольного цвета. Я не знаю, как это называется. Я бы назвал это марево заклинанием век.

Позже я понял, что ничего странного и необычного во внешности Эммы нет. Пожалуй, у неё просто нет вкуса. Уже в первый день на улицах Парижа я видел столько самобытных персонажей, что Огненная Эмма с индейским раскрасом глаз оказалась в их ряду неинтересной классической героиней.

– Как бабушка? – спросил я, чтобы не было сомнений, что я внук, то есть что я хороший внук.

– Соланж Божирон девяносто пятый год, что тут скажешь… Она не ходит, плохо ест. Капризуля…

– Ты за ней ухаживаешь?

– Что ты! Нет. Я дочь управляющего виноградником Божирон, – она говорила, теребя кисточку на «молнии».

– Ты тоже Божирон?

– Да нет. Виноградник Божирон, то есть он принадлежит семейству Божирон. А я Эмма Лорье, дочь управляющего. На винограднике прошла вся моя жизнь и там я – царица!

– Сколько тебе лет, царица виноградника? Надеюсь, умирать ты не собираешься?

– Чего это умирать? – девушка от возмущения выпучила глаза.

– Ты ж сказала, что вся твоя жизнь прошла! – объясняю я.

– Тьфу, ты! Это так говорится! Мне двадцать семь.

– Наш план на сегодня, Эмма Лорье? – спрашиваю я.

– Я скажу, только обещай, что не убьёшь меня, – неожиданно заявляет она.

– Клянусь, что не убью, – отвечаю я, заинтригованный такой заявочкой.