Тут стоящая на коленях девушка схватила меня за ногу будто клешнями. Наконец-то удалось её рассмотреть. Огромные глазищи на грязном лице, спутанные каштановые волосы, руки и ноги в синяках и порезах. И этот взгляд, смотрящий с мольбой и надеждой. А ведь она младше моей второй дочери. Девчушке максимум лет четырнадцать, если не меньше. Чувствую накатывающую пелену безумия и пытаюсь успокоиться. Погладил девочку по давно немытой голове и произнёс:

– Всё хорошо! Тебя больше никто не обидит, обещаю!

Смотрю в глаза казаков и не вижу какой-то особой ненависти, но сочувствия там тоже нет. Тем временем подал голос ещё один провокатор:

– Казаки, это что делается? Молодому рукоблуду девки захотелось, и он из-за неё нашего товарища покалечил. Судить его и казнить!

Звук удара нагайкой и крик боли известил о прибытии ещё одной важной персоны.

– Ты, курва, говори да не заговаривайся! – произнёс Иловайский, пробираясь через разросшуюся толпу. – Судить казака али нет, не тебе решать.

Полковник был спокоен, но некоторые мелочи выдавали его нервное напряжение. Тем временем он засунул нагайку за пояс и произнёс:

– Дмитрий, ты чего здесь устроил? Нападать на своего товарища – это верная смерть, к которой тебя приговорит круг. У тебя должна быть очень веская причина, чтобы оправдаться.

Казаки дружно загомонили, соглашаясь со словами полковника. Денисов на удивление хранил молчание, только недобро смотрел в мою сторону.

– А эта падаль мне не товарищ. И не нужно пугать меня судом, я в своём праве.

Вкратце рассказал о произошедшем. Судя по изменившемуся лицу Иловайского и довольной улыбке Денисова, правда точно не на моей стороне, если мерить казацкими понятиями.

– Это что получается? Из-за какой-то грязной девки и басурманки можно своих калечить? – опять плеснул в костёр керосинчика обладатель фальцета.

– Может, она и басурманка, только почему-то носит крест. Расскажите мне, казаки, где это сказано, что можно насиловать христианских девушек? Ещё и полонянок, только что отбитых у неверных.

Вижу, что мои слова нашли отклик у части казаков. Здесь нет добрых и справедливых рыцарей без страха и упрёка. Не нужно идеализировать казаков, их жизнь в это время сильно отличается от того, что пишут в книгах. Но отбить полон у татар, если есть такая возможность, дело святое. Все под богом ходим, и сегодня в беду попал сосед, а завтра ты. Это не запорожцы, которые часто сами грешили людоловством и выступали союзниками крымского хана. Как я заметил, чубатых собратьев донцы особо не уважали. Взять хотя бы эту войну, когда любители шаровар и горилки заключили соглашение о нейтралитете с османами. Но это сейчас к делу не относится.

– А может, она сама захотела казаков ублажить. Да и деньга дело не лишнее. Решила заработать на корову или ещё чего.

Пытаюсь разглядеть гниду, которая вякает из-за спин казаков. Но сучоныш благоразумно не показывается.

– Я своё слово сказал. Вины за мной нет и на суд я не согласен, – произношу, демонстративно глядя в глаза Денисову и опуская руку на рукоять пистолета.

– Не много ли на себя берёшь, малец? – наконец взял слово полковник. – Покалечил моего человека. Неизвестно, сама ли девка согласилась, или её силком уволокли. Ещё и дерзишь, выражая неуважение казацкому кругу. Ты кто таков, чтобы такое говорить? И кто тебя спрашивать будет, согласен ты на суд али нет?

– Я православный воин, если вы не заметили, господин полковник. В отличие от крысы, которая из-за спин казацких тявкает, сегодня мы с товарищами первыми ворвались в укрепление. И с татарами я воюю в том числе из-за того, чтобы вот таких девчонок не воровали и не продавали в гаремы турецкие. А ещё я не для того сегодня лез под пули и сабли басурманские, чтобы увидеть, как казаки волокут полонянку насиловать. Вы на неё гляньте! Одна кожа да кости. Да ещё наверняка ей жилось здесь несладко, видно же, что басурмане не стеснялись и девок насильничали. Что же до суда. То я согласен на суд военный, так как сейчас нахожусь на службе в русской армии. Напомните, кто знает, чего там положено насильникам и прочим ворам? Вы же тоже вроде как на службе у Её Величества, господин Денисов.

Крыть полковнику было нечем. Он больше не ухмы-лялся и смотрел в сторону Иловайского. Народ особо не обсуждал сказанное, но довольных было немного. Наконец Денисов принял решение и позвал какого-то – Чумакова.

Сквозь толпу протиснулся невысокий и нескладный мужичок с неприятным лицом и куцей бородёнкой.

– Ты был назначен следить за полоном и помогать людям. Как девка оказалась у ентой троицы?

– Ну, так это же Ефимка Васильев. Всё ему неймётся и надо свой стручок присунуть. Не уследил я, Илья Фёдорович, или девка сама к ним сбежала. Поманили деньгой, вот и решила подзаработать.

Меня нисколько не удивило, что Чумаков и оказался обладателем фальцета. Ясно стало, что это какой-то местный обозник. Судя по чистому зипуну и штанам, он сегодня в числе первых на баррикады не лез. Тем временем представление продолжалось. Удар почти без замаха, и сморчок падает на колени, хватаясь за грудь.

– Я тебя, курву, предупреждал, чтобы полон не трогали? Ты опять за свои делишки взялся? Завтра переходишь в третью сотню к новикам. Будешь в дозоры ходить и ямы под нужники копать. А ты, воин православный, – будто выплюнув, произнёс Денисов, – за самоуправство будешь наказан, в соответствии с положениями, принятыми в русской армии. Двух раненых недоумков к доктору, третьего рыть могилы, а то больно много сил после боя осталось.

Казаки громко выразили своё одобрение решению полковника. Сразу же посыпались шуточки насчёт здоровяка, назначенного могильщиком. Времена простые и нравы тоже. Мне таких шуточек не понять.

– Герой наш и его товарищи, кто не ранен, тоже отправятся работать лопатой, – вставил свои пять копеек Иловайский. – А то кто-то здесь решил, что может брать суд в свои руки. Вот и поработаешь руками, а мы определим с господином полковником, какое тебя ждёт наказание. Чего встали? Выполнять!

Под одобрительные крики казаков мы дружно бросились в сторону огромной кучи трупов. Лето на дворе и подобное соседство не самая приятная компания для живых людей. Миллионы мух извещали окружающих, что они благодарят людишек за такой царский подарок.

Открываю глаза и сажусь на кровати. Переход ото сна сегодня был более спокойный. Сердце стучит в нормальном ритме, мысли текут плавно. Я не ощущаю за собой вины, а, наоборот, считаю, что поступил правильно. Педофилов всех мастей нужно уничтожать как бешеных псов. К сожалению, в моём времени справедливость перестала торжествовать и подобные изуверства давно стали нормой. Ужасно, что наше общество привыкло к творящейся несправедливости, и весьма равнодушно воспринимает подобные новости. Изнасилованный или убитый ребёнок – это и есть реалии нашего времени. А главное, полнейшее нежелание власти обращать внимание на проблему. Иногда складывается впечатление, что всё это делается специально.

Выхожу на балкон и достаю вайп. Изумительный вид утреннего моря и предрассветного солнца не находят отклика в моей душе. Сон разбередил какие-то потаённые раны и отбил всякое желание наслаждаться окружающими видами. Делаю пару затяжек и принимаю окончательное решение. Кто если не мы? Успокоившись и обретя душевное спокойствие, иду в номер.

– Ну бывай, Михаил, – говорю крестьянину. – А ты смотри, борода, чтобы довёз людей живыми и здоровыми.

Провожаю семью спасённой пленницы. Вернее, всё, что от неё осталось. Уцелели глава семьи, невысокий и измученный побоями коренастый мужик, сама девушка, которой оказалось тринадцать лет, и совсем мелкий сынишка лет семи. Жену, старшую дочь и сына татары убили. Не буду рассказывать, что они сделали с пленниками перед смертью. Насмотрелся и наслушался людей, которых мы выпустили из самых натуральных загонов. Ненависть к крымским собакам и их турецким хозяевам буквально заполнила всю мою сущность. Желание резать и убивать этих ублюдков, желательно в промышленных количествах, стало чуть ли не навязчивой идеей.