– Олеся, вы нужны в салоне.

– Что случилось?

Сотрудник был проверенным, опытным, никогда не беспокоил её по пустякам.

– У клиента претензия. Он требует хозяйку. Обещает написать жалобы во все инстанции. Пожалуйста, приезжайте быстрее. Я не могу уладить конфликт.

– Буду через пятнадцать минут, – пообещала Олеся.

Она не стала расспрашивать о сути претензии. Всякое бывало. Иногда у них печатали интимные фото, и, в связи с этим, случались разнообразные казусы – бывало, что и обманутые супруги являлись в салон, пытаясь узнать имя заказчика фотографий, красовавшегося рядом с неверной половиной.

Она договорилась с Велько, что позвонит, когда освободится, и тогда они уже назначат встречу в парке или в кафе. Альфье братство собиралось в магазин за вертолетиком и батарейками, и Олеся надеялась решить проблему, пока они будут заняты покупками.

Возле салона – особенно, при виде таблички «закрыто на технический перерыв» – её кольнуло острое ощущение опасности. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы открыть дверь и шагнуть через порог.

В салоне было не протолкнуться – всё свободное пространство заполонили люди и оборотни в полицейской форме. Олесе ткнули в лицо удостоверение – «старший оперуполномоченный» с неразборчивым добавлением имени и звания – и взяли в оборот, потребовали предъявить документы и содержимое сумки. Растерявшись, она позволила полицейским забрать сумку и покопаться в содержимом кошелька.

– Пиши протокол, – заметно повеселел оперуполномоченный. – Купюра с явными признаками фальшивки: отсутствие водяных знаков и металлизированных нитей.

К середине протокола Олеся чуть-чуть пришла в себя и спросила, в чем её, собственно, обвиняют.

– Изготовление и сбыт фальшивых купюр, – отрывисто сообщил оперуполномоченный. – Салон будет опечатан до приезда экспертов. Сотрудников отпустим под подписку о невыезде.

Олеся не сразу поняла, что отпустят только сотрудников, а её саму отправят в КПЗ. Когда поняла – потянулась к телефону, чтобы позвонить Велько, и получила отказ.

– Только адвокату, числящемуся в списках коллегии. Никаких «звонков другу», мы не позволим вам предупредить сообщников.

На все речи, что оборудование фотосалона сертифицировано, и предназначено для коммерческой деятельности, а не для изготовления фальшивых купюр, ей отвечали: «Эксперты разберутся». Олеся почувствовала себя зернышком, попавшим в жернова огромной мельницы. Никого не интересовали доводы рассудка – полицейские быстро дописали протоколы, опечатали помещение, усадили её в машину с решетками на окнах и отвезли в участок, где, без лишних разговоров, запихнули в камеру.

Оказавшись в камере с зарешеченной дверью – без телефона, сумки и документов – Олеся окончательно пала духом. Ей начало казаться, что прежняя жизнь закончилась. Что майор Грачанин поверит коллегам, что эксперты объявят, что она печатала фальшивые купюры на ксероксе – взялась же у неё откуда-то фальшивая купюра в кошельке – и что ей придется надолго сесть в тюрьму. А если она и отделается условным наказанием, ей все равно не позволят быть опекуншей Нежданчика – соцработница же сказала, что они проверяют опекунов на судимость.

Время тянулось невыносимо медленно. В камере кроме Олеси сидели еще две задержанные: пьянчуга-лисица и хмурая волчица, нанесшая мужу телесные повреждения средней степени тяжести – об этом Олеся узнала после расспросов пьянчуги. Когда в коридоре раздались шаги, она вскинула голову, всмотрелась в фигуры, подошедшие к решетке. Дарина Вишневецкая была одета в форму, в одной руке держала портфель, а в другой – какую-то бумагу.

– Ну и с какой стати вы закрыли её для выяснения личности? – спросила она у полицейского офицера. – Она же документы показала, и взяли её в салоне, который ей принадлежит. Надо было обвинение предъявлять. Сейчас любой адвокат это опротестует и подаст иск о незаконном определении меры пресечения свободы.

Офицер что-то забубнил и отомкнул замок двери.

– Пойдем, – сказала Дарина Олесе. – Будем разбираться.

Душан позвонил, когда они с Нежданчиком доедали мороженое в кафе. Велько ел из креманки, а мелкий – из мисочки для оборотней. Терраса была пуста, горячий ветер шевелил чахлый плющ, создававший подобие тени.

– Командир, а ты в курсе, что у твоей шакалицы на точке какой-то движняк? Опера из горотдела тусуются, воронок подогнали.

– У какой «моей» шакалицы? – недовольно спросил Велько, прекрасно понявший, что речь идет об Олесе.

– У той, с которой ты в кафе обедаешь, – выкрутился Душан.

– Что за движняк? – перешел к делу Велько, жестом подозвавший официанта – надо было срочно оплачивать счет и ехать. – Неужели ограбили?

– Не знаю. Я мимо проезжал, не останавливался.

Судя по тону, Душан уже пожалел, что поделился новостью. Велько его поблагодарил, расплатился, подхватил Нежданчика и забросил на заднее сиденье машины. Волк рычал, побуждая к действию и ругая за медлительность. Рычал, но тело на себя не тянул – понимал, что проблемы двуногих должен решать двуногий.

Велько торопился и без его понуканий. Торопился и ругал себя – за то, что огрызнулся на Душана. Накатывала волна тревоги, возвращалось чувство, которое он прогонял прочь с самого утра, после пробуждения на постельном белье, пропитанном запахом Олеси. Домашним запахом, вызывающим желание обладать. И порождающим потребность защищать. Потому что волк должен защищать шакалицу, которая возится с его ребенком, готовит еду и помогает без лишних вопросов.

Утром он почти признался себе: «Моя». И не вошел в кухню, чтобы не демонстрировать Олесе явные признаки возбуждения. Прохладный душ… пройдет.

Прошло.

Возбуждение прошло, а надобность защищать осталась. Велько доехал до фотосалона, дважды нарушив правила движения, и уткнулся в печати на бумажных лентах, закрывших замки на главной и задней двери.

Он обошел павильон, раздумывая, стоит ли расспрашивать продавцов из соседних магазинов, и обернулся, услышав окрик:

– Здравствуйте! Вы к Олесе? А её увезли.

Похоже, что весь город пронаблюдал, как они обедали в кафе – сотрудник Олеси тоже откуда-то знал об их трапезе. Это было к лучшему – Велько без лишних усилий заполучил свидетеля происшествия, который охотно делился информацией.

– Они пришли, сразу спросили, где хозяйка. Я ответил, что она в последнее время редко бывает на точке, у неё отпуск. Велели ей позвонить, не говорить, что тут полиция. Начали расхаживать по служебным помещениям, спрашивать: «А это для чего?», «А кто еще тут работает?», «А бывают ли ночные смены?». Я очень удивился – какие еще ночные смены? Они переглянулись, начали расспрашивать про Олесю: давно ли в бизнесе, задерживает ли зарплату, сама ли забирает выручку. Я говорил правду. Что с зарплатой все нормально, что выручку увозят инкассаторы, у нас есть договор, все бумаги в сейфе, можно посмотреть.

– Протоколы писали?

– Нет, нас просто расспрашивали. А когда приехала Олеся – писали. Они нашли у неё в кошельке фальшивую купюру. И они думают, что фальшивые деньги печатали тут. Нас выставили в тамбур возле заднего выхода, но я услышал.

Велько помрачнел. Олесе предъявили очень и очень серьезное обвинение.

«Могла ли она притворяться? Даже не притворяться – просто умалчивать о теневой стороне своего бизнеса?»

Волк зарычал еще громче.

«Ты прекрасно знаешь, что экономические преступники – как люди, так и оборотни – могут выглядеть душками и няшками. Помнишь того изготовителя фальшивых печатей? В миру был хозяином выставочного зала, любил показывать свои линогравюры и устраивал городские конкурсы на лучший детский рисунок. Считался благотворителем, все долго охали и ахали, когда выяснилось, откуда деньжата на призы».

Велько задал продавцу еще несколько вопросов и вернулся в машину. Нежданчик притих – почувствовал, что старший альфа зол и удручен одновременно.