Ветки кустов раздвинулись. Велько посмотрел на Олесю и обомлел. Удивительно, как оборотня меняет одежда. До этого он видел Олесю в просторном летнем платье, в сарафане, в затрапезных рабочих вещах, в кружевной ночной рубашке. А сейчас из кустов как будто какая-то другая шакалица вышла. Как подменили.

Темно-бежевый костюм, узкая юбка с аппетитным разрезом, блузка с витиеватым узором и белым отложным воротничком. Олеся выглядела элегантно и солидно одновременно. И… и сексуально. Захотелось вдоволь налюбоваться, а потом раздеть.

«Вот это поворот!» – удивился Велько.

Волк фыркнул.

Дарина поднялась с раскладной табуретки, вежливо кивнула:

– Здравствуйте! Меня зовут Дарина Вишневецкая. А это – мой муж Гвидон.

Въедливая шолчица Олесе не понравилась. С какой-то стати начала задавать вопросы про нору. И с подвохом, как будто Олеся без неё не знала, что позволять чужому волку хозяйничать в убежище, предназначенном для любовного уединения и вынашивания детей – верх неприличия. Велько тем временем развернул шашлыки, отложил на картонные тарелки грибы и картошку – ей и Нежданчику – разлил по стаканам газировку. Мелкий шолчонок, пищавший в корзинке, утих и уснул. Волки вгрызлись в мясо, обмениваясь мнениями о рельефе местности, выбирая оптимальное расположение противотанкового рва – чисто теоретически, без намерения копать. Олеся припомнила объяснения, что Дарина помогает Велько оформить документы на отцовство без лишних бюрократических препон, и утроила вежливость – не хотелось, чтобы у волка возникли проблемы из-за того, что она огрызнулась или не ответила на вопрос.

– Велько говорил, вы рисуете?

Дарина отцепилась от норы, но лучше от этого не стало. Майор Грачанин проболтался о позировании – возможно, шолчица выудила из него этот факт в рамках мягкого допроса – и Олесе пришлось изворачиваться и врать о религиозных сюжетах и переосмыслении трапезы Камула и Хлебодарной.

– Он рассказывал вам о своей семье?

Шолчица снова сменила тему, и очередной поворот беседы заставил Олесю насторожиться – что-то нехорошее таилось во взгляде Дарины Вишневецкой. Какая-то гадость. Олеся решила, что надо врать последовательно, и раз они с Велько дружат домами, рисуют и копают норы, то, наверняка, ведут разговоры по душам.

– Да, – кивнула она. – О братьях. О детстве.

– И о вытекающих из этого проблемах тоже?

– Конечно, – уверенно соврала Олеся, припомнив газировку и компот. – Я… я отношусь к этому с пониманием.

– Ну, тогда понятно, почему вы практикуете систему взаимных услуг, – сказала Дарина.

«Мы ее практикуем потому, что этот болван не замечает никаких намеков, – подумала Олеся. – Я бы давно перевела наши отношения в горизонтальную плоскость, но не знаю, как этого добиться. Хоть лезь в трусы и за яйца щупай!»

– В таком случае я хотела бы попросить вас об одолжении, – Дарина понизила голос. – Велько придется искать опекунш Нежданчику на случай, если он попадет в больницу. Его соседки выразили желание помочь, но соцзащита не одобрит двух опекунш-пенсионерок. Велько собирается просить своего подчиненного – чтобы его супруга взяла на себя опекунские обязательства. Но я по своему опыту знаю, что подобные просьбы осложняют рабочие отношения. Понимаю, у вас свои расчеты и вам, возможно, не сильно-то хочется вешать себе на шею чужого ребенка, но если вы поможете Велько, я буду вам должна – разумеется, в рамках закона.

– Мне нравится Нежданчик, – честно ответила Олеся. – И я готова помочь Велько без всякой оплаты. Но я не знаю, как ему это предложить.

– Я выступлю посредницей. Главное – ваше согласие.

Олеся еще раз кивнула, и подумала, что надо будет спросить у Велько, кто такая Дарина и какую услугу она может ей оказать в рамках закона. Не то чтобы она собиралась требовать что-то взамен. Просто интересно. О Гвидоне было сказано, что он служит в Лисогорске, заместителем командира отряда быстрого реагирования. А о Дарине Велько ничего конкретного не говорил – только упомянул, что у неё есть связи и возможность нажать на рычаги, где у него самого нет доступа.

«Возможно, адвокатесса. Или чиновница воеводского масштаба, – размышляла Олеся, краем глаза разглядывая шолчицу. – Видно, что влиятельная, привыкшая распоряжаться. Мне бы толику её уверенности в себе. Может быть, тогда бы Велько понял мои намеки».

Они просидели еще полчаса, слушая волчье обсуждение предстоящих Зажинок. Дарина помалкивала, Олеся на всякий случай тоже держала язык за зубами. Нежданчик нарвал травы, сплел два венка – побольше и поменьше – один нацепил Велько на голову, а второй подарил спящему шолчонку, привязав к ручке корзинки. Потом они всей компанией двинулись обратно к дому. Пока Нежданчик выгонял квадроцикл из сарая, Дарина о чем-то переговорила с тетей Станиславой. После этого они погуляли вдоль дороги, слушая мерзкий звук клаксона, и Дарина за две минуты познакомилась и разговорилась с дядей Серафимом – председателем их домового комитета. Конечно, существовала вероятность, что они обсуждали рецепт пирожков с ливером по ГОСТу, но Олесе почему-то показалось, что беседа касалась её персоны.

Отъезду волчье-шолчьего семейства она порадовалась: честно помахала вслед машине, и даже посоветовала Нежданчику хорошенько посигналить – авось звук клаксона у шакалов из головы лишние сплетни вышибет. Велько выглядел довольным, и Олеся решила пока не лезть к нему с расспросами – пусть впечатления немного поулягутся, потом можно будет поговорить.

К вечеру натянуло тучи, духота придавила к земле, словно чугунную плиту на плечи положили, а к ночи небеса все-таки разразились дождем, избавляя Олесю от необходимости просовывать поливальный шланг в окно или таскаться в палисадник с лейками. Велько с Нежданчиком прибежали к ней, когда ливень чуть-чуть утих – занять пару карандашей или фломастеров, потому что лисенок подаренные куда-то спрятал и не мог найти.

– Вот, – сказала Олеся, доставая из комода набор фломастеров из тридцати шести цветов. – Надеюсь, они не пересохли. Я предпочитаю карандаши и акварель, а это мне сотрудники подарили на день рождения. Думаю, Нежданчику как раз подойдет.

– Ой, а это что? – спросил Велько, заглядывая в выдвинутый ящик.

Набросок – Велько возле автомобиля, с котом, краном и виноградом – каким-то образом оказался поверх папки и альбомов, хотя Олеся была уверена, что убирала его поглубже. Она сунула Нежданчику фломастеры и приготовилась оправдываться – а вдруг майор догадается, что это нарисовано до их договоренности о позировании?

– Это я? – Велько расплылся в улыбке. – И кран. И кот на нем сидит! Как здорово! Ты для этого меня фотографировала?

Олеся ответила уклончиво и продемонстрировала майору неудачный рисунок мостков двухлетней давности, соврав, что делает эскизы к большой картине. Принимая лист из рук Велько, она вдруг почувствовала – что-то изменилось. Сейчас, когда их тела случайно соприкоснулись – Велько стоял сзади, дыша ей в макушку – Олеся ощутила, что волк пышет жаром. Словно до нее докатилась волна просыпающегося желания. Заинтересованность – пока еще не окрепшая, как росток, пробившийся через сухую землю.

Она позволила себе вольность. Сильнее подалась назад, прижалась, запоминая новое ощущение. И отодвинулась, услышав грохот на кухне.

Нежданчик решил опробовать фломастеры, влез на табуретку, нарисовал подсолнух на морозилке холодильника, а, меняя цвет, случайно смахнул со стола пластмассовую миску.

Велько, увидев подсолнух, тихо выругался, и спросил Олесю, чем надо оттирать – средством для мытья посуды, лосьоном после бритья или ацетоном?

– Ничем, – твердо сказала Олеся. – Мы его разрисуем весь, или хотя бы половину, а потом сверху запылим лаком из баллончика. Мне давно хотелось что-нибудь оригинальное, но когда я заикнулась о том, чтобы купить черный или красный холодильник, Пахом закатил мне самую натуральную истерику. «Что шакалы скажут?» и «Перед соседями будет стыдно». Покупать цветной холодильник – вспоминать его слова. А разрисовать – милое дело. Я просто не догадалась, что так можно сделать.