“Если бы я умела убивать взглядом, то в этот раз точно навела проклятие”.

Она не знала, что это она и сделала.

– Дайте мне вашу книгу отзывов.

– Пожалуйста – сказала Сирша, протягивая ему ручку и книгу с наигранной вежливостью. Внутри нее был страх, что она может потерять эту работу. Но глубоко внутри она хлопала в ладоши от мысли, что наконец сможет покинуть это место, эту работу, этих людей.

Дописав финальные строчки. Мужчина церемонно вручил книгу Сирше и со вздернутым подбородком покинул забегаловку, смачно хлопнув дверью. Сирша устало присела на стул, положив книгу рядом.

“Даже не хочу знать, что он там написал”.

Как вдруг услышала звук переливающегося через край турки кофе. Быстро убрав последствия аварии, она собрала заказ женщины-хиппи на поднос и подошла к ее столу.

– Не будьте слишком строги с ним, иногда люди совсем не такие, какими кажутся.

Сирша молча продолжала разрезать детские сэндвичи на множество мелких канапе и, затем, протыкать их шпажками с Гуфи, Микки и Винни Пухом.

– Вы не думали о том, чтобы завести детей? – спросила женщина, с ухмылкой, окидывая взглядом живот Сирши.

– О нет! это точно не для меня.

Сирша быстро удалилась.

Доев остатки завтрака и перевернув чашку с кофе, женщина-хиппи оплатила счет, и украдкой взглянув в предсказание чашки, ушла. Оставив Сиршу наедине с ее готовкой картошки во фритюре. Когда её нос уловил запах подогретого душистого масла, девушка почувствовала опять, как тошнота подступает комом к её горлу. Она выключила плиту и выбежала на улицу.

“Вы не думали о том, чтобы завести детей?” – повторяла Сирша слова женщины-хиппи: “И почему она так посмотрела на мой живот?”

Проветрив помещение, Сирша вернулась внутрь и начала прибирать со столов посетителей. Взяв кружку с остатками кофе, Сирша бросила мимолетный взгляд на предсказание женщины-хиппи и разглядела на дне кружки узор крошечного эмбриона.

Лизи копошилась в саду у своей матери. Её руки то и дело погружались в пахучие заросли мяты, выщипывая недавно проклюнувшиеся сорняки. Летний тёплый ветер обдувал теплом её плечи и теребил ленту на соломенной шляпке. Занятие садом всегда успокаивало её, помогало освободить разум от ненужных мыслей, разложить все по полочкам. Ведь когда ее руки монотонно исполняли одну и ту же работу, мозг украдкой позволял увидеть все мысли, которые до этого пылились на полках. Как охотник, достающий одним за другим свои трофеи, память разворачивала перед Лизи все эмоции за прошедшую неделю.

Иногда и месяц.

“Ревность. Мгм. Это выкидываем. Я не буду ревновать. Нет. Ведь я ничего не даю. А когда ничего не дают не о чем и жалеть.

Злость, уже не колет. Мне нравится, как колода перемешивается, и я нахожу свои новые козыри.

Нежность, да я скучаю…”

Рядом копошилась ее мама земная женщина, из тех, кто печет булочки каждый день, знает сколько капель мяты надо добавлять в воду перед мытьем полов и какой чай пить при простуде.

Метаморфозы с ее мамой произошли кардинальные после смерти брата Лизи. Прежде она была карьеристкой, заполняющей дыру внутри своего сердца постоянной занятостью, неуверенность в себе – публичностью, а скуку от жизни – бесконечной работой.

Но после смерти Нила, что-то изменилось.

Она долгое время была в скорби такой глубины, что всё, что могла сделать для неё приезжающая каждый день Лизи, в молчании готовить еду и убирать дом, пока сама мама лежала, свернувшись калачиком в кровати, не произнеся ни слова. И лишь при прощании лицо матери освещало подобие улыбки и слова “Спасибо, что навестила” полушепотом слетали с ее губ.

Но одним теплым апрельским днем она всё же вышла из своего панциря.

Мама приехала к Лизи в гости с корзиной тюльпанов и черничным пирогом, объявив, что переезжает жить в пригородный коттеджный поселок недалеко от леса, и о том, что ей осточертела квартирная жизнь.

Лиза ни капли не переживала за маму, она видела – та наконец начала жить своей жизнью.

– Как ты думаешь, почему они уходят? – спросила она, машинально срывая три верхних листочка мяты и кладя их в корзинку

Мама озадаченно посмотрела на Лизи, прервав на секунду свое занятие. Её светлая соломенная шляпка с поднятыми полями была обвязана разноцветной атласной лентой тигровым принтом, а губы были накрашены малиновой помадой, ведь сегодня на чай должен был заглянуть пчёловод, живущий несколько домов вниз по улице – кто они?

– Ну, мужчины.

– А разве не бывает, что уходят женщины?

Лизи задумалась. Сколько раз она была именно тем камнем преткновения, который рубил то, что не поддается восстановлению?

– Ну ладно, а что насчет тех парней, которых не стоит любить? Которых ты любишь слишком сильно. Которые в поступках никогда не проявляли заботу? Которым подарки дарила только я?

– Подарки – язык любви не каждого.

– Разве?

– Да, я всегда относилась к ним спокойно, предпочитая любому кольцу – прибитый вовремя гвоздь.

– Но разве ты не можешь прибить гвоздь сама?

Мама улыбнулась, морщинки лисы сдобрили уголки ее глаз, карие глаза сияли как у нашкодившей старшеклассницы.

– А разве ты не можешь купить себе подарок сама?

Лизи улыбнулась.

– Да и к тому же – продолжила мама – некоторые женщины слишком страстно впадают в гиперопеку по отношению к тому, кому нужно время, чтобы проявиться. Я знаю, ты девушка очень страстная – и в этом твой плюс. Нет ничего хуже сухой педантичной женщины, оторванной от своей природы, на мой взгляд. Но ты к тому же и мудрая, представь, как раскроется мужчина, если ты ему дашь шанс и время, чтобы “проявиться”. Как это окрылит его, если он сделает выбор, а не ты выберешь его. Некоторым для этого нужно, правда много времени, взвесить все за и против, подобрать подарок, придумать нужные слова.

– Я бы очень хотела верить твоим словам, но знаешь, эти все теории “Влюби в себя за 30 дней” не очень работают со мной.

– В любом случае, милая, лучшим решением для тебя будет – дарить подарки себе. От этого ты никогда не проиграешь.

– Где же найти время для любви, если все любят только лишь себя?

– Самая великая любовь начинается с любви к самому себе, ты даже не представляешь, как мало людей умеют это делать, не пытаясь заткнуть дыру другим человеком, который может даже физически не подходить под ее размеры. И убедившись в этом, они лишь озлобляются еще больше, черствеют и закрываются.

– Такое было и с тобой?

– Да, но немного в другом смысле.

Лизи знала, что мама имела в виду Нила. Но поднимать тему брата она была еще не готова, не настолько августовское солнце согрело ее грудь, чтобы позволять всему ставшему комом внутри выливаться в разговор.

Но начало было положено.

– У меня был недавно такой мужчина. Он был идеален во всем для меня…

– … Кроме?

– Кроме того, что он не любит меня.

– Как ты это поняла?

– Он никогда не говорил.

– Почему “был”, а не “есть”?

– Он просто обрубил со мной все связи, ничего не объяснив. Ни слова.

– У всех свой почерк расставания. Кому-то проще так, и мы не можем его винить за это. Но тебе не стоит ни в коем случае искать причину этого в себе, в своей “недостаточности”. От себя могу сказать, что в принципе не понимаю, как можно оставить такую красотку как ты. Но на то я и твоя мама – сказала Мэгги с мягкой улыбкой – Хотя, возможно, когда дело касается расставания с тем, кто тебя любит – нет красивого способа сказать “прощай”.

Лизи вновь улыбнулась.

– Ты права, но вопросы все равно висят в моей голове, стукаясь друг об друга, как музыка ветра, каждый раз, когда я вспоминаю о нем. А я вспоминаю о нем каждый божий день. Я просто перемалываю произошедшее в ступке для специй в попытках отыскать то самое зерно истины. Знаешь, это очень бесчеловечно уходить без каких-либо прощальных слов. Всему должен быть подведен итог, чтобы было понимание, что произошло. Чтобы этот мир был хоть чуточку более логичным и безопасным местом.