— Брось! Ты план по привлечению уже выполнил и перевыполнил! — заявил начальник отдела. — Не ты разве ту тёплую компашку в санаторий определил?

— Не-не-не! Мне чужой славы не надо! Это был рейд студенческой дружины!

— А кто барышню-психиатра к сотрудничеству привлёк, а? Её там на руках носить готовы и не только начальник медчасти!

Я вздохнул и ничего отвечать не стал, поскольку всё так и было. Милена решила перевестись в санаторий, чтобы не ждать до осени и начать капать на мозги Мише Поповичу уже прямо сейчас, а мне не составило труда ей в этом устремлении поспособствовать.

— И вот ещё что… — Герасим принялся охлопывать себя по карманам. — Георгий Иванович досугом подопечных озаботился… Впрочем, тебе тоже просил передать.

— Это чего ещё? — озадачился я, разглядывая неброский пригласительный билет.

— Вечером идём на открытие выставки всемирно известного фотохудожника… Как его… Да сам посмотри, с другой стороны написано!

Я не удержался от тяжёлого вздоха.

— Понятно!

— Явка обязательна, — предупредил Герасим. — Я вообще с Лией иду. Хоть с женой Георгия Ивановича познакомлюсь, а то исключительно по телефону с ней общался.

— Она тоже будет?

— Все будут! И не вздыхай, ты с завтрашнего дня в отпуске, а меня к празднованию дня оператора сверхэнергии привлекают. Дежурить придётся.

Выражать ему сочувствие я не стал, оценил каллиграфический почерк, коим начертали мою фамилию на пригласительном билете, после сложил его надвое и спросил:

— И прямо всех мелких сошек вроде меня позвали?

— Расценивай это как поощрение. Не мои слова. Георгий Иванович передать просил.

Я мысленно выругался.

Свободное воскресенье? Неделя отпуска? Как же, как же! Сто к одному, новым поручением озадачат. И явка на мероприятие обязательна ровно по той причине, что там будет кто-то…

Но вот на этом моя подпитанная паранойей фантазия иссякла. Да и не было никакого смысла на сей счёт предположения строить. Скоро всё узнаю.

День прошёл в какой-то пустой суете. Сходил в баню, посетил парикмахерскую, разобрал накопившуюся за время моего отсутствия корреспонденцию, написал письмо домой. Пообедал, а оставшееся до вечернего мероприятия время посвятил медитации. Раз за разом запускал проигрыватель грампластинок, вслушивался в размеренное потрескивание, культивировал в себе гармонию источника-девять и заодно подстраивался под излучение Эпицентра. Теперь, после месяца работы с кандидатами из числа операторов, я понимал принцип действия адаптивной техники куда лучше прежнего, но всё же удерживать потенциал не рисковал.

Ударят деструктивным воздействием, и разнесёт на куски. Ну его. Не воевать собрался.

Не воевать — да, но может так статься, что и кулаками помахать придётся. Подумал об этом, поднимаясь по мраморным ступеням картинной галереи, где проводилась выставка фоторабот всемирно известного, но совершенно не известного лично мне гражданина. Всё просто: меж колонн портика вышагивал с букетом наперевес Василий Охрянец, а ещё один воздыхатель Ники Вран делал вид, будто фотографирует гостей. Ну или его и в самом деле привлекли для освещения мероприятия — никак иначе попасть на открытие выставки простой студент и не мог. Ага — это был Роман.

Меня, разумеется, заметили и смерили тяжёлыми взглядами. Я и бровью не повёл.

Хотите подраться — можете снова друг другу физиономии начистить. Только меня в это не впутывайте. Сами, сами, сами.

Фасад картинной галереи украшало огромное фотографическое изображение товарища Баюна — то самое, сделанное в его рабочем кабинете и облетевшее решительно все республиканские газеты. Вот уж не думал, не гадал, что запечатлел председателя соврескома не случайный репортёр, а настоящее светило фотоискусства.

Охрана на входе оказалась куда серьёзней, нежели того стоило бы ожидать — будто не фотографии выставляться в Новинск привезли, а Пахартский алмаз с кулак величиной. Впрочем, судя по выстроившейся вдоль тротуара длинной веренице роскошных автомобилей, молодые люди с цепкими взглядами обеспечивали безопасность отнюдь не экспонатов, а гостей.

Тут я заметил профессора Палинского и усмехнулся. С такими ценителями фотоискусства могли бы и вовсе без охраны обойтись, пожалуй.

Я предъявил пригласительный билет, мне радушно улыбнулись, вручили что-то вроде театральной программки и пропустили внутрь без каких-либо дополнительных вопросов и проверок. Вестибюль встретил приглушённым гомоном голосов и необычайной прохладой. Воздух в галерее остужали сразу несколько не самых слабых операторов.

Супруга Георгия Ивановича оказалась миловидной дамой чуть моложе супруга, но я с Варварой Никитичной разве что только парой слов перекинуться успел. Узнал лишь, что она заведует одной из городских гимназий, а дальше к нам присоединились Борис Евграфович с женой, и я под благовидным предлогом ретировался. Герасима и Лии нигде видно не было, а в одиночку разглядывать фотографии не было ровным счётом никакого желания, и я бы точно плохо подумал о Георгии Ивановиче, не шепни тот, что поговорит со мной позже.

— Оглядись пока, — распорядился он напоследок.

Я и оглядывался, не зная, чем себя занять.

Фотографии, фотографии, фотографии. Лица, пейзажи, ситуации. Выйди за дверь и увидишь всё вживую, но нет же! Надо ходить и восхищаться чужим взглядом на жизнь.

Я совсем было заскучал, но тут появилась Ника. С одного бока к ней уже без неуместного на выставке букета пристроился красавчик Охрянец, с другого вышагивал навьюченный фототехникой Роман.

Упустить такую возможность развлечься я никак не мог, потому двинулся наперерез и радушно поприветствовал барышню. Удостоился ответной очень вежливой и ещё даже более холодной улыбки, после чего присоединился к почитателям ледяной королевы, которая переходила от экспоната к экспонату с поразительным достоинством и грацией.

Ника меня привлекала — в её обществе даже сердце биться быстрее начинало, вот только… Вот только минут через десять мне наскучили и фотографии, и злые взгляды Василия и Романа. И пусть красота барышни никуда не делась и ничуть не померкла на фоне других представительниц прекрасного пола, я поймал себя на том, что начинаю испытывать раздражение.

Если мне здесь не рады, то какого чёрта? Не об уязвлённом даже самолюбии речь, а об элементарном самоуважении!

И я потихоньку отстал. Задержался у одной фотографии, уделил внимание другой, а там и в смежный зал зашёл, после чего сориентировался на местности и отправился прямиком в буфет.

Таким умным оказался отнюдь не я один — в компании молодых людей там обнаружились Герасим и Лия, а ещё меня окликнула Вика.

— Пётр! — позвала она, оторвавшись от книги. — А давай я буду звать тебя Эскамильо?

От неожиданности я даже остановился.

— С чего бы это?

Вместо ответа девчонка показала обложку. Я понимающе усмехнулся.

— Ну хоть не Арчибальдом!

— О-о! — обрадовалась Вика. — Читал?

— Угу.

— Понравилась?

— Понравилась, — подтвердил я и перевёл разговор на другую тему: — А ты сюда читать пришла?

Виктория фыркнула.

— Да это всё Ника! Папе два пригласительных билета прислали, так она один сразу заграбастала, а второй меня упросила взять, чтобы Ольгу с носом оставить.

Ольга — это мачеха. Многое сразу прояснилось.

Я взглянул на часы, вздохнул и купил в буфете два эклера и чай. Вика от угощения отказываться не стала, и какое-то время мы обсуждали детектив, а потом в буфет зашёл Рустам Тарай, немедленно меня узнал и протянул руку.

— Старик, сто лет не виделись! Ты куда пропал?

— В командировке был.

Я оставил барышню и вместе с шапочным знакомым переместился к стойке, где мы и опрокинули с ним по рюмке коньяка. На сей раз угощал я — Рустам запротестовал было, но я и слушать ничего не стал.

Четверть часа спустя я вернулся в вестибюль уже в откровенно приподнятом настроении. Роман с унылым видом фотографировал там гостей, а вот Ники и Василия нигде видно не было.