— Да вот, уговариваем одного упёртого барашка отдохнуть самому и взять с собой Олю за компанию. Он хочет подняться по склону Ай-Петри, но не с кем, потому что мы не любители. Оля хочет туда же прогуляться, но стесняется навязываться. Может, вы их подтолкнёте, Илья Ефимович.

— А это — мысль. Я скажу Оле, чтобы взяла блокнот и сделала пару набросков точки, которую мы рисовали здесь — но уже сверху. Ей будет крайне полезно. За-ме-ча-тель-на-я идея. И когда?

— Да хоть сейчас. У Миши всё давно готово. Как раз утром выйти, к вечеру вернуться обратно.

— И прекрасно. Я пойду, скажу Оленьке. Пусть не стесняется, а собирается.

— А меня спросить? — оторопел от такой наглости Михаил.

— А ты согласен, — хором ответили сёстры.

— И не спорить у меня, — добавила Аня. — Ты идёшь отдыхать. И точка.

Михаил попытался было согласиться для вида, а потом зарезать идею, сославшись на что-нибудь. Например, у Оли не найдётся нужной одежды. Оказалось, сёстры предусмотрели всё. В том числе то, что младшие девочки забрались в рюкзак Михаила, проверили, какое он себе подобрал снаряжение, и точно такое же нашли Оле. Плотные брюки и рубашку ярко-синего цвета, чтобы не теряться на склоне, ботинки типа берцев с противоскользящей подошвой, водонепроницаемую штормовку. А в рюкзачок — тёплый свитер и смену белья, если внезапно похолодает или они попадут под дождь. Вдобавок хозяйственная Женя сунула зачарованный термос — стальной, но лёгкий как бумага, при этом чай сохраняется горячим до самого вечера. И пакет с бутербродами. На этом Михаил сдался, и они отправились сначала через парковую зону, а дальше перевалить через отрог и в заповедник. Единственно, на чём Михаил с трудом, но настоял — чтобы Оля сообщила своей охране их предполагаемый маршрут. Мужики наверняка пойдут следом, но будут стараться делать это незаметно. Потому удобнее, если они точно будут знать дорогу и не станут подходить слишком близко, дыша в затылок.

После горячего голубого зноя и раскалённого камня внизу возле побережья, приятно незаметно шаг за шагом подниматься по склону и погружаться в глубь безмолвного лесного моря. Они шли среди невообразимых серых колоннад стволов, укрытых зелёною колыхающейся сеткой ветвей. По стволам, по земле, по листве, по воздуху вокруг что-то непрерывно ползало, бегало и летало, и всё равно было тихо. Как и должно быть на мягком дне моря. Много есть на свете прекрасных деревьев, и много прекрасного есть в каждом дереве, сейчас же красота воплощалась в буковых рощах. Кроны распростёрты густыми, широкими шатрами высоко наверху, и маститые стволы стоят довольно редко друг от друга. Оттого в буковом лесу одновременно и очень тенисто, и видно далеко кругом.

Михаил и Ольга не раз останавливались, с восхищением разглядывая буки в два или в три обхвата: они, наверное, помнили крепости генуэзцев и сподвижников Батыя, а может быть, пробились из семечка ещё при таврах. Ствол у таких стариков был особенно живописен, казалось, что целый букет стволов сросся вместе, перевившись и перепутавшись. И даже у деревьев помоложе были округлённые наплывы древесины, странные повороты и сочетания ветвей, толстых, как деревья, тёмные дупла, изгибы толстых и серых корней, которые со всех сторон лезут из земли, горбами и клубами, будто семья удавов, придавленных землёю. Многие буки имели в корнях по глыбе дикого старого камня, с которым казались нераздельным целым: так схож был цвет коры у жилистых корней с поверхностью гранита, и точно так же корни обрастали мохнатыми лишаями.

Чёрного моря уже не было видно, зато синева гор светила через стволы. В небе над лесами выросла ослепительно яркая громада горы, отсюда со склона она казалась особенно живописной. Идти оставалось немного, но Оля, непривычная к пешим марш-броскам, начала уставать. Поскольку торопиться было некуда, и никто их не подгонял, да и наставник просил сделать по дороге несколько набросков, то заметив подходящий и удачно похожий на скамейку корень очередного дерева, Михаил показал на него и предложил:

— Привал?

— Привал, и чаю попьём. Зря я его тащила?

— Не зря, конечно, — улыбнулся Михаил. — А ближе к вершине запалим костерок и сварим чай в котелке. Никогда не пробовала?

— Нет. А есть разница? — поддела Оля.

— О-о-о, ты много потеряла. Чай, который ты кипятишь не просто на огне, а на костре из хвороста, собранного своими руками. Поверь, этот сегодняшний чай ты не забудешь надолго.

— Это ты мне зубы заговариваешь. Мне тут перед самым нашим походом донесли, — Оля весело рассмеялась, — что ты, оказывается, невоспитанный хам, врун и вообще недостоин моего приличного общества.

— Общение со мной бросит заодно тень на твою репутацию? — улыбнулся Михаил. — Только сейчас, или две недели вместе за мольбертом и в городе тоже считаем?

— А это самое интересное. Мы с Ильёй Ефимовичем в отличие от тебя с самого начала знали, что тут за публика, вот и заказывали себе номер по статусу «приват». Это когда вход отдельный и никого о твоём приезде не оповещают, пока сам не захочешь. Вот все и решили, что я только позавчера приехала.

Дальше Михаил не выдержал и расхохотался в голос.

— А поскольку Женьку вчера за поведение мы оставили дома, Аня и близнецы всё утро позировали, и в дельфинарий мы уехали с тобой вдвоём, то все увидели, как гадкий я мгновенно охмурив и в первый же день вскружив голову, сажаю тебя в машину и везу в город на свидание. Я даже не спрашивая скажу, кто к тебе приставал. Такой круглолицый, долговязый, прыщавый парень с глазами как у телёнка. Зато одет даже в санатории по последнему писку моды.

— Да. Откуда ты его знаешь?

Михаил скривился:

— Он в первый день пытался клеиться к Маше. Ах он же из Румянцевых, такая знаменитая и влиятельная фамилия. Любая девочка из небольшого рода просто обязана падать перед ним ниц, лишь бы он ей уделил хоть каплю внимания. Ему уделил внимание я. И пообещал — ещё хоть краем уха услышу, что он к моим сёстрам пристаёт, сделаю его евнухом.

Оля аж передёрнула плечами от того, каким тоном было сказано:

— Чего-то мне кажется, это была не такая уж метафора речи.

— Да я, вообще-то, и не шутил… почти. Только между нами, есть много способов доставить человеку серьёзные неприятности вплоть до уложить в больницу и остаться как бы ни при чём. Самое простое — подкинуть ему в кувшин с водой таблетки от тяжести в желудке. Смешать с кремом от загара, одно интересное плетение, если хочешь, я тебе покажу. И всё, человек неделю мается поносом. Никакая экспертиза ничего не докажет. Плетение давно рассеялось, крем он сам себе мазал, отсюда и следы, как и таблетки…

— Миша, не надо дальше, — растерялась Оля. Тут девушка заметила веселье во взгляде Михаила и сообразила, что с рецептом её разыграли. — Ах ты, зараза такая! А я же тебе уже поверила…

В небе неожиданно загрохотало. Если с утра небо было более-менее ясное, с небольшими облаками, рассыпанными то тут, то там, сейчас на глазах ветер гнал со стороны гор чёрные тучи как пастух гонит стада, трубя, свища, раскатываясь такими угрожающими воплями, что казался злым чудовищем-обладателем воздушного царства.

Оля с беспокойством посмотрела наверх и процитировала какое-то незнакомое Михаилу произведение:

— «Скверно в такую грозу и в обыкновенном месте, на равнине. Но ещё сквернее в горах на двух тысячах метров высоты над поверхностью моря брести ночью, без дорог, в безмолвной пустыне, обитаемой только волками, наполненной оврагами и провалами, натыкаясь ежеминутно то на куст, то на большие камни». Кажется, провалилась наша прогулка.

— Да, — подтвердил Михаил. — Но я смотрю, как облака идут — есть шанс, что нас краем зацепит, несильно. У меня в рюкзаке тент лежит, хотя и не думал, что пригодится. Давай-ка его растянем, основной заряд дождя переждём, чтобы в самый ливень не идти. А как поутихнет, спускаемся обратно.

— Ну ты говорил, что билеты у вас только через неделю, время у нас ещё есть. Завтра просохнет и послезавтра повторим, — рассудила Оля.