Михаил расправил ткань, аккуратно собрав всё до последнего и даже те боеприпасы, что не подходили к их с сыном оружию. Можно было выменять позже на что-нибудь ценное в отдалённых общинах. Украшения для этого тоже сгодятся. Складывая в рюкзак небольшую добычу, Михаил уже решал, кому до наступления сильных морозов удастся предложить Мен вещами.

Задумавшись, он сидел перебирая поклажу и готовясь уйти, как вдруг женщина у столба издала слабый стон. Она смотрела на скитальца голубыми глазами, так, словно во взгляде уже выстыл лёд близкой смерти. Для неё всё было кончено, пора заботиться о своём собственном выживании. Старик поднялся, закинул рюкзак на плечо и развернулся чтобы покинуть разграбленное капище… В нескольких шагах впереди, не двигаясь от потрясения, замер Олежка. В его взгляде отчётливо светилось непонимание.

— Отец, развяжи её…

— Нет. Она почти мертва, мы не можем позволить себе взять попутчиков. Просто замёрзнем, пытаясь дотащить до Тепла.

— Отец, прошу...

— Я сказал – нет! Для неё всё кончено, она принесена в жертву Зиме и мороз почти забрал её душу.

Он решительно прошёл мимо сына. Вся твёрдость была показной, а в голове бешеным хороводом метели кружились мысли: «Пожалуйста, иди! Просто развернись и следуй за мной. Оставим это место, пожалуйста, Олежка!»

Но он не двинулся.

— Отец! Умоляю, спаси её!

Скиталец остановился… Прикрыв глаза, он чувствовал, как к горлу подкатывает ком. Михаил обернулся, схватил сына за рукав куртки и резко подтащил прямо к женщине. Та перевела взгляд на юношу, её сердце должно было скоро остановиться.

Женщина — слишком громкое слово. Не больше девятнадцати Зим, возможно столько же, сколько и самому Олегу. Отцу было прекрасно известно, почему тот просит спасти обречённую. Сын видит в ней дар своего лета, обещание готовое сбыться. Но Олег ошибался…

Михаил откинул русые волосы и показал татуировку за правым ухом: два треугольника сошедшиеся вершинами — проклятый знак Марены. Бесцеремонно разжав треснувшие от холода губы, указал на заточенные клыки. Обойдя столб, наконец разрезал веревки, и пленница без сил упала прямо в Олежкины руки. По отчаянному взгляду сына, Михаил уже понял, что тот догадался. Но оставалось последнее. Схватив ту, кого Олег желал себе в жёны, он показал на кистях знаки солнца – круг с извилистыми лучами и точкой в центре — ярило.

— Она Навь… — Сорвалось с губ Олега.

— Верно подметил. Дикари приносят в жертву одного из своих и далеко не каждый язычник так делает, спроси в Поднебесье. Душа уходит властительнице Зимней стужи Марене, чтобы защитить себя от холодов, а набег в конце следующего лета сделать удачным.

Глаза Олежки остекленели. Он вновь взглянул на девушку в своих руках, провёл ладонью по русым, спутанным волосам и… Прижал к себе ещё крепче…

— Отец, спаси её, — тихо повторил юноша, не размыкая объятий. В тело скитальца будто пробился мороз из внешнего мира – он ведь ненавидел их всех! Ненавидел каждую Навь, она заслужила смерть и похуже!

Но вопящий внутри голос ярости удалось заткнуть жестоким расчётом. Светланы здесь не было, однако… Навь могла знать, видеть её в своих подземельях, говорить с ней, указать верный путь! Пленных дикарей не встречалось, взять живым одного – почитай за удачу...

— Хорошо, – слово согласия ударило его изнутри, но выбор был сделан…

Им нужно было скорей уходить. Хоть скитальцы не верили в то, во что верила Навь, но осквернять их капища было делом опасным. Многобожцы могли вернуться, они точно вернутся, чтобы проверить дошла ли их жертва. Олежка подхватил девушку на руки, и люди поспешили прочь, через лес, через заросли – в стороне от дороги! Скиталец думал, что Навь умрёт и не доживёт до Тепла, но она была сильной. Они все были сильными. Михаил с сыном сами погибнут из-за неё.

— Нам нужен огонь! — и ведь знал, что сын попросит об этом, но смолчал. Они не могли рисковать, не могли останавливаться и разводить костёр возле Навьей норы.

— Она погибает! Нам нужно Тепло, мы могли бы вырыть «колодец»! — процедил сквозь сжатые зубы Олежка. Он вцепился в девушку, словно в добычу вырванную у самой смерти. По сути так оно и оказалось.

Предложение вырыть «колодец» – бездымный костер, огонь в котором горит весьма скрытно, было опасным и на взгляд отца очень глупым. Он слишком хорошо знал чутьё Навьего племени – подземники найдут их, как бы не скрывали костёр. Однако, если племя уже напало на след, убежать они и так не могли. Из двух бед: замёрзнуть или погибнуть в бою, Михаил выбрал меньшую.

Зло зарычав, он скинул рюкзак и достал из него складную лопату. Четыре части свободно помещались в кармане, а чтобы собрать их нужно не больше минуты. Олег поспешил присесть рядом, положил девушку к себе на колени, уже извлекая из поклажи тёплое одеяло. Он бережно укутал старым пледом озябшие плечи, прижал её к теплу своего тела. Сердце Михаила прыгало где-то у горла, может быть лишь от быстрого бега, может от ожиданья погони, а может просто от злости…

Это придало ему сил, заставило работать быстрее. Скиталец вгрызся лопатой в замерзавшую землю и выкопал неглубокий колодец. Рядом с первой, сделал ещё одну яму с отводом, прорыл ход по земле, чтобы дыму было куда рассеиваться. Забросав дымоход хвойными ветками, он достал из рюкзака моток тряпья пропитанный старым горючим – непременный запас на случай неожиданных заморозков. Огонь разжёгся быстро, багряно засиял внутри ямы. Костёр без дыма, огонь, которого не будет видно издалека. Олежка мог думать, что это спасёт их, а отец лишь ближе придвинул винтовку. В сумерках быстро наступавшего вечера мерещились тени. Навь следовало бояться, их нужно было бояться и совершенно не стоило даже думать спасать…

Костёр горел жарко, но питать его было нечем. У Олежки имелось с собой лишь ещё одна такая сухая связка для быстрой растопки, они подбросили этот куль в огонь самым первым. Отходить и собирать сырые ветви в дали от света никто не решался, и вскоре пришло время вещей, которые они нашли в Заячьей Пустоши. Вначале в пламя полетела ткань, затем ещё немного тепла дала бумага добытая у кочевников. Скитальцы жертвовали самым ценным, чтобы спасти девушку, которая давно должна быть мертва. Положив её возле жара, они с сыном молча перебрасывались быстрыми взглядами. Михаил не мог знать выживет ли подземная гадина. Был почти уверен, что скорее всего умрёт. Очень большая часть его тогда желала, чтобы так оно и случилось, и удалось бы вздохнуть с облегчением. Олежка бы пережил. Сказалец совершил глупость, позволив себя убедить, и жалел об этом прямо сейчас. К чему рваться спасать врага, когда семья теперь может погибнуть? Она будет обузой, скитальцы не рассчитывали на её пропитание, когда собирали запасы. Она может зарезать их ночью, пока они спят. Она едва ли хоть раз говорила с людьми на поверхности. Она…

Она открыла глаза…

Как два осколка голубого льда – холодные, непонимающие, испуганные.

— Как тебя зовут? — нагнулся ближе скиталец, желая услышать ответ. Её замерзшие губы беззвучно зашевелились, между них вырывалось только дыхание.

В лесу неосторожно хрустнула ветка! Олежка вскинул автомат и вечерние сумерки расколола острая очередь. Гром оружия ударил по теням кравшимся между деревьев. В ответ послышался вой, леденящий, на два страшных голоса!

…Снег густо повалил с черневшего неба. Падая, он растворялся в ярко алой крови, пролившейся этой ночью.

Так закончились для двух скитальцев сорок дней короткого лета. Впереди было одиннадцать месяцев Долгой Зимы…

Ему снилось тепло. Не то жалкое «Тепло», что искали люди среди Долгой Зимы, не подземные убежища или яркие костры, а настоящее тепло лета. В дни вечных морозов «летом» называли лишь три-четыре недели в середине июля, когда снег почти сходит с отвердевшей земли. К середине августа холода крепчали и начиналась следующая Долгая Зима. Люди старались использовать каждый час скудного летнего солнца. Нужно было добыть запасы, узнать новости,а если мёрз прошлой Зимой, то найти Тепло лучше. Сделать всё, чтобы попытаться прожить следующий год...