Спросите, сколько мне Зим. И вы узнаете насколько я силен. Пережить Зиму в моё время считается большой заслугой. Не каждому дано найти столько тепла сколько требуется. Когда вам станет ясно, что мне уже сорок две Зимы, спросите: есть ли у меня дети? И я отвечу — да. У меня есть сын и ему семнадцать Зим. Узнав об этом, вы поймёте, что я гораздо сильнее, чем вам думалось раньше. Выжить самому и вырастить ребёнка среди холодов — в разы тяжелее. Особенно, когда ты скитаешься по мёртвым деревням и обледеневшим дорогам.

В своём слове мы несём то, что узнали в пути...

Мы те, кто держится в стороне от других...

Мы одиночки.

Зовите нас скитальцами, нас теперь все так зовут.

Нас всегда было немного и мы не из тех, кто пытается выжить совместно с другими. Мы не уходим под землю в поисках Тепла, не убиваем в обледеневших городах за кусок скудной пищи. Мы выбрали свой путь, на котором увидели многое… И мы можем рассказать вам о многом, ведь больше никто не расскажет… Из людей почти никого не осталось…

Когда мне было шесть, мой отец заметил, что зима стала холоднее, весна пришла позже обычного, но никто кроме него не придал значения этому. С каждым годом зимы становились суровее, злее, а лето задерживалось. Первый снег выпадал в начале сентября, сходя лишь к июню. Славные были времена. Тогда ещё было тепло…

Мать… Да, я немного помню её. Она умерла, когда мне было девять лет. Тогда мы ещё считали года по тёплому лету. Тогда ещё могло быть Тёплое Лето. Но в свой десятый год мне пришлось сосчитать первую Зиму. Мы с отцом с трудом выжили. Однажды мы пили кровь, чтобы не умереть. Чужую, человеческую кровь...

С каждым годом мир погружался в метель, стужа и белая смерть задерживались всё на дольше.

Отец жертвовал всем ради моего выживания. Мы пытались удержаться в своём городе, но очень скоро поняли, что оставшись там – просто умрем. И не от холода, а от рук человеческих.

Нам пришлось искать Тепло в другом месте, выйти на дороги, изведать всю жестокость нового застывшего мира. Я видел, как люди убивают других за еду, отбирают Тепло, обрекая прежних хозяев на жуткую смерть. Выгнав за двери, они не считаются со слабыми и больными, оставляют на холоде, чтобы Зима прибрала обречённых. Я видел, как большие толпы отчаявшихся умерщвляют себя добровольно, находя в этом выход из замёрзшего мира...

Когда нас с отцом впервые спросили: «Что же вы видели в своём пути?», – я разрыдался. Но он смог рассказать всё в подробностях, неожиданно получив скромную долю пищи. Это потрясло меня, но позже я понял, почему всё было именно так.

Выжившие забились в щели, потеряли между собой всякую связь, не видели мира. Они не знали, что происходит на его замёрзших дорогах и в покрытых льдом городах. Люди держались только за своё Тепло, до тех пор пока чужаки или нарастающий холод Зимы не выгоняли наружу. Они не знали о новом мире практически ничего, они ни видели и ни слышали того, что видели и слышали в своём пути мы. Только мы могли рассказать им об этом, и за новости нам были готовы платить последним куском. Даже слово обрело свою цену…

Мы стали теми, кого позже назовут скитальцами — людьми без Тепла. Теми, кто в вечном пути выживает на обочине одинокой дороги.

Став сорокалетним стариком, отец однажды сказал, что не продержится в следующих холодах. Он обещал найти мне жену, чтобы я не оставался один. Она могла быть одной из тех, кто жил в Тепле и в общинах. Мы даже думали вырвать девушку из одичавших городов на востоке, но это оказалось слишком опасно. Удача не улыбнулась нам и за целое лето: никто из женщин не хотел разделить свою судьбу со скитальцем. Умыкать же насильно из родного Тепла я отказывался. Моя судьба решилась, когда на нашей дороге повстречались такие же путники, как и мы...

Семья. Их было четверо: мужчина, старая женщина, молодой парень и девушка. Настоящая редкость, ведь скитальцев так мало, повстречать одного — уже было удачей. Девять дней мы стояли в разрушенном селении ведя Мен новостями и объединяя запасы, а когда снова двинулись в путь – Светлана отправилась с нами. Со мной.

Мой отец чувствовал приближение своего последнего дня. Он умер во сне, в ночь великого мора. Костёр под ветром угас и от смерти меня спасло лишь тепло обнимавшей Светланы. Я был обязан ей жизнью, а она мне своей. То была одна из тех ужасных ночей, которые саваном смерти опускались на мир раз в несколько месяцев. Каждый живущий среди холода знает — это мор. Ночь, когда температура падает почти до минус семидесяти градусов.

Отец не продержался, а нам со Светланой судьба дала ещё один шанс. Так Зима забрала моих родителей, и я поклялся, что последний оставшийся у меня дорогой человек никогда не умрёт от морозов. И я держал свою клятву. Мы прожили вместе почти десять Зим, у нас родился сын наречённый Олегом. Но в свой девятый год ему пришлось сосчитать первую Зиму без матери…

— Что ты видишь?

— Речку, — ответил Олежка и неловко протёр слипавшиеся ото сна глаза. Ещё было рано, утро только-только заливало мир золотым светом восходящего солнца. Не смотря на вечно серое небо, мир дышал теплом последнего летнего дня. Отец улыбнулся и взлохматил тёмные волосы сына — ему скоро десять, мальчик уже давно учится делу скитальца. Они со Светланой четыре года ходили за сказами вместе с ребёнком. Олежка знает, что это не легко, что это опасно, и что он должен слушаться. Семья — это всё, что было у молодого отца...

Михаил присел рядом и обнял сына за плечи.

— Здесь не только река. Смотри: за ней есть столб дыма. Или совсем не заметил?

Олежка прищурился и наконец разглядел сизый дымок, стелившийся над кромкой деревьев.

— Вижу! А там хорошие люди живут? Ты будешь им что-то рассказывать?

— Не знаю. Может хорошие, а может и нет. Они выживают, а мы принесём для них новости. Я как всегда выйду первый, скажу правильные слова и начну вести Мен. А потом вы с мамой к нам подойдёте. До этого — прячьтесь.

— Когда Оседлые меня видят, они ведь добреют, — беспечно и по детски наивно улыбнулся Олежка. — Если они не захотят тебе ничего отдавать, можно я тогда подойду?

Лицо скитальца помрачнело и сын сразу это заметил. Он не отпускал мальчика ни на шаг, требуя абсолютного подчинения. Только так можно выжить. Только так сохранить себя…

— Нет. Если они наставят оружие, или будут гнать прочь — тогда просто уйдем. Не показывайся.

— Ладно…

Ведь так уже случалось не раз, им часто стреляли в спину. Видели, что у семьи малый ребёнок, но всё равно продолжали стрелять. Люди в Долгой Зиме изменились…

Олежка заторопился:

— Давай маму позовём и покажем ей дым?

— Она не далеко, сейчас….

Скитальца оборвал отчаянный женский крик. Сердце пропустило удар — кричала Светлана и этот вопль разнёсся в утренней тишине самым страшным из звуков. Олежка вздрогнул, схватив отца за руку, как учили. Они бросились обратно сквозь лес, спеша и петляя между влажных от тумана деревьев. Резкие крики опять повторились:

— Отпусти меня, тварь!!!

— Светлана! (Лишь бы только она слышала голос!) Я рядом, я близко, я сейчас!

— Мама! — испугался Олежка. — Не трогайте её! Пожалуйста, не трогайте!

«Кто это может быть?! Кто?! Шатуны? Дикое зверьё?! Почему она не стреляет?!» — бешено стучало в голове Михаила. Они с сыном отошли всего на сотню шагов! Светлана была вооружена, она захотела остаться на ближайшей прогалине, когда увидела последние скороцветы. Отец отвёл Олежку взглянуть на реку с высокого места. Как же могла успеть случиться беда?!

— Помогите!!! Ми… — её голос оборвался так, словно его заставили насильно умолкнуть.

«Нет! Нет! Не может быть такого! Нет!»

Скиталец выскочил на поляну: земля истоптана, на ней лежит сумка, из которой рассыпались травы. Рядом брошенная снайперская винтовка – оружие подаренное домовыми за сказанья в Поднебесье. Винтовка не могла подвести, Светлана просто не успела сделать свой выстрел!