Она только кивает, слегка покачивая головой.

— Д-да, — запинается она, но ее голос выдает ее.

Рука Александра нежно касается ее лица. Его пальцы обхватывают ее подбородок, а большой палец проводит по щеке. Я должен был бы почувствовать укол ревности, но вместо этого испытываю странное приятие. Потому что сейчас дело не в нас — дело в Алине. Это касается Эммы.

Разочарование Дмитрия ощутимо, его гнев — живое существо в комнате.

— Я же говорил тебе не впутывать ее в это!

Александр отвечает, так же напряженно.

— Ты говоришь так, будто у нас есть выбор! Или у нее был выбор.

Их слова сталкиваются в воздухе, в воздухе назревает буря, готовая вот-вот разразиться. Я делаю шаг между ними.

— Прекратите это.

Голос Эммы прорывается сквозь напряжение, ее решимость очевидна, несмотря на дрожь, которая, как я вижу, сотрясает ее маленькую фигуру.

— Все, все в порядке. Я сделаю это. Для всех вас.

Дмитрий колеблется, его беспокойство за нее очевидно.

— Эмма, ты уверена, что…

Она кивает, пресекая его сомнения.

— Да. Да, уверена. Если это правда, если моя сестра каким-то образом участвует в этом, то она не та сестра, которую я знаю. И Николай уже пообещал, что не причинит ей вреда.

Этого не было в планах. Его глаза говорят: "Зачем ты ей это пообещал?". Острые, как ножи, они напоминают мне о жестокой необходимости, которая иногда сопровождает наши решения. Он бы уже избавился от нее, если бы она не была сестрой Эммы.

Однако вера Эммы висит на волоске, ее вера в наше слово — хрупкая вещь.

Практичность Александра возвращает нас в настоящее.

— Ей нужен доктор. Она вся дрожит.

— Ты ела сегодня, Эмма? — Спрашиваю я, пытаясь самостоятельно оценить ее состояние.

Ее нерешительность говорит о многом.

— Я…

— Ты не ела? — Разочарование Александра очевидно, но в нем сквозит беспокойство.

Эмма качает головой, в ее глазах потерянный взгляд.

— У меня не было времени.

— Господи, Эмма. Ты сейчас же поешь, — настаивает Дмитрий, его тон не оставляет места для споров.

Ее протест слаб:

— Мне сейчас совсем не хочется есть.

Последнее слово Александра пресекает все дальнейшие отказы.

— О, но ты будешь есть.

— Эмма, что ты будешь? — Спрашиваю я, мой голос более мягкий, чем я намеревался.

Она пожимает плечами, на ее лице появляется тень хмурости.

— Не знаю. Что-нибудь?

Мы идем на кухню. Персонал ушел, оставив после себя холодильник, полный возможностей — вызов для тех из нас, кто не разбирается в кулинарном искусстве. Дмитрий смотрит в холодильник, озадаченный ассортиментом ингредиентов.

Александр предлагает:

— Может, сэндвич?

Дмитрий пренебрежительно закрывает холодильник.

— Бутерброд не насытит ее.

— Мы можем заказать еду, — предлагаю я, уже доставая телефон.

Александр качает головой.

— Это займет не меньше часа, чтобы добраться сюда.

— Тогда что ты предлагаешь? — Я поворачиваюсь к нему, приподнимая бровь. — Ты же не умеешь готовить.

Взгляд Дмитрия скользит по мне, в его глазах что-то блестит.

— Но ты умеешь.

Это правда. В детстве мне всегда приходилось самому справляться с кухней.

— Ладно, хорошо. Мы можем сделать ей блины. — Говорю я, решив приготовить простое русское блюдо.

Александр поднимается, готовый помочь.

— Скажи мне, что тебе нужно.

Я киваю и начинаю перечислять.

— Мука, яйца, молоко, немного сахара, — инструктирую я, наблюдая, как Александр собирает продукты.

Дмитрий смотрит на ингредиенты со смесью интриги и скептицизма.

— Ты уверен в этом?

— Доверься мне, — отвечаю я с большей уверенностью, чем чувствую.

Мы стоим бок о бок у прилавка, Александр замешивает тесто, а мы с Дмитрием нарезаем фрукты для начинки. В наших движениях есть неожиданный ритм, молчаливое товарищество, которое формируется в процессе приготовления пищи для Эммы.

Александр смотрит на меня, на его лице появляется небольшая ухмылка.

— У тебя неплохо получается, — говорит он, переворачивая идеально золотистые блины.

— У тебя тоже, — отвечаю я, признавая его удивительно хорошую технику.

Дмитрий наблюдает за нами, скрестив руки.

— Я накрою на стол, — говорит он, предпочитая заниматься тем, что ему удобнее всего.

Эмма прислонилась к дверному проему, наблюдая за нами с вновь обретенным любопытством.

— Я не знала, что вы готовите, — говорит она с ноткой веселья в голосе.

— Мы полны сюрпризов, — усмехается Александр, кладя последний блин на стопку.

Я раскладываю блины по тарелкам, добавляю свежие фрукты и сливки.

— Еда подана, — объявляю я, гордясь нашими общими усилиями.

— Они уже нашли Алину? — В голосе Эммы слышится беспокойство, ее вилка застыла в воздухе.

Я киваю, полуправда скатывается с моего языка, чтобы успокоить ее беспокойство.

— Да, она была в своей комнате и играла, мне сказал парень из службы безопасности.

— Хорошо. — Она не выглядит полностью убежденной, но продолжает есть, хотя и медленно.

Они еще не ввели меня в курс дела, но последнее, что нужно Эмме, это дополнительный стресс.

— Ты ешь, а я сейчас вернусь, — говорю я, отталкиваясь от стола.

Я выхожу, держа в руке телефон, готовый ждать конкретного ответа от службы безопасности.

Я направляюсь к комнате охраны, мои шаги быстры и целеустремленны. Дверь распахивается, и передо мной появляется парень из службы безопасности, его взгляд встречается с моим.

— Мы не смогли найти ее, сэр, — признается он, и температура в комнате, кажется, падает на несколько градусов.

Мой гнев, резкий и стремительный, прорывается сквозь напряжение.

— Что значит не смогли найти? — Мой голос — низкое рычание, в нем безошибочно угадывается угроза.

Он заикается, начинает объяснять, но я уже лаю приказы, мой тон не оставляет места для оправданий.

— Проверьте камеры, каждый дюйм этого комплекса. Сейчас же!

АЛЕКСАНДР

Я наблюдаю за Эммой: ее вилка слегка подрагивает, когда она подносит еду к губам. Мои инстинкты кричат, что нужно защитить ее, утешить, сделать все, что угодно, лишь бы унять страх, отчетливо проступивший на ее лице. Но босс Братвы во мне знает, что лучше. Эмоции — ответственность, а мои, когда речь заходит о ней, превращаются в запутанный клубок.

— Тебе нужно поесть, — говорю я твердым голосом, стараясь не выдать беспокойства.

Эмма поднимает взгляд, ее глаза встречаются с моими. В них есть уязвимость, которая задевает что-то глубоко внутри меня.

— Я пытаюсь, — говорит она со слабой дрожью в голосе.

Я резко встаю, стул скребет по полу. Мне нужно двигаться, что-то делать. Эта игра в ожидание не для меня. Я — человек действия, но вот я здесь, бессильный, в то время как опасность нависла над нами, как безмолвный хищник.

Мой телефон вибрирует, ударяясь о стол из твердого дерева, что резко прерывает момент хрупкого спокойствия. Я читаю сообщение Николая, и моя кровь становится ледяной.

У нас проблема. Алина пропала.

Что? Отвечаю я.

Я резко встаю, и мой стул с грохотом падает на пол.

— Я сейчас вернусь, — говорю я Эмме, хотя мои глаза уже сканируют комнату в поисках Дмитрия. Выражение его лица меняется в тот момент, когда наши глаза встречаются, он чувствует срочность, невысказанный ужас, который, как тяжесть, поселился в моей груди.

Он едва заметно кивает, молчаливо подтверждая, что присмотрит за Эммой, пока я буду справляться с кризисом. Не говоря больше ни слова, я выхожу за дверь, и мои мысли бегут так же быстро, как и шаги. Где может быть Алина? Как такое могло случиться под нашим бдительным присмотром?

Я врываюсь в центр безопасности, где целый ряд экранов бросает жуткий свет на лица мужчин, которые должны были быть ее опекунами.

— Обыскать все вокруг. Немедленно! — Мой голос не просто приказывает, он угрожает возмездием за неудачу.