– Зачем еще? – непонимающе посмотрела Марфа.

– Кожа сморщится на щеках. На глаза очки с сильными диоптриями и соблюдать три вещи: походка должна быть замедленной; нельзя резко вертеть головой и надо прятать руки. По рукам можно определить возраст.

– И до первого патруля. Иногда они проверяют всех. И людей без документов отправляют в комендатуру.

– Имеете в виду карт-идентите, то есть вид на жительство?

– Это главный документ для эмигрантов.

– Документ я раздобуду.

– Как? – вырвалось у Катрин.

– Секрет, но за подлинность ручаюсь. Из Парижа он уедет. А дальше куда?

– Ему бы только добраться до Руана. Оттуда друзья из Сопротивления переправят его в Стокгольм на грузовом судне. Немцы все морские суда используют по своему назначению, но команды остались французские.

– С меня вид на жительство на мужчину пятидесяти лет, с вас все остальное. И перестаньте, Марфа, плакать. Вам это не к лицу.

– Когда можно забрать вид на жительство? – волновалась Морель.

– Завтра утром приезжайте ко мне и еще захватите с собой пару листов с данными на новых разыскиваемых. И мне не важно, что вы там напишите.

Иволгин не верил в свою удачу. И не поверил бы никогда, если бы не реальные люди вокруг отпрыска Воропаева. Теперь от него зависело спасение парня, одинаково важного для очень многих.

Тепло попрощались, и Иволгин пошел к выходу. В глазах Марфы светилась надежда.

Хартманн выслушал отчет за текущий день и остался доволен. Велел сосредоточиться на встрече с Дедюлиным, чтобы получить фамилию няньки.

Кондратьев пошел спать, Иволгин остался. Оказавшись в одиночестве, он открыл ящик стола и просмотрел документы тех, кто уже никогда не вернется назад. Выбор остановил на пятидесяти семилетием Разумовском Петре Ефимовиче. Его вид на жительство действовал еще семь с половиной месяцев. Чтобы не перепутать, Иволгин положил документ ребром и прислонил к стенке ящика. Не с собой же носить его. Он не мог поручиться, что его карманы не обыскивают во время сна.

Утром, вместо мадам Морель пожаловала госпожа Васьянова Надежда Сергеевна. Она сильно извинялась и твердила одно и то же:

– Если теперь у вас нет достаточно времени, то без всякой обиды, я пойду домой.

– Проблему по вашему мужу я понял. Думаю, сумею как-то помочь. Но прийти вас ко мне просил по другому поводу, очень важному для меня.

В очередной раз Иволгин пересказал историю про Воропаева и его близнецов.

– Как вы сказали? Андре Шьянсе? Что-то такое припоминаю. Его привела в секцию бокса нянька-француженка. Я тогда накричала на нее, заявила, что секция работает только для русских, и Андре Шьянсе заниматься здесь не может. На другой день она принесла метрику на Каравайщикова Андрея, 1912 года рождения. Так он и числился в секции, как Каравайщиков.

– Помните, как звали ту самую няньку?

– Ах, Иван Алексеевич, столько лет минуло. Будь я молодой вспомнила бы сразу, а нынче голова другой стала.

– А я вам помогу. Няньку звали И-за-бель… ну?

– Изабель Гастор, все, вспомнила точно – мадам Гастор.

– Знаете, где она проживает?

– Про сегодняшний день не знаю, все так поменялось. Но историю этого мальчика помню со слов мадам Изабель. Вы верно не знаете, что у Андрея имеется брат близнец, но он остался там, в Советах. Знаете из-за чего, точнее из-за кого? Из-за собственной матери. Она оказалась революционеркой. После 1917 года вернулась с каторги и сразу заняла важный пост. Каравайщиков хлопотал долго и в конце концов они братьев разделили. Андрей уехал во Францию. В 1927 году эту женщину арестовали и след брата потерялся.

– Откуда же Изабель все это узнала?

Васьянова заерзала на стуле, напряглась лицом и заявила:

– Может не Изабель, может кто-то другой мне рассказал.

– И что? Андрей бросил бокс?

– Закончил школу при РОВС и поступил на работу.

– Куда его определили? Куда РОВС направлял своих воспитанников?

– Проще ответить, куда он их не направлял.

– Может что-нибудь специальное, тайное, ведь ему комнату выделили.

– Верно, одно время он жил с нянькой, а потом переехал в казарменное здание, где ему дали комнату.

Иволгин оставил Васьянову в кабинете, сам забежал на третий этаж в свой номер, схватил пачку печенья и вернулся назад.

– Надежда Сергеевна, я с удовольствием бы с вами посетил кофейню, но дела. Прошу принять мой подарок.

– Что вы, что вы, не надо!

– Надо! Берите, Надежда Сергеевна!

Васьянова ушла, Иволгин дал волю своим волнениям. Мадам Морель не пришла. Могло произойти все, что угодно. Марфе что-то взбрело в голову, женщина она не уравновешенная. Морель передумала помогать. И не приведи, Господи, предательство.

Вошел Кондратьев, занял место сбоку от Иволгина, поглядел по сторонам и выдал:

– Похоже тебе нравится одиночество.

– Только что от меня вышла Васьянова Надежда Сергеевна.

– Кто такая?

– Она приходила в галерею на нашу встречу, там я выяснил, что она вела молодежный сектор в РОВСе, сотрудничала в редакции «Родина». Занималась молодежными проблемами.

– Ну и что? – Кондратьев равнодушно посмотрел на записи Иволгина.

– Я не ошибся, узнал о нашем отпрыске достаточно. Можно сделать еще один шаг к его розыску.

Кондратьеву были безразличны результаты Иволгина. Он желал, чтобы отпрыска подольше искали, а сам бы добросовестно исполнял свое задание – отслеживал каждый шаг напарника.

Иволгин записал сведения от Васьяновой про Изабель Гастор, секцию бокса, про работу отпрыска по направлению РОВСа. Кондратьев сидел в уголке и пялился в потолок. Иволгин еще раз бросил взгляд в его сторону и про себя отметил, что Кондратьев стал совсем другим по сравнению с тем поручиком, которого он знал по службе в одном полку.

– Господин Иволгин, – на пороге стоял помощник, – внизу вас ожидает госпожа Морель. Я предлагал ей пройти к вам, но она наотрез отказалась.

Иволгин не мог себе объяснить маневры Катрин. Не будет же он передавать ей документ на улице. Непонятно сколько глаз будут за ними наблюдать. Иволгин решил на загадку Катрин ответить своей загадкой.

– Дмитрий Григорьевич, будь любезен, спустись вниз, уговори мадам подняться к нам. В конце концов, если не захочет, отправь ее домой. Так и скажи, ступайте домой.

Катрин всем своим видом демонстрировала испуг. Иволгин поздоровался и пригласил мадам присесть за стол.

– У вас такой вид, будто вы на улице встретили Семена Буденного, – решил пошутить Иволгин.

– То, что произошло, я могу рассказать только вам, – Катрин демонстративно посмотрела на Кондратьева.

Иволгин кивнул и тоже уставился на поручика.

– Понимаю, понимаю, исчезаю, – легко согласился Кондратьев и исчез.

Дальше загадки продолжились. Мадам подняла свою правую руку на уровень лица, указательным пальцем обозначила круг и потом палец приложила к своим губам. Иволгин понял, о чем она предупреждает. Спасибо, конечно, но он и без нее был настороже. Дальше пошло еще интереснее:

– Вчера поздно вечером около полуночи ко мне в галерею пожаловала одна дама лет тридцати пяти. Прилично одетая, с хорошими манерами. Сразу заявила, что она из французского Сопротивления, говорила по-русски.

– Признаться, я очень удивлен, – сказал Иволгин.

Катрин вытянула ладонь в сторону Иволгина и сделала пальцами хватательное движение. Дураку понятно, она просила отдать ей документ. Но при чем тут Сопротивление?

– Вы послушайте, что было дальше, – мадам взяла вид на жительство и спрятала его в сумочку, – эта женщина просила спрятать у меня в галерее два чемодана, подержать их у себя одну-две недели.

– Ну и как вы отреагировали?

– Мне таковое не нужно. Я начала противиться, а она угрожать. Вроде того, что я пожалею, что таких, как я, скоро будут вешать на столбах. В общем я ее выгнала с помощью Акчурина. Полковник посоветовал рассказать вам. Что посоветуете?

– Дайте мне день на раздумье. Мне надо поговорить кое с кем.